Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Коле Птицыну было труднее: он был уже женат и письма получал с фотографиями, на которых худенькая женщина держала на руках карапуза — это на первом году службы; на втором году — карапуз уже держался за спинку стула; а на третьем — тот же карапуз вполне самостоятельно шагал с той же худенькой женщиной по аллее.

Фотографии ходили по рукам, оценивались и возвращались хозяину с каким-нибудь замечанием.

— Наследник растет, — бросал один, — солдат.

Другой добавлял:

— А может, ученый…

— По-моему, — старался вставить третий, — космонавт.

И все притихали. Гордый отец прятал фотографию в пухлый альбом, чтобы завтра вновь посмотреть на своего космонавта.

Без устали работал над письмами Вася Прохоров: он вел обширную переписку с «заочницами». Увидит фотографию девушки в журнале, сейчас же садится и строчит. Смотришь, через некоторое время приходит ответ. Как же, пограничник, служит и вдруг прислал письмо. Все писали откуда-то издалека и почти всегда восторженно спрашивали о границе, о шпионах…

Ребята его предупреждали:

— Гляди, Вася, как бы чего не вышло.

И это предупреждение оказалось пророческим. А дело было вот как. Получив выходной день, Вася пришел в Ленинскую комнату и засел писать ответы своим бесчисленным корреспонденткам. Писал, зачеркивал, рвал, вновь переписывал и лишь к вечеру, аккуратно сложив вчетверо мелко исписанные листки, упрятал их в разрисованные конверты и отправил. И вдруг два письма вернулись в один день: Вася перепутал конверты и письмо, предназначенное Маше, послал Тамаре, а письмо для Тамары адресовал Маше.

В очередной выходной все были удивлены, что Прохоров не брался за перо, а почти весь день просидел над книгой.

Ехидным вопросам не было конца:

— Что, Вася, отставку получил?

Он отмахивался, делал равнодушный вид, пытался даже шутить.

— Велика беда, вместо одной Маши десять найду…

Но после этого конфуза он не писал никому, кроме своей матери.

3. В наряде

Сегодня воскресенье, и, как назло, с утра метель. А на заставе обычная жизнь: кому положено — спят, кто читает книгу, а кто пишет письма. Мы стучим костяшками домино под аккомпанемент гитары. Это Витя усердствует. Такие он из инструмента звуки извлекает, что диву даешься. К любой песне мотив подберет. Скажи ему — и он сейчас же, пожалуйста.

Под вечер метель намела большие сугробы в горах и унялась. На улице свежо, бодро.

После боевого расчета мы готовимся в наряд на отдаленный участок. Одеваемся тепло, проверяем оружие, боеприпасы, получаем у старшины погранпаек, у замполита — газеты. Нас пятеро: сержант Луков, Витя Брылев, Вася Прохоров, Толик Гапеев и я. У Вити это первый выход на границу. Он хорохорится и излишне суетится. А Коля опять на кухне. Вот нашел работу! Доведись мне — ни за что не смог бы приготовить обед.

А Витька ошалел. Он готов забрать с собой все. То и дело спрашивает:

— Зубной порошок можно брать?

— Можно.

— А там письма можно будет писать?

— Да можно!

Начальник заставы внимательно осматривает нас, инструктирует и, убедившись в нашей готовности, разрешает идти.

Поселок еще не спит. Молодежь тянется в клуб. У меня даже под ложечкой кольнуло. Интересно, сдержит Люся слово? Мы договорились, что без меня она не будет ходить в клуб.

Вася толкает меня локтем. Я понимаю это как насмешку над моими чувствами к Люсе, которая работаете местной больнице фельдшером, и упорно молчу.

Двигаемся молча. Через четыре часа добираемся до поста. Здесь мы будем жить трое суток. Пост — это небольшая, в одну комнату, избушка. Есть железная печка, нары для отдыха, вделанный в стену стол, полка для продуктов, привезенные сюда с осени дрова, лампа, керосин и топор. Все необходимое для нашей жизни. Даже телефон и батарейный приемник.

Первыми в наряд уходим мы с Витей. Задача простая: я, как старший, проверяю снежный покров, а Витя ведет круговое наблюдение. Он идет впереди, и мне видно, как он беспокойно крутит головой и прислушивается. Хватка есть, пограничник из него должен получиться.

