Вокроуглицкий, обведя глазами все вокруг, выискал в полутьме раскладушку Галиржа. Ветки затрещали под его ногами, и через минуту он склонился над Галиржем:

— Ты выбрал подходящее время и место для отдыха. Со всеми удобствами! Прямо «Парк-отель».

— Завидуешь?

— Нет, Джонни. Ни капли. Смешно. «Парк-отель»? Офицер нежится, словно в «Парк-отеле», во время вражеской атаки?

— Послушай, Ота! — сказал Галирж. — Этот твой «Парк-отель» — очередная шутка? Что-то вроде а-ля пикник?

— Мы не на похоронах, почему бы не пошутить?

— Мне бы твою молодость, твое здоровье… — ворчал на Вокроуглицкого Галирж из своего мехового мешка, обтянутого парашютным шелком. — Получить воспаление почек и загнуться на фронте не от пули, а от болезни?!

— Грейся-грейся, чтобы этого не случилось… Но время ли сейчас валяться?

Связной неутомимо делал вокруг Галиржа круги, охраняя его. Но слова Оты «Время ли сейчас валяться?» разрушили у Галиржа ощущение безопасности. Он напряженно вслушивался в звуки ночи. Ему показалось, что орудийный грохот приближается. «Но тогда, значит, это не наша батарея, а немецкие снаряды. И я не могу распознать, выстрел это или взрыв. Оглох от вечного грохота! Хорошенький сувенирчик я привезу отсюда! — Он тяжело вздохнул, потом успокоил сам себя: — Нет. Это потому, что голова спрятана в мех». Он приподнялся.

— Где ты был так долго? — спросил он Вокроуглицкого.

— Выполнял твой приказ. Добывал сведения.

— Есть хоть что-нибудь?

— Штаб получил с передовой приятное донесение. — Галирж насторожился. — Батальон Рабаса, отличные там ребята. Поторчим здесь самое большее два часа, пока там все стихнет, а потом спокойно переберемся на новое место, — подбадривал поручик.

Его беспечность действовала Галиржу на нервы.

— Я без связи как слепой, но, по-моему, все обстоит иначе: без крови не обойдется.

— Прошу тебя, Джонни, не надо кровавых видений.

Вокроуглицкий сострадательно смотрел на Галиржа, вертевшегося в спальном мешке на узенькой раскладушке.

Снова донеслись взрывы.

— Извини, дорогой, — сказал Вокроуглицкий. — В двух шагах отсюда есть отличная воронка. Я пойду туда. Здесь слишком продувает.

Новое месторасположение штаба — это прежде всего организация связи. Она уже была налажена, и вдруг неожиданное перемещение батальона Рабаса нарушило сеть.

Связисты бросились ее восстанавливать, двигаясь за батальоном с катушками. Снаряды рвали кабели. Телефонисты исправляли повреждения, проверяли слышимость. Ремонтные группы и те, кто тянул кабели, не могли со всем справиться. Работа штаба была парализована, штаб требовал скорейшей связи, сроки на установку были даны очень жесткие, и преемник Калаша, Ержабек, вынужден был подключить к работе и обслуживающий персонал пункта связи. Но он не мог решить, кого взять. Посылать Яну ему не хотелось.

Яна это заметила. Быстро натянула на спину катушку, взяла ящик с телефоном:

— Куда идти?

На самый трудный участок, ко второму батальону, Ержабек послал Цельнера. Яну — на менее опасный: восстановить линию к предполагаемому месту расположения КП, к «Альбатросу».

Галирж лежал, вытянувшись во весь рост, в своем теплом мешке. Неожиданно у него возникло отвратительное ощущение, будто он лежит не на раскладушке, а на операционном столе. Это ощущение переходило в страх — он распластан на смертном ложе. Галирж встал, позвал Оту.

Вокроуглицкий медлил — не хотелось мазаться в мокрой глине и снегу, выбираясь из воронки. Но Галирж позвал снова, настойчивее. Ота неохотно пошел к нему.

Над искореженными деревьями поднялся сноп огненных языков. Сосняк задрожал и исчез в клочьях удушливого дыма. Галирж упал, спрятал голову в запорошенный снегом куст. Вокроуглицкий увидел лежащего на земле Галиржа.

— Джонни! — крикнул он испуганно.

— Где ты? — не поднимая головы, отозвался Галирж.

