Однако, с течением времени, в истории английской литературы с Мориером произошло то же, что со многими авторами «бестселлеров» своего времени. Вначале взлёт, популярность, а потом – постепенное угасание, выпадение из памяти потомства, утрата всеобщего признания и переход в число писателей второ – и n-степенных, о которых принято в работах по истории литературы либо упоминать скороговоркой в «поминальнике» забытых имён, либо в категории «и др.». Последнее происходит с Мориером чаще всего в энциклопедических статьях общего характера, в общих (а не узкоспециальных) работах по истории английской литературы, а тем более по западноевропейским литературам в целом: в анналах английской литературы почтеннейший и остроумнейший Мориер часто вовсе не упоминается.
Иную судьбу пережили Мориер и его книга в персидской литературе. Выше уже сообщалось об отзывах иранских учёных. Добавим, что ни в одной работе и не-иранских учёных о новой персидской литературе Мориер и его книга не пропущены, не забыты, а высоко оценены.
Следовательно, книга Мориера, независимо от того, что она впервые появилась в английской литературе, была воспринята персидской, литературой как своё, родное произведение.
В конце концов к какой же литературе отнести роман – к английской или персидской? Ответ оказывается не столь уж прост.
С целью атрибуции придётся обратиться к более сложным, но и более объективным критериям, а именно – соотнести произведение с социально-историческими и литературными условиями начала XIX века и в Англии и в Персии, породившими книгу и определившими тем самым её «национальность».
Об исторических условиях этой эпохи говорится в одном определении в «Коммунистическом манифесте», которое и относится одним концом к таким странам, как Англия, а другим – как Персия:
«Потребность в постоянно увеличивающемся сбыте продуктов гонит буржуазию по всему земному шару… Так же как деревню она сделала зависимой от города, так варварские и полуварварские страны она поставила в зависимость от стран цивилизованных, крестьянские народы – от буржуазных народов, Восток – от Запада».
По отношению к Англии это означало, что, пожиная плоды промышленной революции в конце XVIII века, она шла к вершинам своего колониального могущества. По отношению к Персии это означало, что закосневшая в средневековой отсталости, она всё больше начинала терять свою независимость. Вместе с тем с конца XVIII века Персия стала поддаваться также воздействию промышленного капитализма, приходившему извне.
Экономический рост Англии и усиление её колониальных позиций сопровождались развитием реакционных сторон её внешней и внутренней политики. Это выразилось, в частности, в роли Англии в борьбе с Великой французской революцией и в участии в реакционном «Священном Союзе». Всё это приводило к идейной поляризации, например: утопический социализм Р.Оуэна и реакционная идеология тори, или размежёвка внутри английского романтизма в начале XIX века (Байрон и «Озёрная школа») и т п. Антидеспотические, тираноборческие мотивы и идеи находили своё воплощение у прогрессивных писателей – в образе бунтаря-одиночки, в том числе и «благородного разбойника» (например, в романе У.Годвина «Калеб Вильямс»).
Вот в какое время писал Мориер свой роман о Хаджи-Бабе.
Чтоб точнее определить, как он «вписывался» в английскую литературу, следует, однако, коснуться ещё двух тем: некоторых черт английского романа того времени и традиций ориентализма в английской литературе.
Первая половина XIX века – это, как известно, эра великих английских романистов: В.Скотт, затем Диккенс и Теккерей. В их тени порою ярко блеснёт творчество, отдельное произведение того или иного прозаика, на короткое время завоёвывающее популярность. То это Бульвер-Литтон с его контрастными картинами «высшего света» и преступного «дна», то Энн Редклиф и Чарлз Метьюрин с их фантастическими романами ужасов, то Т.Пикок со своими сатирическими романами, Самуэл Уоррен и Уильям Геррисон, живописующие уголовщину, то Ф.Марриет, и Ч.Ливерс, и П.Иган и др., а то… и наш старый знакомый Джеймс Мориер. Всем им свойственны увлекательность изложения, склонность к авантюрным интригам, юмор, фантазия. Однако Мориер к тому же, как можно судить даже по одним названиям его романов – кроме двух о Хаджи-Бабе, «Зораб-заложник», «Аиша, дева из Карса» и др. – ещё и ориентален. Но это также восходит к очень существенной литературной традиции Англии.
Интерес к Востоку, к тайнам его культуры и экзотике проявлялся в Англии уже с давних пор. По мере роста колониальной экспансии Англии всё более раздвигался в литературе и восточный горизонт, включая в себя и Персию, и древний Египет, и аравийскую пустыню, и Сиам, и Китай. Создание научной ориенталистики в XVIII веке стимулирует развитие ориентализма в литературе, причём он развивается в двух направлениях. Первое – увлечение экзотикой Востока, которое восходит к описанию путешествий (И.Хэнвей, двухтомное путешествие через Россию до Персии, 1754 г. и т п.) и приключенческо-увлекательным романам Литлтона, пользовавшихся в своё время огромным успехом: «Письма перса из Англии своему другу в Исфаган», «Персидские письма. Продолжение, или Второй том писем Селима из Лондона Мирзе в Исфаган» (1735—1736). Второе направление, которое состояло в осмыслении «души Востока», представляло собой по существу облечение наиболее прогрессивных идей своего времени в восточные одежды. Восток при этом служил часто лишь декорацией, а иногда и маскировкой. В творчестве многих писателей эклектически уживались оба направления.
