В этот день, как мы узнали потом, на Черном море ходили большие волны с белыми гривами. Погода была штормовая — 9 баллов. Не 12, конечно, но и 9 — всё же хороший шторм.
Было 19 мая. Из Одессы в Херсон должны были выйти два небольших пассажирских парохода: «Потёмкин» и «Меркурий». На «Меркурии» было 75 человек пассажиров; вероятно, и на «Потёмкине» было столько же, или немного больше.
Как говорили и писали впоследствии в газетах, — порт не должен был выпускать эти пароходы в 9 баллов. Но порт выпустил. Одного за другим, — и с берега люди смотрели, как они уходят в открытое море — один за другим. Впереди шел «Потёмкин».
Это был 1916 год — третий год Первой мировой войны. И Черное море, — на всякий случай, — учитывая возможность немецкого нападения, было заминировано. Мины были установлены в известных местах, обозначенных на специальных картах, и капитаны нашего флота уверенно вели свои суда, далеко обходя опасные места… Но случилось непредвиденное.
То ли из-за сильного шторма, то ли еще по какой-либо другой причине, — одна из мин сорвалась со своего якоря и теперь свободно плыла по воде, и волны «как мячом, играли ею» — так, по крайней мере, описывали это событие херсонские и одесские газеты, «Потёмкин» во-время заметил мину, и удачно сманеврировав, обошёл её. Почему он не подал сигнала «Меркурию», — осталось неясным. А, может, и подал, да было уже поздно.
«Меркурий» налетел на мину, взорвался и пошел ко дну. На все потребовалось лишь две минуты. «Потёмкин», естественно, должен был сразу остановиться и подобрать хотя бы тех, кто оказался в воде и ещё держался на поверхности! Но в шторм спускать шлюпки было рискованно. Как рассказывали очевидцы, на пароходе поднялась паника. Пассажиры потребовали, чтобы капитан вел пароход дальше, поскорей от этого ужасного места, как будто там в волнах плавали еще десятки мин, хотя их нигде не было видно!. И капитан «Потёмкина» подчинился толпе, а может и сам впал в панику, и повел пароход дальше.
Так, по крайней мере, писали в газетах, и так позже рассказывала мама. Из 75 пассажиров «Меркурия» удалось спастись только шестерым… И то, только потому, что взрыв произошёл в видимости берега и ветер в это время был с моря.
Среди спасшихся оказалась одна папина сослуживица, также возвращавшаяся из Одессы в Херсон. Она видела папу на пароходе и позже рассказала маме о его последних минутах.
Вот что она рассказала: «Я только что поднялась из салона, где было немного душно, на верхнюю палубу. Хотя сильно качало и было холодно, и ветрено, но всё же кое-кто из пассажиров на палубе был. Смельчаки, подойдя вплотную к фальш-борту, любовались огромными волнами с белыми гребнями наверху, навстречу которым бесстрашно бросался наш маленький „Меркурий“, зарывая нос и нижнюю палубу в фонтаны брызг и пены, вызывая полуиспуганный полуазартный визг женщин. Одесса еще смутно виднелась, вознесенная на высоком берегу, и кто-то еще рассматривал в бинокль силуэты города. Все крепко держались за свои шляпы, дабы шквал не сорвал их и не сбросил в морскую пучину.
Неожиданно я увидела Николая Николаевича, стоявшего у левого фальш-борта. Я подошла, и он, узнав меня, обратился ко мне с улыбкой: — И вы, Клавдия Григорьевна, оказывается, тоже среди отважных мореплавателей!..
Мы успели перекинуться только ещё несколькими незначительными фразами о погоде, когда раздался страшный грохот, и палуба, накренившись, поползла из-под ног…
Очевидно мне стало дурно, так как я не могу вспомнить, что сразу было дальше… Очнулась — уже в ледяной воде, крепко вцепившись в спасательный круг, Бог знает как в моих руках оказавшийся… Ничего не помню. Как, откуда этот круг?.. И что вообще случилось?.. А волны прямо с головой накрывают! Ужас, ужас!
…Сейчас я думаю что это Николай Николаевич успел снять эти круги с фальшборта, у которого он стоял, и один из них дал мне. Думаю, — это ему я обязана своим спасением…
Сообразила одно — продеть голову и руки в круг — это и спасло меня… Вокруг в волнах я иногда видела ещё трёх-четырёх плывущих людей и какие-то обломки с потонувшего парохода. Неожиданно я увидела Николая Николаевича, плывущего в волнах совсем близко… Увидела чётко, ясно. Он плыл в этот момент в ложбине между волнами. И у него тоже был крут, — такой же, как у меня, красный спасательный круг!.. Я успела крикнуть ему: — Николай Николаевич! — И он в ответ махнул мне рукой… Но тут же огромная волна накрыла его… И больше я его не видела…»
Взрыв «Меркурия» видели даже из Одессы. Но спасательный катер долго не мог выйти из порта из-за большой волны. А когда он пришёл, то спасать было уже почти некого.
