— Как! — в страхе отступил Ирод.
— Да, жизнь! — продолжал наглец. — Как воздаяние за твое гостеприимство, я приношу тебе свет... Уже давно выточен меч, и рука Александра простерта над тобой. Ближайшее осуществление заговора я предотвратил тем, что притворился сообщником его. Александр сказал мне: «Ирод не довольствуется тем, что сидит на не принадлежащем ему троне, что после убийства нашей матери раздробил ее царство, он еще возвел в престолонаследники бастарда, этого проклятого Антипатра, которому предназначил наше родовое царство».
Ирод тяжело дышал, как бы во дворце не хватало воздуха; но демон продолжал:
— Да, он говорил мне: «Я решил принести искупительную жертву памяти Гиркана и Мариаммы, так как из рук такого отца я не могу и не должен принимать скипетр без кровопролития. Каждый день меня всяческим образом раздражают; ни единого слова, срывающегося у меня с языка, не оставляют без извращения. Заходит ли речь о чьем-либо благородном происхождении, то без всякого повода приплетают мое имя. Ирод говорит тогда: „Есть один только благорожденный — это Александр, который и отца своего презирает за его простое происхождение...“ На охоте — говорит — я вызываю негодование, если молчу, а если хвалю, то в этом усматривают насмешку. Отец всегда сурово со мной обращается, только с Антипатром он умеет быть ласковым. Поэтому, — говорит, — я охотно умру, если мой заговор не удастся». Демон приостановился.
— Дальше!.. Дальше!.. — задыхаясь, проговорил Ирод.
— Если же мне — говорит — удастся убить отца, то я надеюсь найти убежище прежде всего у своего тестя, Архелая, к которому легко могу бежать, а затем у императора, который до сих пор совсем не знает настоящего Ирода. Я — говорит — тогда не так, как прежде, буду стоять перед Августом, трепеща перед присутствовавшим отцом, и не буду только докладывать об обвинениях, которые он лично возводил тогда на меня! Нет — говорит — я прежде всего изображу императору бедственное положение всей нации: я расскажу ему — говорит — как у этого народа высасывали кровь поборами, на какие роскоши и злодейства были растрачены эти кровавые деньги, что за люди те, которые обогащались нашим добром и которым дарили целые города. Затем — говорит — я еще буду взывать о мести за моего деда и мать и сорву завесу, скрывающую все ужасы и гнусные дела нынешнего царствования, тогда — говорит — надеюсь, меня не будут судить как отцеубийцу.
— Га! — в ярости задыхался Ирод.
Слова демона, измышленные вместе с Антипатром и Саломеей, тем более душили тирана Иудеи, что в каждом из них чувствовалась подавляющая правда... Ирод ее чувствовал!
— Смерть родному змеенышу! Смерть обоим!
С разрешения Августа над ними назначается суд в Берите — ныне Бейруте. Юношей ведут закованными в соседнее с Беритом местечко Платану.
На судьбище сто пятьдесят судей, делегатов, все владетели Сирии, римские власти и ни одного защитника! Даже Архелая не пригласили, а обвиняемых не допрашивали!
Обвинял сам Ирод, который, даже по свидетельству своего панегириста, Иосифа Флавия, «вел себя на суде как безумный» ...Юношей осудили на смерть.
— Правосудие попрано! Правда исчезла! Природа извращена! Вся жизнь полна преступлений! — раздались страстные крики у самых дверей суда, когда среди собравшегося народа пронеслось слово «осудили».
Это взывал к народу старый воин Ирода, Терон, которого тут же убили камнями клевреты Антипатра.
Александра и Аристовула... удавили...
И что же? Возвратившись в Иерусалим из Берита, Ирод, спустя некоторое время, созывает все свое многочисленное семейство, всех жен, которых у него было девять, Дориду, Мариамму, дочь Симона первосвященника — самарянку Малтаку, Клеопатру, уроженку Иерусалима, Паллиду, Федру, Эльпиду, Мариамму, свою родную дочь, сестру только что удавленных Александра и Аристовула, их детей: Ирода от Мариаммы, Антипу и Архелая — от Малтаки, и ее дочь Олимпиаду, — еще Ирода и Филиппа — от Клеопатры, Фазаеля — от Паллиды, Роксану — от Федры, Саломею — от Эльпиды, наконец, Салампсо и Кипру — от своей дочери Мариаммы, которая была и женой его, а ее дочери — следовательно — его дочери и внучки в одно и то же время.
