Таким образом, за Женю мы были спокойны, и стало одним человеком меньше на обратный путь. Еремеев сказал, что большевики где-то близко и возможно, что уже в Москалевке.
После этой встречи мы быстро скатились до широкой долины Небуга, подъехали к мосту, видному со всех сторон, и остановились, чтобы обсудить положение. Дядя Коля, поездке в город которого папа радовался, думая, что в случае нужды он нам поможет, ни слова не говоря, выскочил из дилижана и быстро скрылся. Уже наступили сумерки. Мы с Аней остались одни! До дома, переехав мост, оставалось семь верст. На каждом шагу мы могли наткнуться на красных, а если бы и доехали до ворот, то не знали бы, что делается в доме и можно ли спускаться.
Ехать все это расстояние надо было шагом, чтобы все время прислушиваться, и на это уйдет много времени. Совещались недолго: решили, что Аня, как более ловкая, поедет одна, будет ехать медленно, все время прислушиваясь, и при малейшем подозрительном звуке бросится в заросли. Я же, как более сильная и выносливая, побегу пешком по берегу моря и тропинкам и буду дома гораздо раньше Ани. Если все благополучно, я выведу всех на шоссе, навстречу Ане, если нет, то я успею ее предупредить.
Я выскочила из дилижана и побежала наискосок, по гальке через долину, перебралась через ручей, добралась до моря. И дальше бежала уже по скалистому берегу. Тропинки никакой не было. Пока еще не совсем стемнело, было нетрудно бежать, огибая скалы и прыгая по камням. Но ночь у нас наступает быстро, и стало темно. Мне помогало то, что солнце зашло за мыс впереди меня, небо было еще светлое, и на фоне его выделялись очертания скал. Вдруг я увидела силуэт бегущего навстречу человека и сразу же присела под скалу. Но человек этот, увидя меня, сделал то же самое. В первый момент я подумала, что это большевик, но сразу же сообразила, что большевику, да еще одному, незачем бежать по пустынному берегу моря. Я вскочила и понеслась дальше. В этот же момент поднялся и неизвестный и побежал мне навстречу. Мы бежали, не останавливаясь, и только, когда я пробегала мимо него, он крикнул: «Вы одна из барышень Варнек? Я — Грязнов! (полковник Грязнов, имение которого верст шесть дальше нашего). У нас в имении грабят большевики! Торопитесь предупредить ваших. Может быть, еще успеете!»
Морем я бежала до балки Глубокой. Там свернула на тропинку, поднялась вдоль балки и, то поднимаясь вверх, то спускаясь в новую балку и опять наверх, добралась до нашей границы, перелезла через забор из колючей проволоки и садами добежала до фермы.
Там я остановилась, но не от усталости: я ее не чувствовала, но стало жутко. Я вглядывалась в темноту и прислушивалась. Но на ферме была полная тишина и, очевидно, все уже спали. Я осторожно ее обогнула, пробежала по дороге до дома и там остановилась. Тишина была полная, оба окна в кухне открыты и освещены. Я подползла к одному из них и заглянула.
Картина мне представилась самая мирная. Кухарка что-то жарила у плиты, горничная шла с блюдом. Тогда я вошла в кухню. Узнав, что все на балконе, начинают ужинать, я сказала горничной незаметно позвать тетю Энни в кухню, не говоря, что я там, чтобы не испугать папу. Как только тетя Энни пришла, я взволнованно и быстро сказала, в чем дело и что надо немедленно уходить, осторожно предупредив папу. Все было так неожиданно, что тетя Энни не могла мне поверить. Правда, до моего появления приходил какой-то человек и сказал, что идут большевики, но они не придали этому значения. А мой дикий вид после пробега из Небуга не внушал ей доверия.
Она стала мне говорить, что я слишком увлекаюсь слухами, что не может быть никакой немедленной опасности. Ехать ночью всей семьей — безумие, и что мы можем подождать до утра и все хорошо разузнать. Я страшно возбужденно доказывала свое и спорила. Наконец тетя Энни уступила, но, как она потом говорила, сделала это только потому, что видела мое состояние и боялась взрыва с моей стороны.
