— А эта девочка с вами едет?

— Какая девочка?

— Солдатик.

— Да это мальчик!

— Нет, девочка.

— Откуда ты знаешь?

— Она разговаривала с моей тетей.

«Ах, — думаю, — чтоб ты скисла с твоим языком…» Я моментально прислонилась к стенке и, свесив голову на грудь, закрыла глаза.

— Товарищ, закурим? — Чиркнула спичка, и несколько секунд молчания. — А верно, девочка…

Как только они угомонились и потушили свет, я на первой же остановке соскочила и пересела в другой вагон. Дальше на одной станции, в ожидании пересадки, я разговорилась с дамой. «Если бы вы знали, какого ужаса свидетельницей мне пришлось быть сегодня! Матросы с солдатами проверяли на станции документы. Сделав шаг, чтобы взять у четвертой пассажирки бумагу, солдат зацепился за что-то ногой. У первой дамы из-под пальто клеш торчало что-то металлическое. Ее раздели, она оказалась обвешанной частями пулемета. На допросе заявила: «Мне было все равно умирать. Мой муж, татарин, заявил, что, если я откажусь провезти, он меня застрелит». Так ли это было или она скрывала правду, неизвестно. Ее тут же приговорили к смерти. Все пассажиры высыпали смотреть на казнь. Я думала, что сойду с ума от ужаса, и в то же время не было сил отвести взгляда от этой страшной картины. Матрос, опоясанный шашкой, отвел ее аршина на два от вокзала, пальто было снято, и велел женщине держать руки прижатыми к телу. Он первым ударом отсек ей руку. Кровь хлестнула фонтаном. Женщина только передернула плечами. Вторым ударом матрос отсек ей вторую руку. Она не дрогнула. Шашка взвилась, но зацепилась только за ее макушку. Смертельно бледная, женщина пошатнулась, но устояла на ногах. И наконец, четвертым ударом матрос наотмашь отсек ей голову. Умирать буду, а это страшное зрелище будет стоять перед глазами. Нас, женщин, принято называть слабыми существами. А мужеству этой женщины мог бы позавидовать любой из мужчин».

За два дня до прибытия поезда в Туапсе я в вагоне подружилась с двумя солдатами, симпатичными ребятами, ехавшими с фронта домой. В Туапсе к нам присоединились еще человек восемь, едущих на Кавказ. Двое выбранных пошли просить капитана парохода провезти нас бесплатно до Поти, что тот и разрешил.

Не доезжая двух часов до Поти, нам встретился пароход, едущий в сторону Новороссийска. Как оказалось, на нем отплыла вся наша семья, за исключением двух братьев, приехавших проводить семью, с которыми я случайно встретилась на пристани. До выяснения, где наши остановятся на жительство, я поехала с братьями в Тифлис.

Поступив впоследствии в Добровольческую армию, сначала в 1-й Марковский полк ротным фельдшером, а затем в 1-й Кубанский стрелковый полк, с которым я прошла весь поход, я узнала о судьбе наших офицеров и доброволиц. Командир Женского батальона капитан Лосков, как и его адъютант, оба убиты в Добровольческой армии. Там же убит командир 4-й роты капитан Долгов. В Марковском полку еще служил начальник пулеметной команды поручик Булыгин. С ним я встретилась в Абиссинии и в Аддис-Абебе. Переехав во Францию, я узнала из газет, через несколько лет, о его смерти, кажется, в Бразилии. Начальник конных разведчиков поручик Хомутов, служивший там же, живет в Париже. Командир 3-й роты капитан Шагал, женившийся на своем фельдфебеле — очаровательной Стебель-Каменской, живет в Париже, и они уже имеют внуков. Наш бывший кособрей Самойлова служила в Марковском полку санитаром. Бывший взводный — пулеметчица Нейман служила сестрой, а Краснинг — добровольцем. В Первом походе Нейман была тяжело ранена в ногу с повреждением кости. За неимением подводы, при отступлении была оставлена в станице вместе с Самойловой. И когда уже полк выступил, нашли подводу и ее вывезли. Вахмистр конной разведки княжна Черкасская служила добровольцем в артиллерии. Под Новочеркасском, когда уже кругом кипел бой, ее довенчивали с поручиком Давыдовым. «Скорее, скорее!» — торопили брачующихся. «Дайте довенчаться…» — молили они. Обряд окончен. Сняв белое платье и драгоценности, занятые у полковой дамы, она, переодевшись в форму, вступила в бой и через три часа была осколком убита. Несчастный муж с горя чуть не лишился рассудка. Гроб при погребении везли на лафете.

