Панкратову становится известно, что на Капри из лекторов и учеников создается группа “Вперед”, что она обособляется от Большевистского центра. Он пишет об этом Ленину. Несколько дней спустя в тот же адрес уходит еще одно письмо, подписанное уже пятью слушателями каприйской школы. “В этом письме,- заявляет Панкратов,- мы подробно описали все методы дезорганизаторской работы “впередовцев”, сообщали о нашей борьбе с ними, о расколе в школе, о нашем желании порвать с ней и уехать в Париж” [39].

Письма с Капри Ленин публикует в “Пролетарии”. Он сообщает: “Из рабочих, приехавших в мнимопартийную школу, около половины начинают бунт против “дурных пастырей”” [40]. И пишет из Парижа ученикам каприйской школы: “Мы ни минуты не сомневались, что наиболее сознательные рабочие с.-д. разберутся рано или поздно в положении вещей и выберутся на верную дорогу... Вы понимаете, конечно, что раскол школы теперь неизбежен...” Он призывает тех, кто написал ему с Капри, “действовать твердо, решительно, обдуманно, как на сражении” [41]. Он запрашивает их:

- Как думаете вы обставить свой выход из школы? Как простой отъезд или как выход из-за борьбы по платформам?

Находясь в Париже, Ленин предугадывает, что произойдет с его корреспондентами на Капри. “Узнав о нашей переписке,- сообщает Панкратов,- богдановцы резко напали на нас и требовали отказа от писем. Мы энергично протестовали. Тогда совет школы исключил нас из числа учеников” [42].

Шесть из тринадцати покидают Капри. Они помнят: их звал к себе Ленин. “Париж,- писал он,- самый большой эмигрантский центр, где читаются постоянно публичные рефераты всех фракций, происходят дискуссии, ведутся разнообразные кружки, имеются 2-3 недурных русских библиотеки, имеются десятки долго действовавших в партии с.-д. организаторов и т. д. В Париже выходят 3 с.-д. русские газеты... Тот, кто едет учиться социал-демократизму в Париж, едет учиться действительно социал-демократизму” [43]. И шестеро с Капри появляются в Париже. Вот они в редакции “Пролетария”. Владимир Ильич подробно их расспрашивает, где и какую работу вели в России, каково состояние большевистских организаций.

Проходит несколько минут, и все уже чувствуют себя так, как будто знакомы давно. Панкратов говорит о событиях на Московско-Казанской железной дороге в 1905 году, об Октябрьской всеобщей забастовке, о Декабрьском вооруженном восстании, о том, как в июле 1906 года большевикам удалось остановить работу железнодорожных мастерских, добиться от администрации возвращения на работу всех уволенных после забастовки. Рассказывает Панкратов и о том, как к двухтысячной толпе рабочих вышел начальник мастерских и как от страха его так прошибло потом, что чесучовый костюм стал на нем мокрым.

- Так, говорите, потом прошибло? - смеется Владимир Ильич.

Он просит рассказать о настроениях политических заключенных, о спорах, которые идут в партийной и рабочей среде. Слушает внимательно, что-то записывает.

Среди прибывших с Капри - рабочий Вилонов. Он говорит о своей работе на Украине. И Крупская, которая участвует в беседе, спрашивает его:

- Из Екатеринослава нам часто писал раньше корреспонденции какой-то рабочий, подписывавшийся Мишей Заводским. Корреспонденции были очень хороши, касались самых животрепещущих вопросов партийной и заводской жизни. Не знаете ли вы Мишу Заводского?

- Да это я и есть,- отвечает Вилонов.

Это сразу настраивает Ленина дружески к Вилонову. Они долго беседуют в этот день. Узнает Владимир Ильич от Вилонова, известного и по партийному псевдониму Михаил, о тяжелых переживаниях, внутренних противоречиях Горького. И под впечатлением беседы пишет ему на Капри: “Из слов Михаила я вижу, дорогой А. М., что Вам теперь очень тяжело... После разговора с Михаилом мне хочется крепко пожать Вашу руку. Своим талантом художника Вы принесли рабочему движению России - да и не одной России - такую громадную пользу, Вы принесете еще столько пользы, что ни в каком случае непозволительно для Вас давать себя во власть тяжелым настроениям, вызванным эпизодами заграничной борьбы” [44].