Кроме Клавдии Георгиевны и еще одной женщины со спасательным кругом, спаслись еще четыре торговки с ящиками капусты. Они ехали на палубе и лежали на своих ящиках. Ящики с кочанами были забраны деревянной решеткой и привязаны к ней. За решётку и уцепились женщины. Капуста, как известно, плавает. Когда женщины потеряли сознание, руки их застряли в решётках, а сами они лежали на ящиках — так их и подобрали…
В момент взрыва большинство пассажиров были в каютах: с палубы прогнал холод и сильная качка. Среди них было — 25 детей!.. Ученики херсонских гимназий, — их возили на экскурсию в Одессу. Все дети оставались в каютах. Двери на палубу водой заперло мгновенно. Никто не успел ни сообразить, ни выскочить…
Сначала мы, конечно, ничего об этом не знали. Мама не знала точно, когда отец должен вернуться. Погода опять потеплела, солнце засияло вовсю. Да еще такая радость — приехал на каникулы, как обычно, наш сводный брат Миша — теперь уже студент Петербургского университета! Мы обожали его и каждый приезд его — был праздником. Весельчак, выдумщик! Неутомимый рассказчик. Непобедимый игрок в теннис и воланы!.. А змеи мастерил, — и вовсе потрясающие, и запускал их в само синее небо, и даже ещё выше, так что змей почти исчезал из виду.
Ах, Миша, Миша!.. Со времени революции он исчез навсегда. Политикой, вроде, как и отец, не увлекался. Но, очевидно, гражданская война, и другие события того времени увлекли его в свой жуткий водоворот. Был бы жив, неужели не отыскал бы нас?!
Но тогда, в 16-ом, он приехал, как обычно — веселый, живой, энергичный. Приехал и узнал, что папа в командировке, в Одессе. Он уже видел газеты и знал о гибели «Меркурия». Как бы мимоходом, он спросил у мамы — когда отец должен вернуться? И когда мама ответила — Да вот-вот, каждый день жду! — сердце у Миши впервые ёкнуло, — а вдруг?..
Все остальное происходило помимо нас. Выяснилось, что папа ехал именно на «Меркурии». Море стало выбрасывать тела погибших пассажиров — у Очакова и у берегов самой Одессы. Родные ездили искать своих погибших, опознавали больше по одежде, потому что лица были уже неузнаваемо раздуты, волос не было. Чтобы тела не разлагались, их не вынимали из воды, и привязывали к колышкам за ноги; так они и колыхались в воде, как жуткие бесформенные поплавки…
Мама с Мишей тоже поехали «опознавать» тело. Мы с братом Никой оставались дома с прислугой — тетей Пашей, которая жила у нас много лет. Вернулись они ни с чем. Были и в Очакове, и в Одессе, но не нашли. Среди поднятых с судна несчастных задохшихся в каютах — тоже не оказалось… Миша ходил хмурый, много курил. А мама в первый раз обняла нас обоих как-то разом, вместе и сказала каким-то жалким, совсем не маминым голосом: — Ах вы, бедные мои…
И вот, прошло уже больше двух недель после 19-го мая, как вдруг папино тело нашлось. Известие пришло из Херсонского губернского суда. Его опознали по золотой книжечке — сувениру, подаренной ему сослуживцами Витебского губсуда, когда они провожали отца в ссылку в далекую Вологду, в 1905-м году.
Для мамы это было большим моральным облегчением: хоть похоронить можно будет по-христиански…
Теперь мама с Мишей уехали хоронить отца. Но особенно «христианских» похорон не получилось. Тело отца выкинуло не под Очаковым, а напротив, — через пролив — у берега длинной и узкой Кинбурнской косы, которая тянется в море от самой Голой Пристани. Это узкая песчаная коса, скорей отмель, только чуть возвышающаяся над водой. Кроме камыша, ничего не росло на этой косе. И никакой дороги на ней тогда, по крайней мере, не было. Но на самом конце косы совсем узком и остром, было строение — на вид нечто вроде большого сарая. Но, тогда, — это была казарма. Время было военное, и взвод солдат — человек 20, как показалось маме, стоял там, неизвестно для чего. Недалеко от казармы, привязанные к колышкам плавало несколько тел — погибших пассажиров «Меркурия».
