— Какой ужас! — прошептала она. И, подчиняясь непроизвольно возникшему чувству узнать все, вскрикнула:

— А где же Европа? Я не могу найти Европу.

— Ее больше нет. Континента с таким названием больше не существует.

— А люди? Хоть кто-то остался? Кто-то жив? Что с ними?

— Да, остались. Их уже некому спасать, и они не понимают, что произошло. Но есть еще и такие уцелевшие, у которых сейчас одна мысль: побыстрее умереть. Ты хочешь посмотреть на них? Или, может, хочешь заглянуть дальше?

Шок от увиденного не дал ей ответить сразу.

"Нет! Этого я не хочу, — уже с какой-то безнадежностью подумала, но так и не произнесла Лера. — Для чего? Что я получу, увидев будущее?" — с горечью и отчаянием, обращаясь больше к себе, проговорила она.

Она уже пожалела, что вообще согласилась на такой поступок. Ведь сейчас она потеряла главное — надежду. Все, что она прошла и испытала здесь, не коснулось только одной части ее сознания. Той части, где жила надежда, что после этих кошмаров, которые были неизбежны на ее пути, с которыми она смирилась, из которых все-таки смогла выйти и остаться собой, не были тем страшным и последним, что ожидало ее здесь. Не были концом всего. Она все-таки верила, что впереди восторжествует свет и радость. И это чувство, эта надежда помогали ей все здесь пережить, вели вперед и поддерживали ее. Теперь надежда исчезла. Конец.

Неимоверным усилием воли она снова попыталась заставить себя осмыслить случившееся. Но то, что удавалось без особого труда там, оказалось невозможным сейчас. Все, что она увидела, было выше ее понимания — понимания человека, родившегося и жившего когда-то вместе с людьми там, внизу. И это новое чувство, что сейчас она потеряла нить, связывавшую ее с миром, сменилось ужасом. Ужасом одиночества и пустоты в этом бывшем ее мире, мире, которого уже не было.

Где та планета, та земля, которую она знала? Где люди, с которыми она жила, мечтала и задумывала свои будущие книги? Где сейчас ее мама? Где сиреневые сады, вдохновение и запах весны? Где ее любовь и думы о будущем детей? Где убаюкивающий шум прибоя? Где вы, любимые ласточки? Какими ненужными показались ей сейчас все эти искания, размышления и порывы. Какими мелкими — собственные желания и цели. Какими низкими были требования и придирки к своим близким! "Зачем я жила так? Зачем жила вообще?" В доли секунды исчезло все. Все оказалось тщетным и ненужным. Все было лишь призраком, который назывался "жизнь". Все обратилось в прах.

— Где! Скажите, где эта библиотека! — Джо Барроу буквально набросился на двух мужчин.

— Зачем вам она? — недоуменно спросил тот, что покрепче. — Ведь каждая из них — хранилище не только добрых, но и злых мыслей. И всем только кажется, что они дремлют. Опасно оказаться внутри этой бездны. Кто знает, что они перевернут в вашей душе? И что вы натворите на земле.

— Так вы скажете, где она? — В его тоне послышались угрожающие нотки.

— Ах, библиотека! Вон там, — и оба указали в сторону Кремля.

Из разговора двух патрициев

Хрясь! Широкий медный обруч вокруг горловины огромной бочки, скрипнув, занял свое прежнее положение. Большая деревянная колотушка покатилась по палубе.

"Прости, Господи!" Дин Джеймс Харрисон, старый боцман на флагманском фрегате ее королевского величества, вытер пот со лба. Никогда прежде ему не приходилось запечатывать в бочку с ромом собственного адмирала.

В библиотеке было полно сумасшедших. Он не вкладывал в это понятие ни капельки зла. Странные люди — и по внешнему виду, и по поведению — то появлялись в ее залах, что-то бормоча себе под нос, то исчезали. Порой навсегда. Он догадывался, что это ее старые посетители, бывавшие здесь тридцать-сорок лет назад и так привыкшие к царившей в ней тишине и спокойствию, что изо всех сил тянулись сюда и теперь. Да и идти по большому счету им уже некуда. Никому они не нужны. Друзья и родственники давно умерли, а молодые просто забыли о них.

