Обстановочка...
Подгоняю свой виды видавший газик к блестящим машинам, подхожу, представляюсь.
Здравствуйте, здравствуйте! как знакомому руку жмет подполковник. Много слышал о вас, читал. Потому и просил, чтобы вас командировали.
Вот те раз! А я-то себе рисовал всю дорогу: офицера, скажут, мол, не прислали...
Во, протягивает бинокль, взгляните! С гражданской сидит. Если б не реставраторы, и еще бы полвека никто не заметил!
Кивает на ближнюю башню неопределенно. Соображаю испытывает. Пятнышко одно круглое взял на прицел, но мало ли их там. Делаю вид, что ищу, сам на солнце кошусь одним глазом вот-вот из-за облака выглянет. Вышло, ага. И в тот же момент треугольник сбоку пририсовался к кружку.
Ну и кирпич... удивляюсь как будто бы про себя. Даже и хвост спрятать не дал!
Каленый кирпич, подтверждает один из гражданских так, будто сам и калил. По-своему как-то его называет.
Военком улыбается: во, видали?
Церковь оглядываю вблизи. Красивая, правда. Бронзовая табличка вделана в стену: памятник, все, как сказал замполит. Об одном позабыл лишь что персональная поступила заявка. Эх, товарищ майор... Вон же ясно написано: охраняется государством. А сапер кому служит?
Пять крытых железом шпилей наверху храма шатров, как назвали их реставраторы, каждый луковкой золотой увенчан, в основании каждого круглый цоколь из кирпича. Вот в одном из них и торчит тот предмет посторонний с тенью.
За спиной кто-то шутит:
К классической готике бы как раз!
Вспоминаю: в кино, на картинке ли видел весь шпиль с боков шишками, как огурец, утыкан. Немецкий, что ли, собор. А для русской архитектуры излишество, значит, у командира части-то я угадал.
Начальство, офицеры вполголоса переговариваются, выжидательно поглядывают на меня. На улицах, что на площадь выходят, толпы людей собрались, милиция распоряжается, машинами перекрывает проходы.
Надо соображать.
Толщина стены там какая? обращаюсь к тому, что хвалился каленым-то кирпичом.
Семьдесят сантиметров, ого! А отсюда весь цоколь кажется в два обхвата. Что ж, больше вопросов, как говорится, нет. И на разведку незачем лазать: ясно, работка веселая предстоит.
Завод здесь поблизости есть какой?
Повезли меня на завод.
Слесаря там в инструментальном, ребята смекалистые, молодежь, с ходу поняли, в чем идея. Быстренько изготовили с десяток надежных зубил, от четверти метра длиной до метра, три толстых прута с загибом, как у кочережки, но покороче, с рукояткой в виде кольца. Кувалду еще от себя прилагают.
Как оно, спрашивают, военным?
Увесистый молоточек. Но и кирпич не простой.
С возвратом, наказывают, на память!
Хорошо, что сказали, отшучиваюсь как умею, а то думал девушке подарить.
Ну, у ней много уже, наверно! С собой в сумочке носит, подружкам назло.
С настроением, в общем, ребята. Чего нельзя было сказать обо мне. Верхолаз-то я, сам понимал, неважный. Вовсе, точнее сказать, никакой. Разве что дома мальчишкой на крышу, солому подправить, по крайней нужде залезал. Отчаянный, думаю, человек военком, раз так уверенно пишет заявки.
К церкви вернулись там уже люлька подвешена к шпилю. По темной лесенке винтовой, как два жука по гороховому усу, вскарабкались с проводником до какого-то яруса, что ли, со всем инструментом-то сувенирным, выбрались на площадку уф-ф! Оба мокрые, точно из бани. Тут посветлее, проемчик в округлой стене, как в дупле прорезан, ветер свистит в него, как в свистульку, за ним что-то качается. Люлька моя! Веревка с нее, будто с виселицы, свисает...
Надо перелезать. Ладно хоть не по веревке, а и такое предположение было. Кочережками заводскими поймали конец, притянули ковчег к окошку. Выжал я из груди весь воздух, боком протиснулся сквозь проем. Перевалился, принял свой инструмент.
Глянул вниз ух! Тридцать пять метров, сказали, цоколя высота, а на взгляд все двести. Вдобавок и церковь-то на пригорке, ветер апрельский бьет с Волги внахлест, клетка, гвоздями сколоченная, стукается с стену, елозит, вот-вот развалится под ногой...