Созвав это странное семейство с таким путанным родством, он приказал Ферору, Антипатру и Саломее пригласить в это почтенное собрание несчастных вдов только что удавленных сыновей своих с их детьми — Глафиру с Тиграном и Александром, Веронику — с Иродом, Агриппою и Аристовулом и двумя девочками — Иродиадой и Мариаммой.
Убитые горем робко вступили две молоденькие вдовы со своими малютками-сиротами в это торжественное собрание. Увидев крошек, Ирод заплакал, этот зверь плакал искренними слезами. При виде осиротелых детей он вспомнил то утро, когда задумал утопить юного первосвященника, Аристовула, в бассейне своего иерихонского дворца, он поднял на галерее иерусалимского дворца маленького голубенка, выпавшего из гнезда, голубенка, при виде беспомощности которого у него сердце заныло невыразимой жалостью. Теперь он увидел таких же беспомощных птенцов, которых сам же он сделал сиротами, и заплакал, закрыв лицо руками.
Антипатр и Саломея переглянулись, и у последней в глазах прозмеилась злобная улыбка.
— Страшный рок похитил у меня отцов этих детей, — с дрожью в голосе и с глазами, еще полными невыплаканных слез, проговорил Ирод, отняв руки от заплаканного лица и с глубокой нежностью глядя на малюток, — теперь они, эти сиротки, предоставлены моим попечениям... К этому призывают меня голос природы и чувство жалости, возбуждаемое их осиротением. Если я оказался столь несчастным отцом, то хочу попытаться быть, по крайней мере, более любящим дедом и лучших моих друзей оставить их покровителями... Дочь твою, Ферор (он обратился к брату), я обручаю со старшим сыном Александра, Тиграном (мальчик при этом теснее прижался к матери, которая тихо плакала), обручаю для того, чтобы тебя, как опекуна, скрепляла с ним вместе с тем и ближайшая родственная связь. С твоим сыном, Антипатр (Ирод обратился к нему), я обручаю дочь Аристовула, Иродиаду, и будь ты отцом этой сиротки! (А будущая «плясавица» в это время, сидя на руках матери, юной Вероники, беззаботно играла ее волосами). Ее сестру, малютку Мариамму, пусть возьмет себе в жены мой маленький Ирод, имеющий по материнской линии дедом первосвященника Гиркана...
Ирод приостановился и обвел взором все собрание.
— Кто теперь любит меня, — снова начал он, — тот пусть присоединится к моему решению, и пусть никто из преданных мне не нарушит его. Я молю также Бога, чтобы он благословил эти союзы на благо моего царства и моих внуков, и да взирает Он на этих детей более милосердным оком, чем на их отцов.
Здесь он снова заплакал, а потом, подозвав детей, соединил их ручонки и нежно обнял каждого из них, давая знать, что распускает собрание.
Антипатр вышел с тяжелым чувством: из малюток вырастут его мстители.
Скоро, впрочем, он успокоился на сознании, что лучшие его союзники — это время и коварство. И он не ошибся: время, а равно его собственное коварство и коварство Саломеи сделали то, что Ирод формальным актом назначил своим преемником Антипатра, а преемником последнего Ирода, сына своего от Мариаммы, которую Ирод, вследствие ли ее изумительной красоты или вследствие созвучия ее имени с именем когда-то обожаемой им Мариаммы, любил более всех своих жен. С этим актом Антипатр отправился в Рим, чтобы представить его на утверждение императора, а вместе с тем погубить и еще двух своих младших братьев — Архелая, сына Малтаки, и Филиппа, сына Клеопатры, чтобы никто больше не стоял у него на дороге к царскому венцу. Маленького же Ирода он надеялся погубить впоследствии. Надо заметить, что Архелай и Филипп были уже взрослыми юношами и кончали свое образование в Риме.
Но в отсутствие Антипатра в Иудее случилось то, что имело ужасающие последствия для всех. И все это произошло, по обыкновению, из-за женщин и из-за перешептывания рабынь.
Сплетни рабынь имели последствием то, что Ирод вновь приказал Ферору развестись со своей возлюбленной рабыней Ирой. Ферор отвечал, что он скорее лишится жизни, чем Иры. Тогда Ирод прогнал его из дворца и велел отправляться в свою тетрархию — в Заиорданье. Но скоро Ферор заболел там и умер. И хотя Ирод велел перевезти тело брата в Иерусалим, предписал народу самый глубокий траур и устроил ему блестящее погребение, однако в народе ходили женские толки, что Ферора отравил сам Ирод.
