— Отона?

— Ты и это знаешь? — Сол гневно смотрел на Элиота.

— Он сказал, что когда-то тоже задавал себе этот вопрос. Ему объяснили, что решения только кажутся глупыми. На самом деле мелкие сошки вроде него, не способны представить себе полную картину. У нас была комната с картами. Большие политики приходили туда, пытаясь представить эту полную картину. Иногда им приходилось принимать решения, которые казались глупыми с точки зрения маленького человека, но во всех других аспектах были умными и дальновидными. Он сказал, что этот ответ устраивал его до тех пор, пока он сам не занял высокий пост и не получил доступ в эту комнату. Тогда-то он и убедился, что решения на самом деле глупые, как он и думал в молодости. Эти люди вовсе не представляли полной картины. Они были растеряны так же, как и все остальные. Со временем я тоже занял высокий пост и получил право входить в ту комнату. Тогда-то и я понял, что он имел в виду. На моих глазах Госсекретарь отказался разговаривать с министром обороны, уселся, как ребенок, в угол и отвернулся от всех. Я был свидетелем детских споров — кто где должен сидеть. И эти же люди выделяли миллиарды долларов на вмешательство во внутренние дела других государств, прикрываясь лозунгом нашей национальной безопасности, а на самом деле выполняли волю большого бизнеса, который не устраивало, что в этих странах к власти придут социалистические правительства. Они поддерживали диктаторов и фашистские перевороты или… — Элиота передернуло от отвращения. — От одного того, что мы натворили в Эквадоре, Бразилии, Заире, Индонезии и Сомали мне хочется вырвать. Если говорить откровенно, миллионы людей погибли из-за нашего правительства. Ко всему этому мухлевание с донесениями. Опытных специалистов-оперативников увольняли за правдивые рапорты, которые шли вразрез с текущей политикой. Затем лизоблюды в кабинетах переписывали рапорты так, чтобы администрации было приятно их читать. Мы не собирали правду, мы сеяли ложь. Когда Отон попросил меня заменить его в группе Абеляра, я ухватился за предоставившуюся возможность. Ответственные люди обязаны попытаться восстановить равновесие и здравомыслие.

— Операция “Парадигма”, — напомнил Сол.

— Хорошо, давай перейдем к ней. Возник энергетический кризис. Что оставалось делать? Мы договорились с арабами покупать у них дешевую нефть, пообещав прекратить поддерживать Израиль. Все переговоры велись, разумеется, неофициально, американскими миллиардерами с молчаливого согласия нашего правительства. Окончательный результат? Мы будем ездить на больших машинах, но Израиль должен исчезнуть с лица земли. Я не отрицаю, в требованиях арабов немало справедливого. Ситуация на Ближнем Востоке сложная. Но, черт побери, Израиль существует. Нельзя говорить об уничтожении целого народа.

— И поэтому ты заставил меня убить людей, которые вели переговоры.

— Что значат жизни нескольких человек по сравнению с целым народом? Зато намек был достаточно откровенным: подобное никому не сойдет с рук.

— Но после этого ты попытался убить и меня.

— Президент хотел расквитаться за смерть своего лучшего друга. Когда за следствием стоит такая сила, убийца должен быть найден.

— Ты же знаешь, какие чувства я испытывал к тебе. Я бы ничего не рассказал.

— Ты бы ничего не рассказал сам, но под действием лекарств ты бы назвал мое имя, а я точно так же назвал бы другие имена. Этого нельзя было допустить.

— Но это же нелогично.

— Почему?

— Потому что в убийстве обвинили народ, который ты хотел защитить — Израиль.

— Временно. После твоей смерти я собирался доказать, что ты действовал по собственной инициативе. Еврей, который хотел защитить духовную родину. Я уже подготовил документы о провалах нескольких твоих последних заданий, чтобы доказать твою ненадежность. Израиль бы со временем оправдали.

— Конечно, а я был бы мертв. Это ты называешь любовью?

— Думаешь, мне легко было пойти на это? — Голос Элиота задрожал. — Меня мучили кошмары, душило чувство вины. Неужели моя скорбь не говорит о том, что я пошел на это против своей воли?