Да, условьица для государственного человека! Мигом просох весь, вплоть до нательной рубахи. Избаловался, подбадриваю себя, на шелковой травке привык работать, с кузнечиками да птахами наедине. Ну пусть не всегда обязательно и на травке, но на земле же. Даже и под землей, все равно на опоре твердой. А тут толком и не примеришься...
А главное, сам про себя не знаешь сапер ты или артист. Народу за оцеплением на зависть не то что любому цирку, а чуть ли не Лужникам. Начальство не разъезжается, будто и дел у него других нет, стеклышки объективов корреспондентских взблескивают на солнце... Вот и попробуй тут бухни кувалдой-то не туда.
Вновь самокритику призываю на помощь. Ишь ты, удобно как в жизни устроился, за себя одного отвечать привык. Сказано было: у города на виду. А тут все же не весь, чай, город.
Кой-как приладился. Помогли реставраторы усмирить непослушную люльку, подтянули лебедкой к рабочему месту. Две веревки еще бросили из окошек, где-то там закрепили все не как на качелях, хоть уже и мутит. И опять страх: вдруг казус случится? На виду-то у города, пусть и не у всего! Никогда прежде морской болезни испытывать не приходилось, но догадался, что легче за делом она переносится. Вспомнил, в войну даже голод перед хорошей работой временно отступал.
Начал с обычной оценки предмета.
Шестидюймовый снаряд, чушка в полцентнера весом. По поясок как раз врезан в кирпич, вся хвостовая часть наружу. Пулемет ли стоял на площадке той, на свистульке, у наших, или же наблюдательный пункт был устроен, это можно потом у историков местных узнать. Слышал только, что белоэсеры мятежные этот снаряд влепили. Вот только бетонобойного, к счастью, не оказалось у них с донным взрывателем, который бы начисто снес весь шатер. Головной же взрыватель был смят моментально при страшном ударе, вовсе его и в помине нет. Только, как раньше уже объяснялось, нам это утешение маленькое: весь корпус чувствительным сделался за такой срок.
Вот и главное радиус угадать. Угадать, не оговорился. Не рассчитать, не измерить, даже и не прикинуть на глаз, потому что глазом ее не увидишь. Зону опасного напряжения материала, в который такой клин забит страшной силой. Вряд ли он вовсе с этим смирился, материал. Как и снаряд, той же сдавленный силой, едва ли сумел всю упругую деформацию в остаточную обратить. А если привыкли, смирились, то так уже сжились, что стукни по кирпичу все равно, что по самому снаряду. Не напряжения зона, так уплотнения. И вряд ли теперь ее рассчитал бы и инженер.
Проще всего бы, понятно, запас взять побольше.
Но тем и больше работы себе задашь.
Выбрал зубило, отмерил на нем сантиметров пятнадцать, палец приставив к снаряду, отбил на стене метки. Процарапал окружность. Отодвинулся, посмотрел. Внутренним взором еще постарался увидеть картину того уплотнения, приучить себя к мысли, что угадал, что запас еще есть сантиметрика три-четыре.
Поставил зубило на круг, задержал на замахе кувалду. Что чувствовал? Ясно, про цирк позабыл. Как в чистом поле с предметом один на один. Мысль какая? После не вспомнишь. Вовсе, может быть, никакой. Все учтено, что возможно, совесть, как говорится, чиста.
Впрочем, совет могу дать насчет мысли. Вперед заглянуть. Вон сколько работы, успеть бы...
В этом смысле случай как раз был счастливый: страшно представить, что завтра опять оцепление, толпы, начальство... Нет уж, спасибочки, лучше уж... А? Может, и правда, на сантиметрик, убавить?
Вот она, самая подходящая мысль.
Но такой случай. Все от размера круга зависело, которого знать наперед нельзя и который, если себе поддаться, увеличивать можно хоть без конца.
А вообще все вчера решено было, у командира там, в кабинете. Взялся, поехал сделай. Не сделав, ведь не вернешься? Тоже хорошая мысль.
Ударил. Не в полную, правда, силу в миг какой-то толкнулась назад рука. Усмехнулся, стукнул сильнее. Ёще и еще, над рукой своей усмехаясь: будто хочет снаряд приучить...
