— Ваше превосходительство, вот и встретились. Взять его, — приказал Чернов подскакавшим милиционерам.
— Товарищ начальник, в обозе захватили бандитские знамена.
— Совсем хорошо, — ответил Чернов. — Но рано считать трофеи, товарищи, вперед! Будем гнать, пока не захватим или не уничтожим последнего бандита.
12 ноября 1922 года «Правда» сообщала о первых милиционерах, представленных к награждению орденом Красного Знамени.
«Начальник пятого района Горно-Алтайской уездной милиции тов. Чернов Александр Васильевич, будучи назначенным начальником обороны Усманского края, во время вторжения банды Кайгороды повел наступление на село Усть-Коксу и, командуя малочисленным отрядом, занял это село с бою, причем лично обезоружил командира отрядов бандитов, отобрал три бандитских знамени.
Начальник первого района Казанской гормилиции тов. Мухамедханов при ликвидации ряда вооруженных бандитских выступлений с явной опасностью для жизни, энергичными действиями способствовал задержанию банд и разоружению их.
Помощник по политчасти начальника милиции Витебской губернии тов. Зельцер, принимая активное участие в борьбе с бандитизмом, сильно развившимся в 1921—1922 годах в уездах Витебской губернии, ознаменовал эту борьбу рядом подвигов, а именно: нанес поражение банде Детмана, причем лично тов. Зельцер взял в плен трех бандитов, предотвратил покушение бандитов на почтовый поезд между станциями Крынки и Витебск.
Товарищи Чернов, Мухамедханов и Зельцер представлены к награждению орденами Красного Знамени».
В годы Великой Отечественной войны советские милиционеры, как и в гражданскую войну, в боях с фашистами снова проявили массовый героизм. Многие сотрудники московской милиции ушли на фронт. А те, что остались в городе, несли службу по охране общественного порядка, боролись с диверсантами, охраняли государственные ценности, ликвидировали пожары, обеспечивали порядок при эвакуации населения.
В 1944 году московская милиция была удостоена ордена Красного Знамени. По этому поводу в Грамоте Президиума Верховного Совета СССР говорилось:
«Президиум Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик за успешное выполнение заданий правительства и проявленные при этом мужество и доблесть, Указом от 2 ноября 1944 года наградил московскую городскую милицию орденом Красного Знамени».
Именные часы
Летом 1924 года в Подмосковье стояла небывалая сушь. Дождей почти не выпадало. Пруды пересохли. Хлеба стояли запыленные, с пустым, сжавшимся колосом. Термометр часто показывал плюс 30 градусов. В июле — августе загорелись леса. Сухой ветер часто нагонял в город столько дыма, что здания скрывались в тумане, едком и удушливом. Все уповали на дождь, который смог бы погасить огонь. Но дождя не было. Москва задыхалась.
Помощник начальника московской милиции по губернии Б. М. Соколов, встретив в коридоре инспектора Василия Чугунова, попросил его зайти к нему в кабинет. Они почти в одно время, в 1917 году, пришли в милицию, хорошо знали друг друга по работе в Замоскворечье.
— Василий, ты уже знаешь о лесных пожарах, особенно их много в Егорьевском уезде, там горят не только леса, но и торф. По предварительным данным огонь уже угрожает Шатурской ГРЭС — первенцу ленинского плана ГОЭЛРО.
— А я при чем? Я же не пожарный! Что должен делать?
— Начальник административного отдела Московского Совета Волков распорядился, чтобы мы с тобой выехали в Егорьевск и разобрались в обстановке. Задача не просто техническая, а политическая. Таков приказ!
В тот же день они поездом выехали в Егорьевск. Чем ближе подъезжали к городу, тем сильнее чувствовался пожар. У пассажиров тревожные лица, все разговоры заканчивали одним и тем же — бедой, которая бушевала в уезде. Вагоны тонули в дыму, паровоз пронзительно и тревожно свистел, предупреждая на переездах пеших и конных о своем приближении.
