— Я не специалист в этом вопросе, но просто уверена, что вы умнее всех этих богачей на Западе, которые предпочитают вашему джипу уютный "мерседес", — ответила она. — Или вы ночуете у лесников?

И как обычно, перешагнув лужу, в которую только что посадила зарвавшегося недоучку, Лера переключилась на более достойное ее внимания.

Для человека, у которого комплекс неполноценности переходит все мыслимые пределы, важно только одно: мнение окружающих. Причем такой субъект изо всех сил пытается это скрыть. Более того, старается убедить и себя, что это не так. Лера давно вывела формулу этого комплекса: неспособность действовать без учета чужого мнения. Она помнила забавный случай, когда у их редактора, который находился на совете директоров в пяти минутах езды от места работы, Кнопка, будучи еще секретарем, попросила его персональную машину: нужно было встретить кого-то важного в аэропорту.

— А как же я? — недоуменно спросил шеф.

— А мы пришлем за вами такси, — нашлась та.

На другом конце провода, помолчав, как-то растерянно ответили:

— Я не могу на такси — здесь ведь все директора. — Телефон был включен на громкую связь, и свидетелем этого разговора стала не только Лера.

— Кнопка, тебя уволят, — не без юмора сорвалось у нее, — переведут на курсы собаководов.

— Это еще зачем? — уныло промямлила та.

— Чтобы развить нюх. Этой чертой от шефа несет за версту. Он не может демонстрировать такси вместо персонального автомобиля. Кроме тебя об этом знают, пожалуй, все.

Подруга пригорюнилась.

— Да ладно. Не бери в голову. У тебя есть неоспоримое преимущество: ты по праву можешь попасть в круг друзей одной голливудской кинозвезды.

— Скажешь тоже, — выдавила из себя Ленка.

— Я серьезно. Олег Тактаров. У него на свадьбе Де Ниро гулял.

— Я-то здесь при чем?

— А Тактаров как-то сказал, что тех, кто не ездит на метро принципиально, среди его друзей нет. Смекаешь? — Лера весело рассмеялась. — Вот это настоящий мужик!

Тот случай тогда здорово позабавил ее.

Что подумают, если у меня будет квартира или машина хуже, чем у них? А как я буду выглядеть, если не поеду, как они, на этот курорт? Не дай бог решат, что у меня возникли проблемы. Эти установки были ориентирами и маяками в той жизни, к которой совсем недавно они принадлежали.

Несчастные, это же надо жить, так мучаясь. Лера понимала, что именно на таких людей рассчитаны слова, кричащие со всех плакатов: "Ведь это твое! Ты этого достойна!" И они будут пить кофе, который им никогда не нравился, обязательно рассказывать, что ходят именно "в тот самый фитнес-клуб", из кожи лезть вон, чтобы их пригласили "на ту самую тусовку", покупать то же, что и другие, лишь бы удержаться в седле, а потом сожалеть о потраченных деньгах.

Самодостаточности — вот чего не хватало им. "Самодостаточность — это отсутствие необходимости твоей оценки извне", — вспомнила Лера. Без такой оценки они не могли сделать и шагу. Даже чашка кофе на людях превращалась в замысловатый ритуал.

"Пойми, — как-то учила она Ленку, — люди покупают "Гальяно" только с одной целью — приглушить комплекс неполноценности. Тысячи производителей выпускают точно такие же удобные и красивые вещи. А завтра их будет сотни тысяч. Но если человек болен заниженной самооценкой и тонет в комплексах, известный бренд — спасательный круг. Ты, надеюсь, здорова?"

Лера помнила, как при этих словах смерила взглядом отлично сидевший на подруге новый костюм от "Дольче и Габбана".

Она встречала таких людей всегда, но раньше их было гораздо меньше. "Откуда они взялись?" — задавала себе вопрос Лера. Она была воспитана по-другому, и ее отшлифованная воспитанием натура четко реагировала на них.

