— Вот и хорошо, — мгновенно успокоившись и вытирая слезы, сказала старуха. — Ведь это так удобно, знаете?… Во многих случаях без телефона не обойтись. Не правда ли, господин комиссар?…

Сантамария встал, тихо попрощался с вдовой и вслед за синьориной Гарроне вышел в темную прихожую. Здесь, в тесноте, она вновь съежилась, поникла — жертва судьбы, да и только.

— Я вызову лифт? Сегодня он работает.

— Спасибо, не беспокойтесь, я спущусь сам… Если нам станут известны… новые факты, мы сразу вам сообщим.

— Благодарю вас.

Лишь когда он спустился на нижнюю лестничную площадку, он услышал, как тихо захлопнулась дверь. Эта машинальная, вошедшая в кровь и плоть вежливость, след хорошего воспитания, потрясла Сантамарию даже больше, чем жалкий вид квартиры и ее двух обитательниц.

Пина Гарроне не была блондинкой и, очевидно, никогда не покупала и не носила брюк оранжевого или любого другого цвета. Но она ненавидела Ламберто Гарроне беспощадной, злобной ненавистью человека, который когда-то любил старшего брата, восхищался им, верил в него. Верно, в минуту ярости и неосознанного протеста совершила она это безумство: при своем скромном достатке купила очень дорогие туфли, да вдобавок ярко-красные. Проверить ее алиби, кстати, невозможно. Она, по словам матери, провела тот вечер дома, слушая радио и перепечатывая на машинке чей-то диплом.

Сантамария заглянул к владельцу табачной лавки, побывал в трех ближайших барах. Все хорошо знали архитектора Гарроне, не раз видели, как он звонил кому-то. Но в тот вечер, вечер «золотого телефона», он звонил из другого места.

— В этом году я собираюсь провести отпуск на Таити, — небрежно бросил парикмахер Тассо.

Анна Карла, не поворачиваясь, вытаращила глаза и широко раскрыла рот.

— Ни больше ни меньше?!

Она увидела в зеркале, что Джанни Тассо с удовлетворением смотрит на ее изумленное лицо.

— Для смены обстановки, — объяснил парикмахер с таким невозмутимым видом, словно он вместо привычной кока-колы заказал тамаринд.

— Но это же очень далеко, — заметила Анна Карла.

— Ну, на самолете не слишком, — ответил идущий в ногу с веком Джанни.

Придя в себя от удивления, Анна Карла первым делом подумала: откуда у него столько денег?!

— Там чудесные места, просто сказочные, — пробормотала она.

И тут ее осенило!… Да у нее, из ее сумочки он берет деньги! И из сумочек таких же кретинок, которые беспрестанно к нему бегают, потому что у них «голова не в порядке».

Она вспомнила о картине «Самсон и Далила» работы Гуидо Рени, висевшей в гостиной дяди Эммануэле, и решила сменить парикмахера. Вернее, не сменить — ведь Джанни был в своем деле искусником, этого у него не отнимешь, — но реже, много реже к нему наведываться.

— Побывайте на Таити, вас там ждут невероятные приключения! — сказала она.

— Верно, путешествие будет любопытное, — согласился Джанни Тассо.

Подумать только, он еще разыгрывает из себя невозмутимого англичанина, этот цирюльник! Хотя бы уж расцвел в улыбке, задрожал от счастья!… Куда там — больше всего боится показаться провинциальным.

— Вас очень радует эта поездка, не так ли? — с вызовом спросила она.

— Ну конечно, она обогатит меня новыми впечатлениями, — признал Джанни Тассо.

— Представляете себе, вы на подводной охоте и вдруг находите множество жемчужин! — с сияющим лицом сказала она.

— Одну я привезу вам, — с улыбкой, скорее снисходительной, чем любезной, отвечал Джанни Тассо. — Но понимаете, прежде всего меня интересует их образ жизни. Знаете, Таити — это совсем другой мир, иная цивилизация. Вот это я и хочу увидеть своими глазами.

Джанни Тассо прожил год в Париже, овладевая парикмахерским искусством, и регулярно туда ездил, чтобы не отстать от веяний моды. Участвовал в симпозиумах, в беседах парикмахеров за круглым столом. И в этом, право же, не было ничего плохого. Но вечерами он читал книги, которые ничего общего с парикмахерским искусством не имели (интересно, кто ему их дает?), а потом заводил с тобой разговор о Тейяр де Шардене. Однажды он даже ее уговаривал прочесть книгу по демонологии.