Вот и сегодня один из таких посетителей в обтрепанных брюках, незаметно подойдя к столу, за которым он работал, и, глядя поверх голов, но обращаясь именно к нему, произнес:

— Как вы думаете, был ли флорин когда-нибудь денежной единицей Польши?

Бесцеремонность, с которой с ним заговорили, смутила Сергея. Но через секунду он понял, что тот не замечает этого, и с любопытством посмотрел на странного человека. А еще через секунду решил поддержать разговор:

— Знаете, я пытаюсь вспомнить, где он был денежной единицей, но в Польше вряд ли.

— Нет, был одно время, — по-прежнему не глядя на него, пробормотал тот. — А как вы считаете, если один учился очень хорошо, а потом сорил деньгами всю жизнь, а другой трижды поступал… Может, ошибка в документах?

Шансов поговорить не было.

— Извините, я занят, — с сожалением произнес Сергей, и тот, не сказав ни слова, медленно побрел дальше.

"Прошла целая вечность. Проходит целая вечность. Мимолетно проходит", — неслось в голове. Слова, целые сгустки слов, образовав нечто вроде вращающегося волчка, неспособные сформировать мысль, все увеличивали нарастающий ком в ее сознании. Мозг, казалось, был неспособен справиться с этим.

"Кажется, всё", — были первые внятные слова, которые произнесла она. И это вернуло ее к жизни. Именно так она назвала бы случившееся.

— Неужели ты до сих пор не поняла неизбежность такого финала? — Раскатистое эхо этих слов оглушило ее. — Финала… — снова отдалось эхом за ее спиной, и это не был голос ее проводника. Безотчетный страх заставил ее медленно повернуться. Лера подняла голову. На лиловой полусфере небосвода стоял он.

Гигантская тень, точнее, колышущиеся темные очертания, проступающие на фоне тускло мерцающего ореола, не давали разглядеть его лучше. Но это сейчас и не требовалось.

— Я спрашиваю тебя!

— Кто вы? — Неожиданно для себя она вдруг почувствовала неизбежную необходимость предстоящего разговора. Странное чувство помогло ей взять себя в руки.

— Неправильный ответ. И ты знаешь, кто я.

— Так это все вы?..

— Конечно. А разве не лучший вариант?

Повисла пауза.

— Как долго я тебя ждал! Хотя обычно бывает наоборот.

— Зачем? — вырвалось у нее.

— Если бы такое случилось раньше, у них было бы время, да и возможность переубедить. Сейчас же тебе известно все, и поэтому твое решение дорогого стоит. Дорогого! Впрочем, пустое. Я продолжу. Ты видела все. Скажи, а неужели было бы лучше, если все так и продолжалось бы? Муки и страдания, измены и предательства, истязания и убийства. Даже там человек иногда сомневается в целесообразности своей жизни и очень часто задает себе именно такой вопрос. Но ты-то сейчас должна была понять, что лучше покончить с ней разом. Ведь согласись, избавить не только живущих людей, но и будущих детей от ожидающего их кошмара — разве это не акт милосердия? Или ты на стороне тех, кто, не мучаясь, живет на свете?

Неужели после всего, что видела, ты считаешь, что и дальше можно испепелять людей, лишь заменив печи Освенцима ядерным смерчем?

Лера была ошарашена таким поворотом. Но все еще отчасти находясь в том, предыдущем состоянии, помня о нем, она почти автоматически проговорила:

— Нет! Я не могу считать так! — И уже удивляясь тону, с каким сказала это, еле слышно добавила: — Ведь и было один раз в истории.

— Верно. А раньше людей разрывали живьем на части. Хочешь, я предположу, что их ждет в будущем?