— Думаешь, он знал, что ты интересуешься вплотную его особой?

— Конечно, не знал.

— Почему ты так уверен?

— Он бы убрал меня.

— Неужели ты знал так много? — удивился Сол.

— Я чувствовал, что приблизился к чему-то важному. Я полагал, осталось найти один-единственный факт — и дело сделано. Всего лишь одно последнее доказательство. — Харди пожал плечами. — Но он оказался сильнее меня. Когда меня спровадили на пенсию, я не мог продолжать расследование и перестал бороться с зеленым змием. — Он поднял стакан. — Этот твой вермут настоящая отрава.

— Может, хочешь кофе?

— О Господи, кофе еще хуже вермута. Пенсия… — задумчиво произнес Харди. — Человек на пенсии становится ленивым. Как я мог закончить то, что начал? У меня не было даже доступа к компьютерам.

— Ты хотел остаться в живых.

— А может, я сам виноват, что меня уволили? Будь у меня хоть немного смелости, я бы до сих пор копался в его делах. — Лоб Харди покрылся испариной. — Здесь ужасно жарко.

Сол подошел к окну и сунул руку за шторы. Задребезжал кондиционер, и по комнате прошелся затхлый ветерок.

— Почему ты заинтересовался его прошлым?

— Из-за Кима Филби, — ответил Харди и, кривясь от отвращения, сделал глоток вермута.

В 1951 году Ким Филби был высокопоставленным офицером английской внешней разведки, МИ—6. Во время второй мировой войны он помогал готовить сотрудников американского УСС[1]. Когда в 1947 году УСС превратилось в ЦРУ, он дал несколько дельных советов. В 1949 году Филби ездил в Вашингтон помогать ФБР раскрывать советскую шпионскую сеть. Именно он доказал, что видный британский дипломат Дональд Маклин являлся коммунистическим агентом. Однако Маклина предупредил об аресте другой дипломат, Гай Берджесс, сам советский агент, который вместе с Маклином бежал в Россию.

Раскрытие столь глубоко законспирированной советской шпионской сети потрясло западное разведывательное сообщество. Не менее тревожным оказался факт, что Берджесс узнал об аресте Маклина. Харди, тогда младший сотрудник ЦРУ, заинтересовался этим. Однажды он сидел в своей машине на парковочной стоянке в Вашингтоне и ждал, когда закончится внезапный ливень, чтобы сходить пообедать в любимый бар. Тогда-то его и поразила неожиданная мысль. Забыв про голод и жажду, он быстро вернулся в свой офис. Его отдел располагался в одном из зданий на Квонсете, которыми после войны застроили вашингтонский Молл. Харди поднялся к себе в кабинетик, бросил мокрый плащ на стул и принялся рыться в папках, проверяя свою догадку.

Берджесс предупредил Маклина. Берджесс знал Филби, который раскрыл Маклина. Берджесс даже однажды был у Филби дома. Не мог ли Филби проговориться нечаянно Берджессу о том, что у Маклина неприятности?

Это объяснение казалось неубедительным: Филби был слишком опытным разведчиком, чтобы выболтать секретную информацию другу человека, которого собирался обвинить в шпионаже.

Тогда где же связь? Берджесс, Маклин и Филби. В этот момент Харди поразила еще одна невероятная мысль. Что, если Филби тоже был коммунистическим агентом? Что, если Филби обвинил Маклина, но сначала послал Берджесса предупредить его?

Но зачем? Зачем Филби обвинять своего коллегу? Только для того, чтобы защитить еще более важного агента, которому грозило разоблачение, подумал Харди. Но кто может быть важнее Маклина? Его дыхание участилось. Сам Филби? Обвинив Маклина, Филби мог отвести все подозрения от себя. Может, работая с ФБР, Филби обнаружил, что ему грозит разоблачение?

Это все догадки, думал Харди, но где же доказательства? Неожиданно он вспомнил о русском перебежчике, Кривицком, который предупредил, что в британский дипломатический корпус внедрены три советских агента. Кривицкий назвал кличку одного из них — Король (в дальнейшем он был арестован), но Кривицкий почти ничего не знал о двух остальных. Один был шотландцем, коммунистические идеи привлекли его еще в тридцатые годы. Второй — британский журналист, принимавший участие в гражданской войне в Испании. Шотландец, Маклин, уже был раскрыт. Но кем был британский журналист?