— А какие там прекрасные негритянки в цветочных гирляндах, — сказала Анна Карла.

— Таитяне не совсем негритянская раса, — тактично поправил ее Джанни. — Больше того, определение их расовой принадлежности до сих пор остается весьма сложной проблемой. Существует ряд теорий…

Сложная проблема! А теперь он, антрополог с виа Тереза, разрешит ее на месте. Он, и никто другой!

— Ну вот и все. — Джанни Тассо в последний раз пригладил ей волосы и сразу же отвел руку, словно нечаянно угодил в муравейник. — Спасибо, — сказал он тихо и равнодушно.

Мог бы и погромче поблагодарить женщину, которая оплачивает ему отдых на Таити, подумала Анна Карла.

— И скоро вы уезжаете? — спросила она.

— Нет, мы еще увидимся, — сказал Тассо.

— А, прекрасно…

Пореже к нему приходить, пореже.

Она заплатила деньги одновременно с синьорой Табуссо, и пришлось спускаться по лестнице вместе с ней и ее собакой. Поистине неудачный выдался день!

— Этот парикмахер! Неслыханная наглость! — объявила синьора Табуссо, едва они вышли.

Она принадлежала к тому типу женщин, которые «откровенно говорят все, что думают». Анне Карле она рассказывала о своих мозолях и о сексуальных привычках своего покойного мужа, который после любви всегда испытывал адский голод. Одним своим видом синьора Табуссо нагоняла на собеседника страх.

— Другой бы на моем месте только посмеялся. Но я, откровенно говоря, испытываю к этому Тассо одно отвращение, — поморщилась синьора Табуссо.

Анна Карла хотела побыстрее спуститься по лестнице, но ей мешала собака. Спасения не было, и она покорно остановилась.

— Знаете, где собирается провести отпуск этот парвеню! — грозно воздев руки, воскликнула синьора Табуссо. — На Таити!

Анна Карла испуганно посмотрела на стеклянную дверь парикмахерской.

— О, мне наплевать, даже если он услышит, — гаркнула синьора Табуссо. — Пусть этот напыщенный болван знает, чего он стоит… Хоть бы уж из скромности молчал. Ну хорошо, поехал отдохнуть, вернулся, и делу конец. Нет, он тебе, можно сказать, прямо в лицо объявляет. Видишь, зачем мне нужны твои деньги, старая курица? Представляете, дорогая синьора, на наши деньги этот педераст…

Анна Карла, которая шла низко опустив голову, по аналогии вспомнила о другой картине в гостиной дяди Эммануэле, на которой служанки ощипывали белую курицу.

— Он уже не знает, куда девать деньги, понимаете, синьора? Даже Эльба и Портофино его уже не удовлетворяют. Вот увидите, скоро этот ублюдок заговорит о Найроби, Финляндии, о Флориде!

К счастью, они уже вышли за ворота. Анна Карла перескочила через путавшегося под ногами пса и посмотрела на часы.

— Вам в какую сторону? — спросила синьора Табуссо. — Может быть…

— Благодарю вас, я оставила машину позади дома, — уклонилась от прямого ответа Анна Карла.

— А-а, позади дома. Одно вам могу сказать на прощание: я в эту парикмахерскую больше ни ногой. Баста. Найду другую, вернусь к моей старухе Иде. Она очень хорошо стрижет, а главное — на удивление честная. Оплачивать круизы этого невежды! Дудки!

— Да, но, вероятно, благодаря скидкам, хорошим туристским компаниям… — покраснев, возразила Анна Карла.

— Вы его еще и защищаете? — завопила синьора Табуссо. — Да этот педераст знаете где компанию отыскивает? В чужих жопах.

— О боже! Там знак «Стоянка запрещена»! Бегу! — воскликнула Анна Карла, радуясь своему освобождению.

Но от синьоры Табуссо не так-то легко было отделаться.

— Эти негодяи, эти мошенники! — шипела она, идя вслед за Анной Карлой. — Вы не поверите, вчера меня оштрафовали за двадцать сантиметров.

Синьора Табуссо всем другим чувствам предпочитала гнев, и, чтобы рассвирепеть и ощутить себя словно в раю, ей годился любой предлог, в том числе, разумеется, и дорожная полиция.