Этих людей появилось несметное количество в девяностые годы. Большинство из них, раньше ничего не представлявших из себя, резко взлетели по социальной лестнице. Один из таких ее знакомых вспоминал, что его отец, шахтер, каждый день, возвращаясь с работы, выпивал бутылку водки. И эти мрачные воспоминания детства были определяющими. Нищета была у них в крови. Иногда ей казалось: "чем дальше они убегут от прошлого, тем быстрее забудут".

"Во всяком случае, надежда умирает последней", — как бы оправдывая их, думала Лера. Она выросла в достатке, не в роскоши, а именно в достатке. В их доме всегда было то, чего не было у многих ее школьных подруг. На столе всегда стояли шоколадные конфеты. Она помнила, как столь обычная вещь поразила Таньку Сторублевцеву — старосту их класса. Она тогда стала понимать, что все живут по-разному.

Потом, много лет спустя, поняла, почему не стала такой, как те, другие. Почему обстоятельства, поломавшие столько людей, оказались бессильными перед ее убеждениями. Причина в том, что ее жизнь не претерпела особых изменений. Она и прежде жила хорошо, и с приходом новой власти для нее почти ничего не изменилось.

Лера понимала, что тут не ее заслуга, так сложилась жизнь. Но она так и не смогла оправдать этим фактом поступки многих людей, которые раньше жили иначе.

"Ну хорошо, — считала Лера, — в конце концов, бытие определяет сознание. Стали жить лучше — должны и сами измениться к лучшему". Но это оказалось не так. Большинство, по ее мнению, становились ублюдками. Уступить место старшим, помочь донести сумку, наконец, просто защитить женщину — такие порывы практически напрочь исчезли из сознания этих людей, с маниакальной настойчивостью старавшихся проникнуть в ее мир.

Им это не удавалось. Пусть живут в том мире, в компании таких же, твердо решила Лера. Их отпрыски, впитывая, как губка, такую самооценку, только удваивали ее чувство омерзения. Глядя на иных из них, она с усмешкой думала: "Если завтра Сидни Кроуфорд появится в рекламе у напомаженного трактора, то эта будет в нем жить".

Она знала многих, достаточно обеспеченных людей, прежде всего женщин, которые ни за что не сядут в джип даже в качестве пассажира. Он вообще ассоциировался у них с бандитами, а кроме того, он отнимает женственность, говорили они, и Лера соглашалась с ними.

Один из членов Совета директоров периодически приезжал в редакцию на метро. Он жил в двух остановках от офиса и, естественно, был замечен сотрудниками. Его ответ "Мне так удобнее" повергал в недоумение очередного любопытствующего. Самодостаточность была дикостью даже для них.

Но эти факты неоспоримо подтверждали, что она не одинока в своих рассуждениях, и позволяли твердо идти по жизни своим путем.

В молодости она читала "Билль о свободах человека" Патриции Сатир и даже увлеклась им. "Человек имеет право жить так, как хочет, а не так, как следует жить. Человек имеет право думать так, как хочет думать, а не так, как следует думать". Эти слова производили впечатление на юную и еще восторженную душу. "Человек охотнее бунтует до сорока лет", — говорила она себе, повторяя высказывание известного режиссера. Правда, ее восторженность исчезла гораздо раньше — вместе с танками у Белого дома.

— А вы только в пьяном виде набираетесь смелости говорить людям "ты" или причина в предполагаемом равенстве социального статуса вас и собеседника?

— Чего? — промычал Кирилл.

— Ага, значит, первое, — с удовлетворением отметила Лера. — Так, по-вашему, виноваты дороги?

Реакция не заставила себя ждать:

— Да что там говорить! Посмотрите на них. Это же все объясняет!

Наживка была проглочена.

— Каждому дороги объясняют свое. Одних убеждают в ущербности нации, других — в умственной ущербности первых.

— В смысле? — Он насторожился.

— Я к тому, что в одной только Иркутской области уместится три Франции. Почему-то хочется верить, что этот факт вам известен.

— И что с того?

— А то, что, если бы плотность заселения России соответствовала европейской, там жили бы сто восемьдесят миллионов человек. — Она торжествующе посмотрела на него.