– Ковач?

Голос вполне очевидно принадлежал Тане Вордени. Нервно дернув кадыком, я оттолкнулся от стены. Археолог уже вышла из-за поворота и стояла посреди коридора в недоумении, вполне натурально выраженном позой.

– Простите, ради бога. Я вас напугала?

– Нет, – я опять потянулся к сканеру сетчатки. Пока колбасился с «Калашниковым», провод смотался на свое место в двери.

– Вы что, не спали всю ночь?

– Нет, а вы? – ответил я и приложил к глазу чашку для сканирования. Дверь отворилась.

– В последний раз я пыталась заснуть часа два назад.

– И что?

Она пожала плечами:

– Наверное, немного перевозбудилась. А вы как, закончили свое дело?

– Какое? Вербовку, что ли?

– Да.

– Закончили.

– И как они показались?

– Нормально.

Дверь издала извиняющееся треньканье, напоминая, что никто в нее не вошел.

– Вы не…

– Только после вас. – Я сделал жест, приглашая Вордени зайти первой.

– Благодарю, – она неловко, боком двинулась вперед и прошла в номер.

Уходя, я оставил застекленные стены апартаментов в положении, наполовину затенявшем свет. Теперь огни города, неяркими пятнами расплывавшиеся на запотевшем стекле, казались диковинными глубоководными рыбами, случайно попавшими в сеть. Выйдя на середину скупо обставленной жилой комнаты, Вордени остановилась, вдруг обернувшись ко мне.

– Я…

– Присядьте. Розовое с лиловым – это кресла.

– Спасибо, никак не могу привыкнуть к…

– Ага, настоящие произведения искусства.

Я наблюдал, как она села на краешек одного из модулей и как тот безуспешно пытался принять форму, удобную для ее тела.

– Выпьете?

– Спасибо, нет.

– Сигару?

– О господи… Нет.

– Как вам оборудование?

– Выглядит неплохо, – Таня кивнула, обращаясь скорее к себе, чем к кому бы то ни было. – М-да, вполне нормальное.

– Хорошо.

– Как вам кажется, мы уже готовы?

– Мы ожидаем развития событий. Как вам известно.

– Известно.

Мы оба понимающе замолчали. Потом она спросила:

– Считаете, на нас нападут?

Я покачал головой.

– Кто? Картель? Нет. Разве что захочет войти в дело. Кемписты могут. Видишь ли, Таня: возможно, ничего и не случится. При любом раскладе мы ничего не изменим. Уже нет времени для подобных расследований. Пути определяет сама война. У личности больше нет прав.

– Что еще за… пародия на эпиграммы квеллистов?

Я улыбнулся:

– Слегка напоминает, точно. Хочешь знать, что говорила о войне Квел? Или вообще о любых вооруженных конфликтах?

Таня нетерпеливо заерзала.

– Даже не знаю. Ну хорошо. Расскажи. Почему бы нет. Расскажи мне то, чего я не знаю.

– Она считала, что войнами двигают гормоны. По большей части – тестостерон. И что дело не столько в победе или поражении как таковых, сколько в разрядке гормонального напряжения. Перед тем, как исчезнуть, Квел даже написала про это поэму. Сейчас…

Я закрыл глаза, тут же погрузившись в воспоминания о Харлане. Уютный дом в горах над Миллпортом. В углу громоздится краденое биооборудование. В воздухе висят густой сигарный дым и радостное возбуждение от удачной операции. Ленивая дискуссия о политике с Вирджинией Видаурой и ее группой, печально известной как «Маленькие голубые жуки». Цитаты и стихи, развешенные повсюду.

– Тебе нехорошо?

Открыв глаза, я увидел ее обиженный взгляд.

– Видишь ли, вещь была написана на стрипджепе. Это язык харланских торговцев, он покажется тебе тарабарщиной. Пытаюсь восстановить в памяти проанглийский вариант.

– Со стороны выглядит совсем по-другому. И не надо терять из-за меня сознание.

Тут я поднял руку.

– Начинается так:

(Мы скажем – достойногодела).

