Вдруг за царской ложей раздались тревожные голоса и послышался лязг оружия. Ирод, нащупав свой меч, быстро поднялся и вышел в аванложу.

— Что здесь? — спросил он, видя какую-то возню.

— Вяжем твоих злодеев, великий царь! — отвечал начальник царских галатов.

— А-а! — протянул Ирод. — Отвести их ко мне, я сам допрошу злодеев.

Не дождавшись конца состязаний, Ирод оставил амфитеатр и отправился во дворец. Там уже ждали его арестованные заговорщики. Их было десять человек. Они стояли в линию, со связанными назад руками и перевязанные за шею одним длинным канатом из верблюжьей шерсти. Впереди всех выделялся своим внушительным видом высокий старик с белою до пояса бородой. Лицо его показалось Ироду знакомым.

— Ты кто? — спросил его Ирод, не решаясь взглянуть в глаза старику.

— А! Ты не узнал меня? — отвечал последний. — Я пришел к тебе от имени Малиха, зарезанного тобою в Тире, от имени царя Антигона, обезглавленного тебя ради, от имени первосвященника Гиркана, тобою убитого, от имени первосвященника Аристовула, утопленного тобою в Иерихоне, от имени царицы Мариаммы...

— Замолчи, несчастный! — крикнул Ирод, обнажая меч. — Говори, кто ты?

— Я Манассия бен-Иегуда, — отвечал старик, — а это — мои дети... За поругание обычаев Иудеи, за пролитую тобою кровь последних потомков Маккавеев, за осквернение храма водружением на его воротах римского золотого орла, за разорение иудеев поборами, за кровавые языческие игры в амфитеатре — за все, за все мы поклялись убить тебя, пролить твою нечистую кровь... Говорите, дети! — обернулся он к другим заговорщикам.

— Клялись и клянемся! — отвечали все девять в один голос.

— Взять их и бросить в темницу! — в запальчивости крикнул Ирод, обращаясь к страже. — Я сам буду судить их всенародно.

Суд, действительно, был назначен вскоре, так как приближался праздник пасхи.

В назначенный для суда день весь Иерусалим собрался к дворцу Ирода. На лицах всех было тревожное и угрюмое выражение. В толпе слышались иногда угрозы, возгласы негодования, несмотря на присутствие вооруженного отряда галатов.

Вскоре, в сопровождении сильного конвоя, показались и заговорщики. За ними с воплями следовали мать девяти связанных сыновей своих, семидесятилетняя жена Манассии бен-Иегуды, поддерживаемая внуками, их жены и дети, а также масса родственников.

Заговорщиков поставили внизу дворцовой террасы между рядами плотно сомкнутого конвоя.

Скоро на террасе показался Ирод в сопровождении своих трех сыновей и Ферора. Народ встретил его сумрачным молчанием — ни одного приветствия! Только галаты и отряд тяжело вооруженных гоплитов приветствовали царя ударами в щиты.

— Иудеи! — обратился Ирод к народу. — Эти люди виновны пред Богом и законом в открытом покушении на жизнь царя. Они взяты в амфитеатре с оружием в руках и мне лично повинились в своем преступном замысле. Само небо взывает о мщении! Признаете ли вы себя виновными, ты, Манассия бен-Иегуда, и твои девять сыновей? — закончил он обращением к подсудимым.

— Признаем! — в один голос отвечали все десять энтузиастов. — Но только виновны в том, что не умели убить тебя.

Ирода передернуло. Послышались сильнейшие вопли. Но Ирод скоро овладел собой.

— Иудеи! Слышали вы преступное признание злодеев? — снова обратился он к народу. — Я, Божиею и сената, и народа римского милостию Ирод, царь иудейский, осуждаю их на крестную смерть! Но, иудеи, у вас есть обычай отпускать на пасху одного из осужденных на казнь. Кого вы хотите, чтобы я отпустил?

— Всех! Всех! — в один голос закричал народ.

— Такого обычая нет, — побледнев от гнева, возразил Ирод. — Одного я отпущу... Кого?

— Всех! Всех! Или пусть все погибнут за Иудею.

— Да будет так! — сказал Ирод. — Всех на крест! На Голгофу! — И он быстро удалился.

— Кровь их на тебе и на детях твоих и на детях детей твоих вовеки! — прогремел в толпе чей-то одинокий голос.