И я… В Добровольческой армии раненная и контуженная в голову, уже 25 лет как оглохла совсем и три раза делался паралич глаза, восстанавливаемый пикюрами. А тяжелая болезнь позвоночника сделала меня стопроцентным инвалидом. Живу уже восьмой год в Инвалидном доме, по предсказанию врачей — кандидатка в паралитики. Живу воспоминанием о прошлом и надеждой на скорое переселение в лучший мир… И благодарю Всевышнего за Его великие и богатые милости.

В 1974 году, вскоре после высылки из СССР, А.И. Солженицын обратился с призывом ко всем еще здравствующим свидетелям событий Гражданской войны в России отозваться и написать свои воспоминания об этом времени для задуманной им Всероссийской Мемуарной Библиотеки.

Моя мать, автор предлагаемых здесь воспоминаний, была добровольная сестра милосердия — с конца Первой мировой войны и на протяжении всей Гражданской. До поступления на ускоренные курсы сестер милосердия военного времени она подавала большие надежды как пианистка. Она долго колебалась, отозваться ли на вышеуказанный призыв, не будучи уверенной в своих литературных силах, говоря: «Я хорошо владею пальцами на клавишах рояля, но не пером». И все же она поддалась нашим уговорам, для пробы написала две-три страницы и отослала А.И. Солженицыну. Александр Исаевич заинтересовался, обменялся с мамой письмами и посетил наш дом в 1976 году. Встреча его с Зинаидой Степановной была сердечной; они как земляки вспомнили Ростов-на-Дону и условились, что мама будет писать свои воспоминания. С этого момента мама взялась серьезно за дело.

С тех пор прошло уже много лет, за это время мама скончалась (без трех месяцев не дожив до 90 лет), копии ее записей выцвели и перемешались; и, пересматривая недавно ее бумаги, я натолкнулся на рукопись. Начав читать и заинтересовавшись написанным, я не мог оторваться, пока не прочел ее до конца. Мне стало ясно, что события, описанные моей матерью, далеко не заурядны, и особая ценность их в том, что писала непосредственная участница событий той исторической поры. Язык их простой и легкий.

Ставшая сестрой милосердия по идейным соображениям и добрая по душе, она глубоко переживала человеческие страдания и всячески хотела помочь. Поэтому и вызвалась на фронт, добровольно и сознательно пойдя на лишения и тяготы войны, ставшей особенно тяжелой, когда она превратилась в братоубийственную, с одной только целью — помочь страдающему защитнику Родины, а в революцию — защитнику моральных устоев России. Все, что происходило тогда, глубоко врезалось в память, и, таким образом, 60 лет спустя, когда моя мать согласилась описать виденное и пережитое, она с поразительной точностью вспоминала имена, места и даты происходящего. Когда не удавалось, писала «не помню».

Все, что она видела, запомнила и передала на бумагу, является как бы частью семейной хроники, и для этого я взялся перепечатать воспоминания, разделив их по ходу действий на несколько глав (чего не было сделано в оригинале), чтобы моему младшему поколению, да и последующим, было легче воспринимать написанное. Мне бы хотелось, чтобы, читая о закате бывшей Великой России, они поняли, что в этих событиях, которые обрекли страну на последующие многия десятилетия кровавых мук и моральное падение, дедушка и бабушка принимали деятельное участие на стороне белых, борющихся за ДОБРО Родины. Как ни парадоксально, но за свою любовь к Родине они лишились ее на всю жизнь.