Харди просматривал досье на Филби и чуть не расхохотался, когда нашел то, что искал: Филби когда-то был журналистом и участвовал в гражданской войне в Испании. Внезапно все стало на свои места. Филби и Берджесс познакомились в Кембридже. Маклин тоже учился там. В тридцатые годы вер они увлеклись идеями Маркса и Ленина, но потом в их мировоззрении произошли коренные перемены. Они неожиданно стали сторонниками капитализма и поступили на британскую дипломатическую службу.

Конечно, подумал Харди, к ним обратились русские и они согласились стать советскими агентами.

— На этом деле я сделал себе имя, — закончил Харди. — От него шел кисловатый запах вермута. — Сейчас уже никто не помнит о том, что это я разоблачил Филби.

— Кое-кто помнит своих героев до сих пор, — возразил Сол.

— Я и Элиот. — Харди сделал глоток вермута. — Золотые мальчики. Элиот набирал очки, используя бывших нацистов, которые после войны перестроили свои разведки и стали работать на нас. Казалось, мы не можем ошибиться.

— Кто были его родители?

— Он тебе даже этого не рассказал? Бостон. Его родители значились в светском календаре. Отец закончил Йель, работал в Департаменте. Вскоре после рождения в одна тысяча девятьсот пятнадцатом году Элиота он погиб на “Луизитании”, которую потопили немцы. Мать умерла во время эпидемии гриппа. Понимаешь, куда я клоню?

— Элиот сирота? — Сол почувствовал холодок внизу живота.

— Как и вы с Крисом. Возможно, этим и объясняется его интерес к вам двоим.

— Он воспитывался в сиротском приюте?

— Нет. У него не оказалось дедушек, дядей и тетей, но нашлись какие-то дальние родственники, которые были готовы забрать его к себе. Родители оставили ему большое наследство, которого бы вполне хватило на его воспитание. Но друг отца Элиота, человек, который пользовался влиянием в Госдепартаменте, предложил взять мальчика к себе. Родственники согласились. В конце концов этот человек мог вырастить Элиота таким, как хотел бы его отец — он был богат и близок к власть имущим.

— Кто он?

— Техасец Отон.

Глаза Сола округлились от удивления.

— Да, это так, — подтвердил Харди. — Один из создателей убежищ Абеляра. Элиота вырастил Отон, который разработал основные правила современного шпионажа. Можно сказать, что Элиот стоял у истоков зарождения нашего шпионажа, перед войной в Америке не существовало самостоятельной разведки. Были только отделы в Госдепе и Пентагоне, но после Перл-Харбора было создано УСС. Отон уговорил Элиота вступить в него, и Элиот отправился в Англию на подготовку. Он провел несколько успешных операций во Франции. Работа ему нравилась, поэтому после войны, когда УСС превратилось в ЦРУ, он перешел в ЦРУ и резко пошел в гору. К тому времени Отон уже был на пенсии, но Элиот часто наведывался к нему за советами. Самый главный совет Отона: нужно пытаться занять высшие посты в Управлении.

— Но для такого честолюбивого человека, как Элиот, этот совет не имеет смысла.

— Имеет, если вдуматься. Сколько директоров и заместителей поменялось в Управлении за эти годы? Так много, что я всех и не упомню. Высшие посты всегда занимают политики. Со сменой власти в Белом доме они тоже меняются. Реальная власть в Управлении находится не у директора и его заместителя, не у заместителя заместителя, а у четвертого человека. Это не политик, его не назначает администрация. Это опытный и заслуженный агент, который долго проработал в Управлении.

— Значит, Элиот последовал совету Отона.

Харди кивнул и сказал:

— Он поднялся так высоко, насколько осмелился. Черт, один президент даже предложил ему пост посла, но Элиот отказался. Он хотел занимать безопасное место, но в то же время иметь больше власти, поэтому он расширял свою базу, переподчинял себе все больше и больше агентов, проводил операции во всех полушариях. В тысяча девятьсот пятьдесят третьем году он стал главой контрразведки, хотя уже в сороковые годы обладал немалой властью. Сенаторы, конгрессмены, президенты, все они зависели от итогов выборов. Через какое-то время им приходилось оставлять свои посты, но Элиота никакие выборы не беспокоили. Год за годом, независимо от того, республиканцы иди демократы правили страной, Элиот оставался четвертым человеком в Управлении. Лишь одному человеку удалось так же долго сохранять власть.