Томессен назвал Гамсуна шарлатаном после того, как стал стремиться завоевать расположение Ибсена. Перед самым Рождеством сфинкс выпустил в свет «Строителя Сольнеса». Одной из ключевых сцен в этой драме является та, что происходит в первом акте, это разговор о страхе Сольнеса остаться не у дел, о возможном резком повороте в его жизни. Когда же доктор спрашивает, откуда может прийти опасность, Сольнес решительно заявляет: «Юность все перевернет!»[105]
Этот невозмутимый Ибсен оказался не таким уж безразличным к нападкам бунтовщика Гамсуна.
Зимой 1893 года, сразу же после Рождества, Гамсун был приглашен выступить в Студенческом обществе в Копенгагене, где у него появилась новая возможность вцепиться в Ибсена. Теперь у него было больше оснований для уверенности в себе, так как многие критики стали все чаще прислушиваться к его мнению. Теперь их стали посещать сомнения по поводу прежней трактовки содержания «Строителя Сольнеса».
Во время лекционного турне за полгода до этого Кнут Гамсун отринул идею дискуссий в конце его выступлений. И сейчас он так же твердо стоял на том же. У Гамсуна был горький опыт общения в буржуазных копенгагенских гостиных, он прекрасно понимал, как нелегко будет ему отстаивать свое мнение в словесных дуэлях с высокообразованными противниками.
Перед самой Пасхой Гамсун выступил перед именитой публикой, среди которой был и Георг Брандес. В течение получаса этот знаток ибсеновского творчества был свидетелем того, как лектор пытался шаг за шагом «развенчать миф» о гениальности Ибсена. В течение двух десятилетий Ибсен якобы внушал всем веру в свою проницательность. «Подобный грубый обман даже, трудно себе вообразить», — разражался обвинениями Гамсун[106].
Несколько раз его речь прерывалась взрывами аплодисментов. Очень довольный собой, Гамсун уже собрался было покинуть помещение, но тут слово взял Георг Брандес. С той же невозмутимостью, с которой он в свое время рассыпался в похвалах в адрес молодого орла по поводу рассуждений того об Америке, теперь он в течение нескольких минут разнес его же в пух и прах. Гамсун попытался было дать ему отпор. Он расположился прямо напротив Брандеса и резко возразил уважаемому доктору филологии, что его родной брат совсем по-иному истолковывает пьесу «Строитель Сольнес», но не осмелился продолжать, когда Брандес резко оборвал его: «Ну и что из того?» Зал взревел, и наш лектор счел за благо ретироваться[107].
Невежда на пути к просвещению
Весной 1893 года Гамсун, с поникшей головой, покинул Студенческое общество. В который раз ему напомнили о его крестьянскомн происхождении и ничтожном уровне образования. И мысль о посещении таких европейских столиц, как Берлин, Рим и Париж, с целью самообразования снова пришла ему в голову. И вот наконец-то он садится на поезд в Париж, после многочисленных возлияний и прощальных тостов, из-за которых, собственно говоря, путешествие несколько раз откладывалось.
Пирушки в кафе «Бернина» начинались с того, что Гамсун заказывал виски, а к нему еще более крепкие датские напитки. Когда Гамсун бывал настроен на кутежи, а как раз тогда он именно так и был настроен, имея в кармане аванс за «Редактора Люнге», он обычно заказывал поднос с «Нурманном»: яичница с ветчиной, а к ней шнапс, все это в обрамлении гигантских сигар. На столе появлялся также и «сногсшибательный» стакан портвейна с влитым туда желтком. А потом все его собутыльники наперебой соперничали, кто больше перепробует вин.
Начинали с доброго местного шнапса, далее шел норвежский светлый «Холмер»{27}, шотландский виски «Старый Том», голландский ликер «Кюрасао», французский коньяк, итальянский ликер «Чертоза». Вряд ли после этого кто-то был еще в состоянии притронуться к «Джениверу»{28}, который наливали со сладким «Анисетт»{29}, пряным «Мараскино»{30}, сладостным шартрезом, умиротворяющим «Бенедиктином» и светлым прозрачным киршем{31}.
При этом владельцу ресторана еще предъявлялись претензии, так как у него могло не оказаться русской водки или японского саке.
