Он жаловался, что нервы у него не в порядке. Одна из причин была совершенно очевидна. Ему необходимо было уехать, «чтобы отоспаться из-за Малышки». Малышке исполнилось четыре года, и значительную часть времени она жила с ними. Берлиот вновь пожертвовала собой ради нового супруга. Дочку отправили в Австрию к отцу. При этом Гамсун тяжело переживал случившееся. Как писал он своим друзьям, «мне казалось, что я кричу и плачу, чтобы Малышка осталась с нами»[138].

Когда поздней осенью 1898 года стало ясно, что он получает государственную стипендию, в которой ему было отказано ранее, дело было решено. Он совершит то большое путешествие на Восток, о котором он так долго мечтал, совершит один или вместе с Берлиот. Это должно было произойти летом. А пока он хотел пожить в Гельсингфорсе^{35} — замечательное место для дальнейшего пути на Восток. Таким образом супружеская чета сможет скрыться от всевозможных преследователей. У Гамсуна было там множество знакомых, людей, с которыми он познакомился в Париже и Копенгагене, таких как немецко-шведский писатель Адольф Пауль, литератор и дипломат Биргер Мёрнер, писатель Элиас Кюлехельт и Карл Адольф Тавастьерна, тоже писатель. И потому не должно было быть у него проблем в финско-шведской среде столицы.

В начале ноября 1898 года супруги поселились в отеле «Клейних» в Гельсингфорсе. И здесь ему довелось прочитать газетные рецензии на свои пьесы. Характеризуя образ Элины, одной из героинь пьес «У врат царства» и «Вечерняя заря», ответственный редактор посетовал на то, что со своим богатым жизненным опытом Кнут Гамсун мог бы проявить большую проницательность, изображая женщин высшего сословия, тем более женившись на одной из них. Теперь он понял, что подоплека претензий критика к «Виктории» заключалась именно в этом. Придя в себя, он послал редактору этого издания, рупору интересов высших слоев буржуазии, почтовую карточку с одной-единственной фразой: «Благодарю Вас также за отменную грубость»[139].

После этого он написал письмо Георгу Брандесу, с которым уже не переписывался много лет. Тому, кого считал единственным способным нейтрализовать вред, который нанесла Гамсуну рецензия, написанная редактором главного печатного органа буржуазии, в результате чего норвежские буржуа перестали покупать его книги. Не мог бы Брандес написать какую-то статью, где говорилось бы о таланте Гамсуна? «Мне 38 лет, в течение последних десяти лет я издал одиннадцать книг, но я сижу и сомневаюсь, стоит ли мне продолжать».

Ответ Брандеса оказался для Гамсуна еще более удручающим, нежели редакционная статья. Датчанин высмеял неприятие норвежцем критики — у него был собственный опыт общения с Гамсуном: скудный культурный багаж сына портного, по его мнению, неизменно давал о себе знать.

В рождественский сочельник Гамсун с горечью пишет ответ Брандесу: «Да, вот как устроен современный мир. Культура — это, согласно всеобщим представлениям, множество поездок, множество увиденных картин, множество прочитанных книг. А, соответственно, отсутствие культуры у кого-то может проистекать из того, что судьба дала ему родителей, не способных сделать из него студента, доктора или кого-то там еще, в том, что он был вынужден ехать в Америку, заниматься тяжелым физическим трудом в прериях и в связи с этим никак не имел возможности приобщиться к тем знаниям, которыми обладают большинство образованных людей»[140].

Берлиот энергично старалась осуществить свою мечту о новом семейном очаге. Перед Рождеством они могли уже покинуть отель и переселиться в дом неподалеку от центра. Здесь необходимо было выполнить кое-какие столярные работы, и Гамсун, который не прикладывал рук к простой работе со времени своего пребывания в Америке, купил целый шкаф инструментов.