Наиболее яркими выразителями второго направления в использовании ориентальной темы выступают такие гиганты, как Байрон в своих «восточных поэмах» и Шелли в «Восстании Ислама».
Иной «Восток» у представителей первого направления – экзотический, гаремный, авантюрный, эстетствующий, бездумно-гедонический, пустой. Таков он у поэтов «Озёрной школы» (лэйкистов) Кольриджа («Кубла-хан», 1816), Саути («Талаба-разрушитель», 1801; «Проклятие Кехамы», 1810), у Лэндора («Гебир», 1812) – зло высмеянных Байроном: «Тарабарщина, написанная всеми размерами и ни на одном из известных языков». Несколько особняком, хотя определённо впадая в эклектизм в передаче ориентальной темы, стоит один из самых популярных выразителей её – Томас Мур, особенно в знаменитой «Лалла Рух» (1817).
Русский литературовед начала века – Тиандер, отражая мнение современных ему английских историков литературы, назвал роман Мориера рядом с такими «ориентальными» романами, как произведения Томаса Хопа «Анастазий, или Воспоминания современного грека» (1819) и Эдуарда Джона Трелоней «Приключения младшего сына» (1831), и писал: «Все эти романы возвращаются к старой форме романа приключений, и единственная их ценность заключается в более или менее верном изображении нравов Востока».
Итак, если соотнести роман Мориера с английским литературным процессом, можно прийти к заключению, что он занял в ней скромное место в ряду развлекательной прозы с ориентальной направленностью (в большой мере, в духе Т.Мура), причём автор сумел воспринять многие положительные достижения как просветительского реалистического романа, так и романтического приключенческого романа.
Соотнесём, однако, роман с исторической действительностью и литературой Персии.
В начале XIX века в Персии, в обстановке застоявшегося средневековья, установилась власть новой династии Каджаров, продержавшаяся до 1921 года – 125 лет с лишком. Происходило это так. В 1794 году Ага Мухаммед-хан, из рода Каджаров, побив других ханов-соперников, занял шахский престол, после чего захватил Хорасан, совершил «удачный» набег на Грузию и продолжал бы процветать, если бы не был убит в 1797 году. На престол вступил более удачливый Фатх-Али-шах, который, процарствовав до 1834 года, сумел умереть своей смертью. Вначале его делами продолжал заправлять главный везир, могучий временщик, человек коварный, жестокий и ловкий, пока в 1808 году не был обвинён другими временщиками в растрате казны. Ему выкололи глаза, отрезали язык, и вскоре он умер. Царствование продолжалось, временщики между собой дрались, духовные отцы разрешали все вопросы по «воле аллаха», народ, верноподданные «райаты» трудились, платили бесконечные налоги, подати и сборы и безмолвствовали. Прорехи феодальной раздробленности были кой-как залатаны, культура переживала такой упадок, что не требовала расходов на своё развитие, и казна, несмотря на непрекращающиеся казнокрадство и расточительность, богатела за счёт ограбления всех слоёв населения и потока взяток, к которым позже присоединился подкуп шаха со стороны соперничавших иностранных держав. Эта обстановка неограниченной восточной деспотии и произвола броскими мазками и обрисована в романе, через изображение жизненной судьбы сына брадобрея из Исфагана, проныры Хаджи-Бабы. В момент своего появления – на английском языке, а затем во французском переводе – книга ещё не могла найти в Персии своего читателя; такового попросту ещё не было тогда. Однако жизнь требовала своего соприкосновения с Европой, что приводило к усилению зависимости, но вместе с тем вызывало в господствующей верхушке, среди наиболее дальновидных людей, стремление к «европеизации». Великий везир Каем-Макам, человек просвещённый и умный, начал проведение некоторых верхушечных реформ. Это длилось до 1835 года, когда он был удушен по приказу нового шаха Мухаммеда (1834—1898), внука Фатх-Али-шаха. И всё же при новом везире, в 1852 году, было создано первое подобие светского высшего учебного заведения – Дар-ол-фонун (Дом наук), в котором стали готовить молодых аристократов к несению государственной службы. Для обучения требовалась литература, и в Персии начинается «эра переводов» научной и художественной литературы. Беллетристика переводится почти исключительно с французского языка: «Три мушкетёра», «Королева Марго», «Людовик XIV и XV» и «Граф Монте-Кристо» Дюма, «Робинзон Крузо» Дефо и особо отметим – «Жиль Блаз» Лссажа. Такие произведения в известной мере отвечали вкусам читателей, благодаря давнишнему существованию (с XI века) – традиционного, классического персидского плутовского романа.