В других случаях они напивались «дьявольским пуншем», состоявшим из 17 алкогольных ингредиентов, которые Гамсун самолично смешивал и благословлял к употреблению.
И вот в середине апреля Гамсун отправился наконец в Париж, после того как был вынужден снова занять денег. При этом он красноречиво продемонстрировал, на что способен при добывании денег, своему собутыльнику, журналисту Фрейлифу Ольсену. Оба они зашли в кафе «А порто». Чтобы избавиться от похмелья, им надо было позавтракать, да еще и выпить спиртного. Но денег-то у них не было. Вдруг в зале ресторана появился редактор Густав Филипсен. «Мы спасены», — констатировал Гамсун и увлек издателя в угол для долгого разговора[108]. А затем вернулся, торжественно размахивая четырьмя сотенными купюрами. Ольсен спросил, как это Гам суну удалось вытянуть столько денег у издателя, ведь тот был уверен, что Гамсун уже на пути в Париж. Едет в поезде благодаря билету, приобретенному на деньги, полученные в качестве аванса два дня назад от того же Филипсена. Гамсун дал торжественное обещание отправиться в Париж тем же вечером.
Однако в тот вечер Гамсун так не и покинул Копенгаген, напротив, он просто спустил всю сумму, все четыре сотни крон.
Деньги — это сила. И Гамсун опять продемонстрировал, что силен в искусстве добывать деньги. Но при этом он был горазд сорить деньгами.
Вместе со своим попутчиком и собратом по перу Свеном Ланге Гамсун поселился в пансионате на рю де Вожирар, № 8, рядом с Люксембургским садом. Позднее он познакомился со скандинавской колонией в кафе «Реженс», рядом с театром Комеди Франсез. Здесь было множество скандинавских газет, и на сей раз, читая рецензии, Гамсун мог вполне убедиться, что никому не приходило в голову обвинить его в том, что он написал книгу далекую от жизни.
Кнут Гамсун хотел, чтобы его книга называлась именем редактора Томессена, для того чтобы всякому было ясно, кто послужил прототипом циничного редактора, главного персонажа книги, но издатель сумел отговорить Гамсуна. В результате на титульном листе появился заголовок «Редактор Люнге». В романе Гамсун рисует картину политического развития Норвегии, начиная от раскола в партии Венстре{32} и вплоть до весны 1893 года. Он почти совсем не старается каким-то образом замаскировать подлинных личностей, всякий мог распознать здесь газету «Верденс Ганг» и ее тогдашние публикации. Гамсун поддерживал борьбу радикалов за формирование более свободного духовного климата и все более активную борьбу за политическую независимость в рамках унии со Швецией. Гамсун рисует убедительную картину, когда раз за разом редактор Улав Томессен предает интересы дела ради собственных интересов или интересов газеты. В борьбе за подписчиков журналистика в руководимой им газете становится все более примитивной и вульгарной.
В «Голоде» Гамсун описывает свою первую встречу с бесстрашным редактором, который мужественно и блистательно выступает против правых. В «Редакторе Люнге» он характеризует Томессена следующим образом: «Он — один из этих крестьян-студентов, которые оторвались от своих корней и оказались на незнакомой почве, в незнакомой атмосфере; он, как и все они, ущербная личность, краснобай из деревенской усадьбы, который изо всех сил пыжится изобразить борца за свободу и щеголя, каковым по своему происхождению отнюдь не является. У этого человека нет духовного развития, он — насквозь фальшив». Так говорит Лео Хейбро, который на протяжении всего повествования в книге высказывает мысли, которые по разным поводам высказал сам Гамсун. Рассказывая любовную историю Лео Хейбро, Гамсун рассуждает о том, насколько циничный мужчина способен разрушить самое лучшее, что есть в человеческой жизни: доверительные, интимные отношения между мужчиной и женщиной. Хейбро отдал свое благородное сердце Шарлоте Иллен, а она, увы, ответила на ухаживания крестьянского студента Энре Бондесена, который служил идеалом для Люнге. Принцип «используй человека и выбрось его на помойку» затрагивает всех и вся, а источник заразы — сам редактор и его газета.