Чугунова и Соколова встретил на вокзале начальник уездной милиции Мелихов, кратко, по-военному доложил приезжим об обстановке. И по тому, как докладывал начальник егорьевской милиции, чувствовалось, что он принял необходимые меры — все свои наличные силы, не ожидая приказа, уже бросил на борьбу с огнем. Чтобы не терять времени, Мелихов предложил проехать на место пожара. Во дворе милиции стояли четыре оседланные лошади.
Следом за Мелиховым все перешли на рысь, держа путь к задымленному сосновому лесу. По мере приближения к пожару они встречали на дороге людей с лопатами, топорами, пилами. Мелихов, придерживая коня, окликал знакомых. Люди здоровались с начальником милиции, рассказывали ему, где идут работы. Чугунов отметил про себя, что Мелихова тут все знают.
Всюду стоял горький запах дыма. Огонь бился в вершинах деревьев, разбрасывая во все стороны искры и горящие ветки. Пламя ухало и свистело, пожирая ели и сосны, березы и осины. В ста метрах от горящего леса стояла неимоверная жара.
В этом аду из дыма и огня работали жители города: окапывали лес канавами, рубили просеки, засыпали огонь песком. Ими руководили сотрудники уездной милиции. Не боясь людей, из объятого пожаром леса выходили лоси. Ища спасения, забирались в болотную жижу.
Соколов попросил Мелихова кратчайшим путем провести его к Шатурстрою — Большой Шатуре, как его тогда называли, потому что возле Черного озера была построена опытная временная станция Малая Шатура, которая уже давала ток. В обход очагов пожара Мелихов повел москвичей к Шатурстрою.
Картина всюду была одна и та же. Там, где верхний слой земли уже сняли для добычи торфа, огня не было видно. Над болотом курился синеватый дымок. Поверхность же нераскрытого болота оставалась ровной. Она чем-то напоминала картофельное поле после уборки, высушенное ветром и солнцем. Коровы и лоси, спасаясь от огня и дыма, смело ступали на эту кажущуюся твердой поверхность и проваливались в огненные ямы. Торф горел под слоем дерна. Во многих местах чернели зловещие провалы, разнося запах горелой шерсти и мяса. Огненные ловушки подстерегали не только животных, но и людей.
Благополучно миновав опасную зону, милиционеры подъехали к зданию конторы. Навстречу вышел начальник строительства, инженер А. В. Винтер, будущий академик, строитель Днепрогэса. Он руководил строительством Большой Шатуры. Соколов представился.
— Прибыли вы вовремя, — приветствовал их Винтер. — Люди для борьбы со стихией есть, но нужно их организовать, научить тушить пожар. Строителей, верно, не много, но на добыче торфа занято около семи тысяч работниц. Я думаю, что мы договоримся, — женщины, в основном, молодые, сильные, хорошие труженицы, если нужно, они станут неплохими пожарными. Правда, вся их спецодежда — лапти и брезентовые бахилы. Им бы сапоги выдать. Да где их взять?
— Товарищ Винтер, не могли бы вы нам показать строительство и подступы к нему? — попросил Соколов.
— Это моя обязанность. — Винтер позвал инженеров и прорабов. — Время дорого, пошли, товарищи. За лошадей не беспокойтесь: напоят и накормят. Я распорядился.
Наибольшая опасность угрожала стройке со стороны Егорьевска. Там, куда ни посмотришь, над болотом высились огромные пирамиды заготовленного торфа — миллионы тонн.
— Наша Большая Шатура будет самой крупной электростанцией в мире, работающей на торфе. А это ее пища, — показал Винтер на пирамиды. — Надо спасать. Если они сгорят, долгое время станция не сможет давать ток. Ей просто не на чем будет работать. Вернетесь в Москву, передайте это товарищам.
Милиционеры возвратились в Егорьевск. Соколов по телефону связался с Волковым. Доложил: на территории Егорьевского уезда лесные пожары полыхают в двадцати семи местах. Есть человеческие жертвы. Наибольшую опасность пожар представляет на торфяном болоте, примыкающем к Шатурстрою. Огонь идет глубоко. Толщина горящего торфа достигает трех метров. Мелихов работает самоотверженно, но ему нужна поддержка. Передал Соколов и беседу с Винтером.
