Ужасно мне обидно, что затянулась так книга!” [12]

Ленин. 6 апреля: “Дорогая Анюта! Вчера послал тебе письмо с опечатками к 14-му листу и с двумя вставками. Надеюсь, получила его.

Сегодня получил утром чистые листы 10, 11 и 12-ый и сверстанный лист 21-ый” [13].

А сейчас он не только по многу часов сидит над гранками книги, но и пишет для “Пролетария”. В Париже под типографию сняли сперва заброшенное помещение лавки в доме № 8 по улице Антуана Шантэна. Его сдали вместе с двумя крошечными комнатушками на следующем этаже. В них разместилась редакция. Но в помещении, куда свезли доставленное из Женевы типографское оборудование, не было электричества. Работать приходилось при свете керосиновых ламп. И вскоре переехал “Пролетарий” в кирпичный домик, стоящий позади окруженного высокими деревья ми респектабельного здания.

10 февраля 1909 года в Париже начала выходить еще одна большевистская газета - “Социал-демократ”. Ленин фактически становится ее главным редактором. Печатают новую газету там же, где и “Пролетарий”. И ее имеет в виду глава заграничной агентуры в Париже, когда сообщает в Петербург директору департамента полиции: “Большевики заняты теперь постановкой популярного органа и агитационных листков, массового их транспорта и распространения в России” [14].

Еще в 1907 году в Лондоне, на V партийном съезде, решено было создать этот центральный орган РСДРП. Газета призвана была сохранить и укрепить Российскую социал-демократическую рабочую партию, усилить идейное руководство ее местными организациями. Она обязана была придерживаться победившей на V съезде большевистской политической линии.

Большевики считали: создание такой газеты является од ним из главных условий существования партии. А меньшевики стремились не допустить появления центрального органа большевистского направления. Поэтому только к 1908 году удалось подготовить в Петербурге первый номер. Его материалы переслали в Вильно, в типографию. Но об этом узнала охранка. За типографией установили слежку. В один из февральских дней полиция взяла там набор первого номера “Социал-демократа” с наполовину отпечатанным текстом.

Вторую попытку сделали уже в самой российской столице. Однако и тут, когда весь тираж был готов, на конспиративных складах появилась полиция. Из двадцати тысяч экземпляров только меньшая часть попала к рабочим.

Даже тем, кто противился изданию “Социал-демократа” за границей, стало ясно: наладить регулярный выпуск газеты в самой России не удастся. Тогда решили издавать ее в Париже.

Первый отпечатанный на французской земле номер “Социал-демократа” провозглашает: “Партия, которая сумеет укрепиться для выдержанной работы в связи с массами, партия передового класса, которая сумеет организовать его авангард, которая направит свои силы так, чтобы воздействовать в социал-демократическом духе на каждое проявление жизни пролетариата, эта партия победит во что бы то ни стало” [15].

Так завершается напечатанная в газете статья Ленина “На дорогу”. В ней идет речь о правильном соотношении нелегальной и легальной работы партии в современных российских условиях, о ее идейном сплочении, организационном укреплении ее нелегальных организаций, о необходимости всесторонней социал-демократической агитации в массах.

Статья Ленина перекликается с письмами из России, опубликованными в этом же номере “Социал-демократа”. С письмами, свидетельствующими о разгуле контрреволюции, о массовых репрессиях - обысках, арестах... И подтверждающими в то же время, что даже удары реакции, даже политические и экономические репрессии не могут привести рабочих к “успокоению”, не в силах пресечь борьбу пролетариата.

О том же свидетельствует и литовский социал-демократ Марцели (П. Эйдукявичус). Он встречается с Лениным. И сообщает Владимиру Ильичу о локауте, объявленном владельцами кожевенных заводов Вильно. О том, что при помощи массовых увольнений те намерены лишить пролетариат права на 8-часовой рабочий день, завоеванного во время революции 1905-1907 годов, намерены снизить на треть за работную плату. Сообщает он и о том, что локаутная комиссия призвала рабочих бастовать до полной победы. Кожевники обращаются за помощью к русским и зарубежным рабочим. Их помощь даст возможность выстоять. Может ли Владимир Ильич подтвердить полномочия Марцели через Международное социалистическое бюро?