Витя останавливается, ждет, пока подойду я. По его виду догадываюсь: что-то случилось. Смотрю в том направлении, куда он показывает рукой, и вижу в предрассветных сумерках движущегося в наш тыл человека. Спрашиваю:

— Твои действия?

— Немедленно, — доложить на пост, — начал было он…

— Правильно. Доложи на пост, а потом сразу к границе.

Витя побежал к розетке, а я, проваливаясь в глубокий снег, пошел наперерез нарушителю. Он не видит меня за камнями, и поэтому я стараюсь как можно быстрее сократить разделяющее нас расстояние. Мешает куртка, освобождаюсь от нее. Бежать становится легче, но не надолго: сказывается значительная высота над уровнем моря.

Благополучно добираюсь до большого камня: как раз на пути нарушителя. Теперь я его вижу хорошо.

Ему тоже трудно идти, но все же он, озираясь по сторонам, торопится. Подпускаю его как можно ближе, поднимаюсь с оружием во весь рост и командую:

— Стой, руки вверх!

Не знаю, насколько внушительно получилось это, но нарушитель от неожиданности замер и безропотно поднял руки. А от поста уже спешил сержант Луков с Толиком Гапеевым.

Приконвоировали мы нарушителя на пост: Вася Прохоров встречает нас и с улыбкой говорит:

— Молодцы, ребята! Начальник передал вам обоим благодарность.

Я и сам знаю, что это хорошо, но помалкиваю. А Витька не унимается:

— Так, значит, мы нарушителя поймали?

— Задержали, — поправляю его.

Нам с трудом удается уговорить Витю лечь спать.

4. Старшина

Если кто вам скажет, что наш старшина Федор Игнатьевич Пелипчук несправедлив и придирчив, — не верьте, наговаривают на человека.

Я вот, к примеру, вместе с Федором Игнатьевичем служу третий год — и ничего, все как полагается. Правда, есть разница в званиях: он старшина, я ефрейтор; да и в возрасте: он двадцать первый год в войсках, а мне от роду столько. И старшина, конечно, заслуженно пользуется авторитетом у пограничников заставы. Хорошо знает его и начальник отряда. Говорят, когда-то начальник отряда был на нашей заставе начальником, а Федор Игнатьевич служил тогда у него старшиной. Что ж, вполне возможно. Тем более что я сам замечал, как теплеет взгляд у начальника отряда, когда разговаривает он со старшиной.

Несмотря на солидный возраст, Федор Игнатьевич крепок и мускулист. Ходит всегда не спеша, вразвалочку, точно идет не по коридору заставы, а по дозорной тропе. И делает все не торопясь, обдуманно. А он действительно мастер на все руки. Коня подковать — подкует, суп сварить — сварит, сапоги починить или там еще что-нибудь — в два счета сделает, покажет:

— Вот так-то, хлопче. Впредь делай сам…

И делаешь, а что же? Стыдно перед таким человеком. А ведь сколько с нами, особенно когда еще по первому году служили, возни всякой: то подворотничок пришьешь небрежно, то почему-то вдруг у тебя у одного скажутся портянки грязные — и всегда это первым заметит старшина, Федор Игнатьевич.

Приехал к нам начальник отряда. Ну, известное дело, попили они чаю, ночью проверили наряды на границе, а на следующий день после обеда собрались мы в Ленинской комнате.

Начальник отряда знаки «Отличный пограничник» стал вручать.

Слышу, выкликают:

— Рядовой Птицын…

Это — наш повар, и награда ему вполне заслуженно.

— Рядовой Брылев…

Витя — это первогодок, но задержал нарушителя.

И вдруг:

— Ефрейтор Коростелев…

Я даже не поверил: смотрю на ребят, а они на меня — и аплодируют.

Выхожу к столу, доложил, не помню только — правильно или нет получил награду и иду к своему, месту, а старшина приподнимается со стула, протягивает руку.

— Поздравляю, — говорит, — вас, ефрейтор Коростелев, с очередной наградой. Этак вы скоро и меня догоните.

Я, конечно, покраснел, гляжу на его широкую грудь, где орденские колодки в два ряда, и отвечаю:

44
{"b":"200988","o":1}