(Вы скажете сами: «На х… «)

Я сел на место. Вордени презрительно фыркнула.

– Странный гимн для пламенной революционерки. Будто не она вдохновляла тот самый кровавый бунт. «Все на борьбу с ненавистной диктатурой Протектората». Или что-то вроде.

– Ага. Кровавый бунт, и не один. Впрочем, нет ни одного подтверждения ее собственной гибели. В последнем сражении за Миллпорт Квел просто исчезла. Стек ее коры не найден до сих пор.

– Не понимаю, как штурм этого самого Миллпорта мог сочетаться с ее поэзией.

Я пожал плечами.

– На самом деле Квел никогда не меняла собственных взглядов на насилие и его корни, даже в самой гуще драки. Вероятно, слишком хорошо понимала неизбежность жертв. И вместо взглядов она меняла образ действия и приспосабливалась к политической ситуации.

– Где же тут философия?

– Нигде. Но, как говорится, квеллизм – не догма. О своем единственном кредо Квел написала книгу «Лицом к фактам». Кстати, она хотела, чтобы фраза стала ее эпитафией. Действительно, лицом к фактам. То есть лицом к надгробию. Что на самом деле означает истинно творческое отношение к объективной реальности. Не отрицание реальности и не ее по-тупому механистическое представление как однажды и навсегда предопределенной. Наконец, Квел заявляла, что войной нельзя, просто невозможно управлять. Даже тогда, когда сама вступила в войну.

– По-моему, чистое пораженчество.

– Нет. Совершенно обратное. Это понимание меры ответственности. Обращение к стоящим перед тобой фактам: «Не начинай войну до тех пор, пока можешь ее избежать». Почему? «Начав войну, ты теряешь способность управлять событиями». Когда за выбор отвечают гормоны, никто не способен более чем к борьбе за жизнь. Хватайся и сражайся. Оставайся жив, если можешь, и жди, пока это закончится.

Вордени зевнула и посмотрела в окно.

– Как бы то ни было, лично я не люблю ждать. Ковач, наверное, может показаться, что археология должна воспитывать именно это качество? Да? И лагерь…

Легкий смех. Я встал.

– Не пора ли нам покурить?

– Нет, – Таня не изменила позы, но голос ее вдруг сделался хриплым:

– Нет. Ковач, мне вовсе не хочется что-то забыть. Мне нужно… – она откашлялась, прочищая горло:

– Мне нужно, чтобы ты сделал кое-что другое. Для меня или, вернее, со мной… То, что ты уже сделал. Один раз. – Она внимательно рассматривала свои руки. – Когда вошел в мой мозг, а я… В общем, я была не готова.

Я сел на место:

– А-а… Ты об этом.

– Да, об этом, – в голосе Тани зазвучали ноты неудовольствия:

– По-моему, имеет смысл восстановить цельность эмоционального ядра. Прежде всего остального.

– Так и есть.

– Да, так и есть… Ладно, есть одна конкретная эмоция, которую нужно восстановить, и я не знаю, каким образом это сделать, если нам не потрахаться. Немедленно, прямо сейчас.

– Не уверен, что это…

– А мне плевать! – Голос женщины стал почти угрожающим. – Ты первый начал. Ты меня изменил. Я почти здорова. – Она вновь перешла на спокойный тон. – То есть предполагается, что я должна чувствовать признательность, но… нет. Пока этого ощущения нет. Да, я отремонтирована, как механизм. И это твоя заслуга. Но чего-то не хватает, и потому я чувствую себя неполноценным созданием. Я инвалид.

– Послушай, Таня, в любом случае тебе рано…

– Ах, это… – она легко рассмеялась:

– Признаю, в данный момент не могу нравиться в этом смысле. Возможно…

– Я имел в виду…

– Исключения возможны. Найти пару: морального калеку, предпочитающего совокупление с жертвой хронической дистрофии. Нет, мы обойдем эту проблему. Перепихнемся виртуально.

Я слегка вздрогнул – ее предложение в самом деле никак не вписывалось в реальность.

– Ты что, предлагаешь заняться сексом прямо сейчас?