Ленин сразу же пишет К. Гюисмансу - секретарю Международного социалистического бюро II Интернационала. Он просит оказать бастующим помощь. И деньги, в которых так нуждаются литовские кожевники, поступают к ним из Германии, Франции, других стран...

Не так давно Ленину доставили “Рабочее знамя” - газету московских большевиков. В одном из номеров ее обнаружил он письмо рабочего-отзовиста. Но зато в другом отметил с удовлетворением превосходную статью - убедительный ответ на это письмо. Ленин перепечатал статью в “Пролетарии”. И сопроводил ее своим предисловием. В нем Ленин сформулировал центральную мысль ответа московского товарища: “Или революционный марксизм, т. е. в России - большевизм, или отзовизм, т. е. отказ от большевизма...” Он был полностью согласен с этим заключением автора письма. Как и с тем, что отзовизм равен “меньшевизму наизнанку” [16]. Вот почему, подчеркнул в “Пролетарии” Ленин, те, кто прикрывает отзовистов или даже сохраняет к ним идейный нейтралитет, по существу, льют воду на их мельницу, вредят большевизму.

Но теперь уже не только на страницах “Пролетария” - и в центральном партийном органе, “Социал-демократе”, Ленин ведет борьбу с отступлениями от революционных принципов партии. В двух номерах “Социал-демократа” он публикует обширную статью о целях борьбы пролетариата в русской революции. Она направлена против воззрений Мартова и Троцкого.

“Наша партия,- пишет Ленин,- твердо стоит на той точке зрения, что роль пролетариата есть роль вождя в буржуазно-демократической революции, что для доведения ее до конца необходимы совместные действия пролетариата и крестьянства, что без завоевания политической власти революционными классами не может быть победы. Отказ от этих истин осуждает социал-демократов неизбежно на шатания, на “движение без цели”, на проповедь беспринципных соглашений от случая к случаю...” [17]

Ленин знает: серьезный ущерб наносят партии отзовисты. Ему сообщили из 2-го Городского района Петербурга, что эта оппортунистическая группа отказывается работать в профсоюзах. Сообщили Ленину и о том, что петербургские отзовисты призывают идти в рабочие клубы лишь для того, чтобы подрывать их деятельность изнутри. Ему пишут, что отзовисты тормозят работу и думской фракции...

“Достопамятная кампания “отзовизма”,- пишет С. Гусев,- принесла организации огромный вред. Все время ведения этой “кампании” шел какой-то нелепый сумбур. Вся партийная организационная работа была заброшена... Везде только и делали, что дискутировали, притом в узких кружках специально подобранных людей. После Общерос. кон-фер. пошли доклады и опять дискуссии... дискуссии без конца. К марту месяцу понемногу, наконец, все успокоилось. Руководство работой после провалов взяла на себя Врем. Исп. Ком. Не многое ей досталось в наследие от отзовистских кампаний! Организация была страшно подорвана” [18].

Гусев согласен с Лениным, заявившим во втором номере “Социал-демократа”, что новые условия момента требуют новых форм борьбы, что сочетание нелегальной и легальной организаций выдвигает перед партией особые задачи.

Множество писем получает Ленин на улицу Бонье. И сам пишет отсюда по многим адресам. Каждый вечер идет он на Восточный вокзал, чтобы опустить конверты в почтовый ящик поезда. А нередко отправляет и громоздкую корреспонденцию - тщательно зашифрованные Надеждой Константиновной письма, предназначенные товарищам из российского подполья, прокламации, газеты. Тогда эти пакеты, конверты, бандероли грузит Ленин на ручную тележку и катит ее по парижским улицам.

Много сил, здоровья отнимает у него усиливающаяся с каждым днем борьба внутри большевистской фракции. Оппозиционеры своими действиями дезорганизуют партийную работу. Они пытаются изменить политическую линию “Пролетария”, защищают проповедников махизма и богостроительства. “Разгоравшаяся внутрифракционная борьба,- сообщит Крупская,- здорово трепала нервы. Помню, пришел раз Ильич после каких-то разговоров с отзовистами домой, лица на нем нет...” [19]