— Неужели понять душу нельзя по-иному?

— Я не Толстой. Да и Вагнера тот не любил.

— При чем здесь он? Найти то, что вы ищете, не удавалось никому.

— Он подошел к тайне ближе всех. Даже потрогал. А это вам не прогулка Фауста. Лишь один человек сожалел о принадлежности к "князьям мира сего". Но уже сто лет титулы уступили место "положению". И разве живо сожаление хоть в единой душе их? Оглядись, из лимузинов, отталкивая друг друга, на трибуны спешат мертвецы, и у каждого в руке маленький молоток. Неужели ты оставишь их там, на земле? Или их место все-таки под сапогами? — Он замолк. Лере даже показалось, что она услышала жуткий, похожий на скрип, шорох его одежд. — Что касается тщетности поисков, — в голосе послышался сарказм, — их герои умирали по-тихому. Да и они сами. Вот причина. Нужны сверхстрадания. Только тогда душа обнажается и гибнет рациональный разум.

Хотя мыслить опасно — тоже искусство. Подумай только, игра с разумом на границе с безумием! Даже когда пишешь единственную книгу. И такую игру веду я! Именно в моменты сверхпереживаний ее кульминация. Никогда не догадаться вам об этом!

— А мне кажется, что как раз в такие моменты человек наиболее разумен! — попробовала возразить Лера.

— Ты что же, понимаешь, о чем я говорю, — удивился он, — или только догадываешься? — в голосе появились угрожающие нотки.

Мурашки пробежали по ее спине. Лера закрыла глаза. Там, внутри нее, в глубоких нескончаемых лабиринтах все еще живого сознания лежала спасительная мысль о счастливом исходе происходящего с ней. Даже в самые отчаянные моменты она чувствовала исходящую оттуда помощь. Надежда — единственное, что оставалось у нее.

— Ну хорошо, — начала она негромко, — Если вы узнаете, что происходит в такие моменты в душе человеческой, что будет дальше, для чего это нужно вам?

— Тогда я смогу понять главное.

— Что же вы сможете понять?

— Среди миллионов таких состояний было одно мгновение, главное событие, так сказать, эпицентр горнила бурлящих эмоций. Это случилось две тысячи лет назад на Голгофе. И Он сказал тогда: "Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?" — помнишь?

— Конечно. Я помню эти слова еще и потому, что подумала, такого не может быть, — не мог Отец оставить Сына, и Он не мог не знать об этом, они просто вырвались в момент мучительной боли.

— Видишь, как опять близки наши рассуждения! Я тоже считаю, что в нем говорил человек!

— Но так и было! Что ж с того?

— Только то, что человек в Нем допустил слабость и усомнился в Предвечном. А значит, возможен был и другой ход событий.

— Боже! Какой же? — воскликнула Лера.

— Он мог усомниться раньше, и тогда… тогда не было бы Голгофы!

— И что? — в ужасе прошептала она.

— Исход один — конец света, — уже спокойно закончил ее визави.

— Вам-то что с того? — снова прошептала Лера.

Пауза длилась долго.

— Ты плохо знаешь Библию, — медленно начал он и снова замолк. — Перед концом света должен прийти я. Наступила бы моя власть, и все народы поклонились бы мне! Но не произошло. Значит, момент такого сверхнеобычного состояния не может наступить случайно, и тяжесть состояния здесь ни при чем. Но что же тогда вызывает такой поступок, что делает его падением? Не я же! Мне трижды не удавалось это. Но и не Он, иначе альфа и омега поменялись бы местами. Тогда какая личность стоит между нами, кто? И почему, мешая ему, он не помогает и мне? Однажды уже казалось, я близок к истине. Между нами тот, кто идет рука об руку с сумасшедшим, подумал я, в том получеловеческом состоянии — полупадший-полусвятой. Колеблющийся ангел. И человек на своей голгофе близок к такому же состоянию.

— Наверное, он может сойти с ума? — пробормотала Лера.

— Или умереть, — он усмехнулся. — Что за категории? Пустое! Упасть или вознестись! Ведь посуди сама: что такое "сойти с ума"? Кто хозяин действий сумасшедшего? Один тих и безропотен, другой готов перегрызть горло. Когда удается расколоть человека пополам, его покидает личность и он перестает управлять собой. Но иногда те, — он посмотрел вверх, — другие, лишают разума людей, спасая их. И рушат наши с ними планы на будущее. А вот третьи — их три миллиарда.