И вот наконец-то молодые супруги, уже будучи женатыми в течение полугода, могут гостеприимно распахнуть свои двери перед целой толпой финских друзей и знакомых. Это и книготорговец Венцель Хагельстам, и писатель Александр Слотте^{36}. А вот Ян Сибелиус не поддался чарам Гамсуна. Композитору не нравился неровный, неврастеничный характер Гамсуна, который проявлялся в несговорчивости и странных поступках, порой переходящих все мыслимые границы. Гамсун посетил его как-то в финских лесах. И нельзя сказать, чтобы это был особенно удачный визит[141].

Всякий, кто общался с этой норвежской парой, не мог не заметить, что отношения между супругами порой бывали напряженными. То он с гордостью выставлял ее вперед, а то вдруг просто не замечал ее, чтобы сгладить перед другими чувство раздражения, которое она стала у него постоянно вызывать. Весной 1899 года она доверительно писала своей сестре Алетте: «Все грустно, мы болеем и совершенно подавлены этой ужасной зимой»[142].

Вероятно, Берлиот полагала, что резкие перепады душевных состояний Гамсуна связаны с преследованием его Анной Мунк, а также с нервным напряжением в связи работой над «Викторией».

Во время пребывания в Гельсингфорсе Берлиот осознала, что она опять вышла замуж за человека, которого совершенно не знала.

В конце весны они поселились в маленьком домике чуть в глубине улицы Касернегатен, 23, как раз напротив статуи поэта Рунеберга^{37}. При этом они не отказались от домика на Рохолмене, куда Гамсун отправлялся, чтобы заниматься своим творчеством. Он написал новеллу под названием «Сердцеед». О писателе, который постоянно находится в лихорадочном состоянии, добиваясь благосклонности то одной, то другой женщины. И чем более недоступна женщина, тем сильнее вспыхивает его страсть, он готов ради этого расстаться с жизнью.

В начале лета Берлиот Гамсун отправилась в Кристианию, а затем и в Вену.

В течение последнего времени материальные дела у Гамсуна шли вполне сносно. «Виктория» выдержала два тиража в Дании и Норвегии, была также переведена на немецкий, шведский и финский языки. Новеллы и статьи Гамсуна публикуются в газетах и журналах Финляндии, Германии и Австрии. «Редактор Люнге» и «Сиеста» наконец изданы на немецком. Пьесу «У врат царства» играют на сценах Стокгольма и Бергена. У него были теперь средства для осуществления поездки.

Гамсун провел бурное лето как соломенный вдовец, и вот теперь, 2 сентября 1899 года, они вместе с Берлиот покинули Гельсингфорс и через Выборг направились в сторону Петербурга.

Берлиот приехала к нему из Норвегии. И с ней вернулось все то, что ему не нравилось в ней и в их совместной жизни. Вот что он написал другу на прощание: «В общем-то это безразлично, вернусь ли я из Турции живым или нет. Вообще, черт бы побрал всю нашу человеческую жизнь»[143].

Он намеревается делать путевые заметки. Возможно, получится целая книга. В московском ресторане он делает следующую запись: «Я чувствую себя здесь как дома, правильнее было бы сказать вдали от дома: вдали от дома, а значит в своей тарелке» [10: 21][144]. Он замечает, что повсюду преобладают отношения между господами и слугами. «Люди повинуются тому, кто умеет приказывать. Наполеону все повиновались с восторгом. В повиновении есть свое удовольствие. А русский народ еще умеет повиноваться» [10: 37]. Когда он видит, как молотят зерно в одной из станиц, то начинает понимать, почему в зерне, поступавшем к ним из России, когда его мололи на отцовской и соседской мельнице, часто попадались камешки и песок. Путешествие на Кавказ, о котором он столько мечтал, осуществлялось на лошадях. Проезжая вблизи горы Казбек, он оказывается, по его словам, лицом к лицу с Богом, это наводит его в том числе на размышления о восточном фатализме. Этот фатализм такой простой и в то же время закаленный как сталь.