Серенький ослик был, в общем, довольно послушным созданием. Почувствовав решимость своего хозяина, он весело побежал вперед, помахивая хвостом.

Луна еще не выглянула из-за гор, когда Черкез спустился на своем ослике в ущелье. Теперь он был уже близок к тому месту, где, по его расчетам, путь неизвестных должен был скреститься с его путем. Тени вокруг сгустились, и Черкез приостановился, всматриваясь в темноту и раздумывая, как ему быть дальше.

Неожиданное происшествие положило конец его раздумью. Виной всему был его друг ослик. То ли ему наскучило смирно ожидать решения Черкеза, то ли захотелось громогласно высказать собственное мнение, но только он, навострив уши, протяжно и громко закричал.

Если уж говорить правду, то голос осла едва ли способен привести кого-либо в восхищение, но, пожалуй, никогда ни один осел не подавал голоса в столь неподходящий момент. Не приходится поэтому удивляться, что Черкез очень рассердился. Ударив своего любимца палкой по стоявшим торчком ушам, мальчик прошептал сквозь зубы:

— Ах ты, паршивец! Ты, никак, хочешь выдать меня врагам? Недаром говорят — не бери себе осла в товарищи.

Ослик возмущенно замотал головой и уже собрался заявить решительный протест, но тут Черкез ловко накинул ему на голову торбу, в которой возил отцу гостинцы из дому.

Обвязав морду осла торбой, Черкез злорадно сказал:

— Теперь кричи сколько влезет!

Но тот уже не мог кричать и стал рваться вперед, быть может, почувствовав где-то неподалеку присутствие людей. Черкез ткнул его палкой в подбородок и заставил стоять смирно.

Черкез и осел — оба замерли. Вот теперь уже было над чем призадуматься. Положение Черкеза стало довольно плачевным. Неизвестные люди слышали, конечно, крик этого дурного осла и знают, что здесь, в ущелье, кто-то есть. Теперь враги настороже, притаились и ждут. А в том, что это враги, Черкез больше не сомневался. Иначе почему они не разговаривают громко, открыто, не поют и не смеются? Будь это люди из их села или другие честные люди, чего бы ради стали они молчать и таиться? А эти двигаются бесшумно, тайно, скрываясь в тени, стараясь ничем не выдать себя. Они прячутся!

Значит, верно: чужие. Чужие в пограничной полосе!

Осознав грозившую ему опасность, Черкез только укрепился в своем решении: этих людей необходимо выследить. Однако действовать надо было обдуманно и осторожно.

Черкез не стал больше мешкать. Стараясь двигаться бесшумно, он слез с осла, завел его в чащу и привязал там. Затем снова выбрался на открытое место и, пригнувшись, начал осторожно пробираться вперед. Кругом по-прежнему было тихо: «А ведь они, выходит, боятся Черкеза величиной с кулак! — подумал он вдруг и улыбнулся. — Или их уже нет здесь? Неужто улизнули?» Да нет, Черкез знал все тропки на том склоне: тот путь длинней, они не могли его опередить. Они же не бежали сломя голову — старались пробираться потихоньку. А напрямик здесь чужакам не пройти и подавно. Ясно, они где-то там у спуска в ущелье.

И Черкез продолжал осторожно, бесшумно продвигаться вперед, временами останавливаясь и прислушиваясь, больше чутьем, чем зрением определяя направление.

Он подумал, что прежде, когда ему случалось проезжать здесь на своем ослике, какой-нибудь зверь нет-нет да и попадется навстречу. А уж как смеркнется, так и подавно. Приходилось ему видеть и волка, и неуклюжего рыжего шакала. Частенько пробегала лисица, помахивая хвостом, как куделью… А вот сейчас ущелье словно вымерло. И это лишний раз укрепляло его уверенность. Нет, ему не почудилось — здесь были люди, и они спугнули зверей.

Пробравшись сквозь кустарник, Черкез осторожно выглянул на открытую луговину, и в эту самую минуту луна тоже, как назло, высунулась из-за края горы. Черкез поспешно лег в траву ничком. Прислушался — ни звука. Пополз вперед. Теперь, по его соображениям, до той тропы, по которой должны были спуститься неизвестные, было совсем близко.