— А кто же с ними? — словно что-то поняв, воскликнула Лера.

— Тот же колеблющийся ангел. Впрочем, находятся глупцы, которые считают нормальными только безропотных. Ведь они не знают слова "смерть", так сказать "адамчики" вне рая, — злая усмешка мелькнула на его лице. — А настоящими сумасшедшими — вас, ведь вы можете убивать себя сами, — ухмыльнувшись, отрезал он.

Но так ли это? Вот вопрос, на который нужен ответ! Я и бьюсь над ним двадцать столетий. Мне ведь тоже страшно, — голос его задрожал, — потому что знаю — впереди только один шанс, и он близок. И если мы сможем быть вместе с тобой… то есть, я хотел сказать, вместе с этим ангелом, если он станет на мою сторону… мы решим все! Теперь понимаешь, почему почему мне так нужна твоя помощь?

Она, словно онемев, смотрела на него. Воцарилась тишина.

Через несколько секунд он еле слышно заговорил снова:

— Никто никогда не видел этого. Даже лучшие из моих избранников! Они лишь знали, что пантеон существует. Название же знал только я. До сегодняшнего дня. Стоило мне только повторить его, я потерял бы всех! А кто пополнял бы тогда ушедших? — Голос его снова стал угрожающим. Он поднял голову вверх и, будто обращаясь к кому-то неведомому, громко повторил: — Кто!? Но тебе за то, что ты приблизила меня к разгадке, я покажу его. Покажу, — твердо повторил он. — Смотри же!

Неожиданно стемнело, и, теряя равновесие, Лера поняла, что твердь уходит из-под ее ног, — но ведь там, внизу, ничего нет, мелькнуло в голове. Вдруг вспышка фиолетового света озарила пространство под ней.

Гигантский каньон с почти вертикальными кручами скал из горного хрусталя был слабо освещен лучами нежно-голубого света. Свет пробивался откуда-то из глубины, так же освещая сполохами редкие вкрапления серых уступов. Она пригляделась и увидела, что исходил он из-под бирюзовой реки, которая извивалась у подножия скал. Он вырывался из воды, но дна видно не было. Сполохи пробивали бурлящий поток и плясали на утесах в тех местах, где мощная стремнина была перегорожена завалами обрушившихся камней, похожих на глыбы серого гранита. Вода, казалось, изо всех сил с ревом и стоном старалась преодолеть эти преграды. Огромные водовороты, порожденные ударами накатывающих друг на друга волн, превращали сполохи в блики, выхватывающие тут и там каменных истуканов на вершинах скал. Сверкающий хрусталь, истуканы и чудовищная пляска бликов превращали всю картину в зловещую феерию.

Он указал рукой вдаль:

— Они называют ее рекой жизни. А я — рекой надежд. Их у меня много. Когда-нибудь нам удастся обуздать этот поток. А теперь смотри! — воскликнул он и выкинул вперед руку. Лера увидела блеснувший кристалл перстня на его указательном пальце, но тут же перевела взгляд на завораживающее зрелище вокруг. Страшная мысль, что в этот самый момент он, она и этот зловещий перстень становились единым целым, поразила ее. И хотя эта мысль только усилила пугающее чувство собственной беспомощности, она вдруг захотела досмотреть действо до конца!

Перстень вновь вспыхнул, и в то же мгновение его кисть, став лилово-прозрачной, вздрогнула. Ослепительная молния вырвалась из кристалла и с оглушительным грохотом ударила в основание ближнего к ним утеса. Изваяние, стоящее на нем, дрогнуло, зашаталось и с отвратительным, режущим слух треском, расколовшись на несколько кусков, рухнуло в бездну.

— Видишь, все-таки они падают! — прокричал он.

"Падают… падают"… Раскатистое эхо потонуло в отчаянном реве воды, которая, силясь не то отбросить черные обломки статуи к основанию скал, не то поглотить их, закружилась в чудовищном водовороте.

Он вновь простер вперед руку. Все повторилось, и новое изваяние, только поменьше, обрушилось в реку.