Ленин звал каприйцев в Париж “учиться действительно социал-демократизму” [45]. И он читает им лекции, беседует с ними о расстановке классовых сил в России, говорит о необходимости усиления работы среди крестьян и солдат. “Нас глубоко захватывала ленинская железная логика, его революционный оптимизм,- вспомнит Панкратов.- Интересы революции были для него превыше всего. Когда речь заходила об оппортунистах, о фракционерах из группы “Вперед”, Владимир Ильич был особенно резок и беспощаден. Он клеймил их как ревизионистов и авантюристов” [46].

Панкратов и его товарищи узнают, что в зале научных обществ Ленин выступает с рефератом “Идеология контрреволюционного либерализма”. Речь пойдет об изданном и России и поступившем в Париж сборнике “Вехи”. Его авторы - кадетские публицисты и философы - отреклись от освободительного движения. Они обливают грязью революцию, открыто показывают свое лакейство перед царском властью, восхваляют ее за подавление революции. Авторы “Вех” объявляют материализм “догматизмом”, “метафизикой”, “самой элементарной и низшей формой философствования”. Они стремятся утвердить религиозное миросозерцание.

Ленин дает авторам “Вех” Н. Бердяеву, С. Булгакову, П. Струве и другим публичный бой. И не только в присутствии соратников-большевиков. В переполненном зале на улице Дантона сидят кадеты, эсеры, меньшевики. Владимир Ильич, убеждается Панкратов, разоблачает либералов, показывает трусость и реакционность кадетов, их прислужничество перед царским правительством. Говорит он спокойно, жесты его сдержанны, но аргументы убийственно разоблачают врагов.

А спустя некоторое время петербургская легальная социал-демократическая газета “Новый день” публикует статью Ленина “О “Вехах””. На сей раз уже на ее страницах вступает он в ожесточенный спор с авторами “энциклопедии либерального ренегатства” [47].

“Вехи”:

- Когда интеллигент размышлял о своем долге перед народом, он никогда не додумывался до того, что выражающаяся в начале долга идея личной ответственности должна быть адресована не только к нему, интеллигенту, но и к народу.

Ленин:

- Демократ размышлял о расширении прав и свободы народа, облекая эту мысль в слова о “долге” высших классов перед народом. Демократ никогда не мог додуматься и никогда не додумается до того, что в дореформенной стране или в стране с “конституцией” 3 июня (3 июня 1907 года были опубликованы царский манифест о роспуске II Думы и новый избирательный закон.) может зайти речь об “ответственности” народа перед правящими классами. Чтобы “додуматься” до этого, демократ, или якобы демократ, должен окончательно превратиться в контрреволюционного либерала [48].

“Вехи”:

- Эгоизм, самоутверждение - великая сила, именно она делает западную буржуазию могучим бессознательным орудием божьего дела на земле.

Ленин:

- Когда буржуазия помогала народу бороться за свободу, она объявляла эту борьбу божьим делом. Когда она испугалась народа и повернула к поддержке всякого рода средневековья против народа,- она объявила божьим делом “эгоизм”, обогащение, шовинистическую внешнюю политику и т. п. Это было везде в Европе. Это повторяется и в России [49].

“Вехи”:

- Русские граждане должны... благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной.

Ленин:

- Эта тирада хороша тем, что откровенна,- полезна тем, что вскрывает правду относительно действительной сущности политики всей к.-д. партии за всю полосу 1905-1909 годов. Эта тирада хороша тем, что вскрывает в краткой и рельефной форме весь дух “Вех”. А “Вехи” хороши тем, что вскрывают весь дух действительной политики русских либералов и русских кадетов, в том числе... Русская демократия не может сделать ни шага вперед, пока она не доймет сути этой политики, не поймет ее классовых корней [50].

“Вехи” пригвождены к позорному столбу. А Ленин готовится к новым сражениям с буржуазными либералами, к новым битвам с меньшевиками-ликвидаторами.