Если, например, хорошенько изловчиться и запустить камнем, так наверняка долетит…

Внезапно Черкез почувствовал, что ему неудержимо хочется чихнуть. «Ну, пропал!» — подумал он. Густая ароматная трава щекотала ему лицо. Он тихонько перевернулся на спину и немного полежал, затаив дыхание, глядя в мерцающее звездами темное небо. Легкий ветерок пронесся над ущельем, и Черкез, лежа в траве, ощутил его прохладу на своем разгоряченном лице.

Когда Черкез собрался ползти дальше, ему показалось, что один из кустов на противоположном склоне — до него было уже рукой подать, — темнее остальных. Мальчик приостановился, вгляделся, не движется ли там что-нибудь. Нет, никакого движения не заметно. И все же… Словно там какое-то темное пятно, тень. Может, дикая свинья с поросятами?

Черкез стал медленно приближаться к кусту. Сердце бешено колотилось у него в груди, и ему казалось, что этот стук разносится по всему ущелью.

Вдруг Черкез отчетливо увидел, что возле куста что-то движется. Темное пятно колыхнулось, отделилось от куста, и в ту же минуту чья-то сильная рука ухватила Черкеза за плечо.

На него навалились двое.

Он даже пробовал отбиваться, но увидел, что это ни к чему, и с ужасом переводил взгляд, с одного державшего его бандита на другого.

Один из них был здоровенный детина с усами, как две метелки, и подбородком, который казался больше всего лица. На лбу у него Черкез заметил глубокий шрам — словно осел рассек ему левую бровь копытом. Второй был немногим старше Черкеза и худой, как щепка. Был и третий: черный, горбоносый, с очень бледным лицом и горящими, как показалось Черкезу, глазами.

— Ты кто такой? — негромко спросил тот, что со шрамом, наклоняя к лицу Черкеза свой страшный подбородок.

Черкез молчал, не успев собраться с мыслями.

— Откуда ты? Куда шел?

Черкезу вдруг вспомнилось, что в одной книге, которую он читал, советский боец, попав в руки фашистов, отвечал не торопясь, взвешивая каждое слово. И Черкез нахмурив свои тоненькие брови и подумав немного, смело ответил:

— Я шел к отцу.

— Где твой отец?

— В горах.

— Что он там делает?

— Жнет.

— А зачем ты шел к отцу?

— Вез хлеб.

При слове «хлеб» все трое заговорили разом, перебивая друг друга, а рука человека со шрамом еще больнее стиснула плечо Черкеза.

— Хлеб? А где он?

— На чем ты его вез?

Прислушиваясь к их голосам, вглядываясь в их лица, Черкез понял: эти люди голодны. Очень голодны, прямо умирают с голоду. Он стал напряженно соображать…

— Я вез хлеб на своем ослике, — медленно проговорил он.

— А где твой осел?

— Вырвался из рук.

Бац!

Горбоносый размахнулся и отвесил Черкезу такую затрещину, что у того на мгновение стало совсем черно в глазах.

— Не ври! Говори, где осел?

— Я не вру. — Черкез старался говорить твердо, но это ему плохо удавалось. — Ночь темная, страшно. Показалось: идет кто-то. Я спрятался за куст, а как вылез — осла-то и нету. Может, увел кто.

— Врешь, врешь, паршивец! — зашипел горбоносый.

— Если вру — сами найдите.

— Молчи, щенок!

Черкез молча опустил голову.

— Говори, где осел? — сдавленным шепотом произнес вдруг тот, что моложе всех, безусый.

Черкез молчал.

— Ты что молчишь?

— Он, — Черкез мотнул головой на горбоносого, — велел молчать. Я и молчу.

— Не прикидывайся и не ври. Говори, где осел? Он здесь где-то. Мы слышали, как он кричал.

— Зачем мне врать? Я тоже слышал — кричит где-то мой осел. Стал бегать туда, сюда. Темно, не найду. Да, может, это вы его спрятали?

— Так ты, значит, осла искал? А зачем же ты на брюхе полз?

— Да чтобы волк не увидел. Страшно-то как!

— Почему же ты не звал своего осла?

— Так я ж говорю вам: волки, шакалы кругом — боялся я. Да и медведи здесь тоже водятся. А ну как схватят и утащат к себе в берлогу!