— Жалкие слова. — Сол презрительно покачал головой. — Кастор, Поллукс и я. А что с остальными, черт побери? Не считая Криса и нас, четырнадцать сирот.

— Погибли.

— Выполняя подобные задания?

— Я не виноват в их гибели. — К горлу Элиота подкатил комок. — Это были неизбежные потери.

— И этого, по-твоему, достаточно, чтобы спать со спокойной совестью?

— Ты бы предпочел, чтобы они погибли за людей из той комнаты? Они были солдатами.

— Роботами.

— Но они работали на людей, чьи помыслы благородней помыслов правительства.

— Благородство? Ты еще говоришь о благородстве? — Грудь Сола словно сдавила чья-то безжалостная рука. — Да ты не знаешь, что это такое! Благородный человек никогда не предаст того, кого любит! — Сол весь дрожал от ярости. — Мы верили тебе. Что, по-твоему, помогло нам выносить то дерьмо, в которое ты нас совал? Мы хотели заслужить твою похвалу. Любовь? Да ты настолько высокомерен, что считаешь своим неотъемлемым правом пользоваться ею. Ты хочешь спасти мир? Даже после того, как мы все погибнем, в той комнате по-прежнему останутся задницы. И наши смерти окажутся напрасными. Единственное, что будет иметь значение, это то, как мы поддерживали и любили друг друга.

— Ты не уловил сути. С помощью своих сыновей и операции, которые мне с вашей помощью удалось провалить, я спас, одному Богу известно, сколько тысяч невинных жизней.

— Но Крис-то мертв. И для меня это слишком неравный обмен. Я не знаком с твоими остальными детьми. Я даже не уверен, что они бы понравились мне. — Сол в последний раз гневно посмотрел на отца и с отвращением покачал головой, с трудом сдерживая свои чувства. Потом резко развернулся и начал карабкаться на обрыв.

— Подожди! Не смей уходить! Я еще не закончил! Сол не остановился.

— Вернись! Куда ты идешь? Я не отпускал тебя! Взобравшись наверх, Сол остановился и оглянулся.

— Я больше не выполняю твои приказы. Любящий сын должен ухаживать за престарелым отцом, а я превращу твои последние дни в ад.

— Только не здесь! Если ты убьешь меня здесь, ты сам погибнешь и проиграешь!

— Сын достаточно вырос…

— Что?

— И стал достаточно сообразительным, чтобы стереть в порошок своего отца. Ты не учел того, что я любил Криса больше тебя.

Бросив на Элиота последний взгляд, полный презрения, Сол скрылся за обрывом.

Вода в реке с ревом неслась вниз. Элиот попытался встать, но колени подогнулись, и он упал на землю. Во время разговора с Солом он старался не смотреть на лесистый холм на противоположном берегу реки.

Сейчас же, после ухода сына, старик растерянно смотрел на тот холм. Там прятались Кастор и Поллукс, управляющий дома отдыха и инспектор, который приехал с группой расследовать самоубийство египтянина. Но самое главное, там находился снайпер.

Элиот, казалось, предусмотрел все. Сол мог, конечно, прислушаться к голосу) разума. Неужели упоминание о тысячах спасенных жизней звучало неубедительно? Неужели ради этого нельзя было пожертвовать жизнью одного человека, пусть даже Криса?

Но Сол мог и попытаться убить меня.

Если бы Сол выбрал первый вариант, я бы дожил свои дни в мире и покое, может, даже вернулся бы к своей миссии и спас еще многие жизни.

А если бы Сол выбрал второй вариант? Если бы он попытался убить меня, его бы застрелили в присутствии свидетелей, и меня оправдали. Конец был бы тем же самым. Но что-то не сработало. Элиот нахмурился. Сол поступил неожиданно и не выбрал ни первый, ни второй вариант. Мне не удалось уговорить его пойти на мировую, но он и не попытался убить меня. Так что ничего не изменилось.

За исключением того, что Сол вел себя очень уверенно. Он проявил осторожность и держался на приличном расстоянии.

Как он догадался? Неужели я научил его лучше, чем думал? Неужели он умеет читать мои мысли?