— Я здесь, — ответил Вокроуглицкий, — но хотел бы не быть здесь.

Он быстро разобрался в создавшейся ситуации. «Немцы поняли, что наши пушки ведут огонь по их батарее, и стали бить сюда. Ну и свистопляска! Черт побери эти кровавые видения Джонни!»

— А куда ты, собственно говоря… — Сказать «идешь» он не мог, а «ползешь» не хотел.

— К тебе. Закурить, — солгал капитан.

Немцы накрывали в сосняке квадрат за квадратом. Взрывы, взрывы, взрывы. В воронке Галирж и Вокроуглицкий держались вместе.

— Ты здесь в таком дерьме, Джонни, — сказал Вокроуглицкий, — а Станек, наверное, сейчас в Большом театре.

Галирж молчал, делая вид, что эта тема его не волнует, но зависть точила его.

«Наше посольство! Я тут должен при каждом выстреле кланяться до земли да сидеть в воронке в грязи. А Станеку президент будет вручать награду». Галирж ухватился за обнажившийся корень сосны, чтобы не скатиться на дно воронки, где стояла вода.

— Как ты думаешь, Джонни, Станек после войны уйдет из армии или нет?

Галирж глубоко затянулся:

— Ирка непрактичный, он определенно сядет за парту в консерватории.

— Значит, ты полагаешь…

— Погоди! Музицирование — вот как он представляет свою жизнь, но он знает также, что наша главная забота будет состоять в том, чтобы сохранить мир, а для этого нужна армия — сильная, хорошо организованная. Ирка это принимает близко к сердцу, так близко, что может отказаться от своей мечты и остаться в армии.

— Мне это тоже приходило в голову.

— И сдается мне, что вы рука об руку пойдете не только по армейской линии. Говорят, что ты уже сейчас здесь обхаживаешь коммунистов. Удивительно, Ота, что у тебя еще нет партийного билета.

— А что? Мне их программа по душе.

— Куда ветер, туда и ты.

— Было бы странно, если бы в компартию хотел вступить ты. Но я… Что ж тут удивительного?

Капитан должен был признать справедливость его слов: сам Галирж сформировался как сторонник Града [14], тогда как Ота никогда раньше политикой не занимался.

— Ота, — сказал он, — ты слишком спешишь! Видно, считаешь, что после войны ослабнет наше влияние и усилится влияние коммунистов. Но и англо-американская армия тоже пробьется до самой Праги!

Галирж размечтался: «Войска западных союзников будут тоже освободителями. И с ними вернется наше правительство, президент, министерство, мой тесть. Мы будем сильнее».

— Ты представляешь, например, как Ирка поднимается в гору: собирает награды, братается с русскими, едет в Москву! Но не начало ли это падения?! — Галиржа вдохновляла эта мысль. — В гору пойдет тот, кто сохранил верность…

— Понимаю! — сказал Вокроуглицкий. — Ты хочешь напугать меня: мол, вся моя карьера полетит к чертям. Но если твой Бенеш протягивает руку красным, почему не могу и я? — От быстрой речи сигарета прыгала в его губах. — Получается, что ты, Джонни, принципиальнее самого президента, честь тебе и слава, но ты и консервативнее его. Политика требует гибкости, иначе тебя ждет то, что ты предсказываешь мне.

Галирж молчал. Вдруг совсем близко он услышал голос штабного адъютанта:

— Пан капитан! Пан поручик! Это вы?

Они вздрогнули. Слышал ли адъютант, о чем они говорили? Решили не отвечать.

— Кто там? Стрелять буду! — Адъютант выкрикнул пароль: — Танк!

— Тыл, — ответил Галирж отзывом. — Ты спятил? Это ж мы!

Солдат взволнованно докладывал: они должны собраться и выйти к дороге за лесом, где их будут ожидать машины. Галирж и Вокроуглицкий вылезли из воронки.

— Где мой связной? — спросил Галирж.

Солдат помрачнел:

— Здесь, пан капитан. Залез в ваш спальный мешок.

— Ну и нахал! Спит, конечно?

Голос солдата стал вдруг приглушенным:

— Да. Вечным сном.

Галиржа затрясло. Совсем недавно там лежал он.

Президент приколол к кителю Станека орден.

— Поздравляю вас, пан надпоручик. — Маленькая рука сжала руку Станека. — Как вам служится?