Галаты бросились было ловить дерзкого, но он исчез в толпе.

В тот же день страшная процессия двигалась мимо дворца Ирода к Судным воротам, а оттуда на Голгофу. Все десять осужденных несли на себе огромные тяжелые кресты. Впереди шел отец девяти народных героев. Старик шел бодро, как бы совсем не чувствуя креста. Шли осужденные один за другим, а впереди их и по бокам — вооруженные галаты, сдерживая напор толпы, среди которой слышались душу потрясающие вопли и рыдания.

Из всех шествовавших в этой страшной процессии на Голгофу никто не предвидел, что через несколько десятков лет по этому же пути на Голгофу будет следовать подобная же страшная процессия — процессия, последствия которой будут неисчислимы для всего человечества на многие тысячелетия — до самой кончины мира...

Но вот осужденные уже на Голгофе. На лобном месте воины только что покончили свою работу — вырыли десять глубоких ям для крестов и стоят, опершись на лопаты.

Осужденные кладут свои кресты на землю. К ним подходят воины из иноземных наемников и срывают с них одежды, оставляя только прикрытие для бедер.

Вопли усиливаются...

Осужденные, без слов, без стона, сами ложатся на кресты, каждый на свой крест и распинают руки...

Подходят воины с молотками и гвоздями и приколачивают распятые руки гвоздями к дереву... Стук-стук-стук... ужасные звуки!..

Но опять — ни стона, ни возгласа... только кругом вопли потрясают воздух...

Руки и ноги прибиты гвоздями. Кресты с распятыми поднимаются и нижними концами вставляются в ямы, потом обсыпаются землей.

Распятые смотрят с высоты крестов на несметную толпу. Теперь им видно все — и плачущие жены, и дети, и дворец Ирода, и амфитеатр, и храм, и покрытая оливковыми деревьями Елеонская гора... И их все видят...

Вопли, ужасающие вопли!

С отъездом Архелая, которого Ирод и вся семья его с блестящей свитой провожали до Антиохии, мир и спокойствие в многочисленном семействе стареющего царя продолжались недолго. Да и как было не возникать интригам там, где на жизнь человеческую смотрели с точки зрения разбойников, поджидающих свои жертвы, чтобы зарезать и, главное, ограбить их. Тайный грабеж, жизнь за счет смерти другого — вот идеал всего Иродова рода: такова была его жизненная задача, такою она перешла и в его постыдное потомство, зараженное его злокачественною кровью.

Кроме Дориды и Мариаммы, у него было еще несколько жен, как, например, самарянка Малтака, от которой он имел сына Ирода-Антипу, будущего убийцу Иоанна Предтечи, и других жен, родивших ему Архелая и Филиппа, которые все, как и их матери, при жизни детей Мариаммы, Александра и Аристовула, оставались пока на заднем плане. Между тем первый из сыновей Мариаммы, Александр, имел уже от каппадокийки Глафиры сыновей Тиграна и Александра, а Аристовул от Вероники — сыновей Ирода, Агриппу и Аристовула и дочерей — Иродиаду[17], будущую преступную евангельскую «плясавицу», погубившую Иоанна Предтечу, и Мариамму.

Интригам — безграничный простор.

В это-то гнездо интриг, в эту кузницу ков, явился вскоре такой ловкий кузнец, которому бы и Архелай позавидовал. Это был некто Эврикл, родом спартанец, новый хитроумный Одиссей, не обладавший только честностью царя Итаки, но мечтавший быть царем, если не Лакедемона, то хоть Ахаии. В Иерусалим он привлечен был слухами о безумной щедрости и безумном тщеславии Ирода.

На этом тщеславии Ирода он и построил свой будущий трон. Эврикл льстил ему, как только может льстить такой ловкий интриган болезненному честолюбию. Он ковал для Ирода такую сеть льстивости, какую когда-то Вулкан сковал Марсу и Венере. И Ирод скоро запутался в этой сети. Запутались в ней и Антипатр, Александр и Аристовул, и даже лукавая Саломея.

Когда, наконец, все очутились в его сети, а сам он был засыпан золотом со стороны Ирода и Антипатра, Ирод услыхал от него такое признание:

— В благодарность за твои милости ко мне, царь, я дарю тебе жизнь, — таинственно сказал он.