Тетя Энни пошла осторожно предупредить папу и остальных. Тогда показалась я и сказала папе, Пете и Николаю Николаевичу Княжецкому, чтобы они немедленно уходили из дома и спрятались в лесу около других наших ворот, на шоссе, за версту ближе к городу. Они должны были там сидеть и ждать, чтобы мы, проезжая обратно, их взяли. Они сразу же ушли через сад.
Я поднялась в свою комнату, схватила плед (который еще и сейчас существует) и завязала в него по смене белья Ане, мне и мальчикам, кое-какие фотографии, думки[9]. Затем спустилась вниз, хотела взять еще кое-какую посуду, ложки и т. д., но тетя Энни, которая все еще не верила в опасность, сказала все оставить говоря, что я делаю беспорядок и что все равно завтра мы вернемся.
Тогда я в кухне схватила большой мешок и стала, к ужасу кухарки, упихивать в него все, что попадалось под руку: летели туда кочны капусты, какие-то консервы, хлеб, зарезанная на завтра индейка и Анин крендель. Тетя Энни с собой ничего не взяла.
Скоро услышали звук дилижана и появилась Аня. Она сразу же повернула лошадей, чтобы ехать обратно.
В последнюю минуту мы вспомнили про жемчуг в кладовке и с Аней побежали, вынули его, заложили себе в прически, повязав головы крепко платками. Тетя Энни была этим очень недовольна, говоря, что в кладовой он в сохранности, а в дороге ночью мы можем все потерять, а если нападут разбойники, то его у нас отнимут.
До шоссе мы все шли пешком и в этот момент думали только о том, как мы все поместимся в дилижане и довезут ли лошади. Ведь нас было шестеро взрослых, пятнадцатилетний Петя и маленький Юрик. Но нам повезло: у ворот мы столкнулись с персом, который арендовал наши сады. Он возвращался в Туапсе к себе домой на маленькой тележке в одну лошадь и предложил кого-нибудь подвезти. Кажется, семья Княжецких села к нему. Подъехав по шоссе к другим воротам, мы забрали наших мужчин и пустились в путь.
Ехали очень медленно. Когда стали приближаться к Небугу, мы очень испугались, что если в деревне уже знают о приближении большевиков, то Мишка Коваль со своим комитетом смогут нас задержать у моста и не пропустят дальше. Опасения оказались напрасными: все было спокойно — в деревне, очевидно, спали и ничего не знали.
У самого моста мы, к большому нашему удивлению, увидели матроса, который нас окликнул и сказал, что на берегу, в бухте, стоит моторный катер: его комендант города прислал за папой! Как мы все обрадовались! Матрос сказал, что катер большой и может взять и всех остальных. С папой пошли Петя и семья Княжецких. Мы с Аней остались с лошадьми, чтобы их довести до Туапсе. Тетя Энни тоже поехала с нами, так как она не переносит моря.
Теперь ехать было уже легче, и за мостом, казалось, не так опасно. Перс уехал вперед, пригласив всех нас остановиться у него. Мы медленно поползли дальше. На всех подъемах Аня и я шли пешком. Перед большим перевалом — в долине — мы с Аней решили остановиться и покормить лошадей.
Свернули в долину и поставили дилижан так, чтобы его не было видно с дороги. Дали лошадям сена из телеги, а сами прилегли в траве. Мы сообразили, что большевики, наверное, где-нибудь заночевали и до рассвета не двинутся дальше. Но все же все время прислушивались. Как только начало светать, мы тронулись снова и прибыли благополучно в Туапсе после 6 часов утра.
При въезде в город нас встретил Женя и сказал, что все остальные у перса и нас ждут. Приняли хозяева нас очень гостеприимно, старались как можно лучше устроить и накормить. Мы дали хозяйке наши индейки, она их зажарила, достали Анин крендель.
В это время в Туапсе пришли части грузинской армии. Папа пошел в штаб узнать о положении. Там его успокоили, сказав, что несколько частей уже пошли на перевал и большевиков до Туапсе не допустят. К вечеру стала слышна отдаленная стрельба. Мы переночевали у перса. На другой день папа снова ходил в штаб, и ему повторили, что бояться нечего и что перевала не сдадут. Но днем стрельба приблизилась, а к вечеру уже разорвалось несколько шрапнелей около самого города.
