Дван подметил, что все чаще, по примеру колонистов, называет поселение городом. Произошел очевидный сдвиг в его отношении к переселенцам, и он не был в этом одинок — большинство Защитников также изменило свою первоначальную точку зрения. Ликвидировав угрозу голода, избавленные от надзора Старейшин, контролирующих рождаемость, колонисты начали усиленно размножаться, что вызвало некоторое беспокойство среди Защитников. На шестой год родилось восемь детей, а на седьмой аж два десятка. Это выглядело даже как-то неприлично — такими темпами плодятся животные, а не Народ Пламени.

Однажды Дван поделился своими сомнениями со Стражем и другими коллегами. Это произошло во время ужина. Мара выслушал, прищурился и задал неожиданный вопрос:

— Скажи, что заставляет тебя считать их частью Народа Пламени?

Все разговоры мигом стихли. Защитники с интересом поглядывали на Двана, ожидая его ответа.

— Они, конечно, еретики, но все-таки наши люди, — растерянно пробормотал тот.

Мара медленно покачал головой.

— А я так не думаю. Я много над этим размышлял и пришел вот к какому выводу. Их Танцоры больше не Танцуют. Они не вызывают Пламя, к тому же у них нет Хранителя, чтобы оберегать Его. А раз нет Хранителя, некому обучать детей основам религии. Они люди, согласен, но отныне имеют не больше права называться Народом Пламени, чем какая-нибудь из отколовшихся рас.

Миновал десятый год. Известий с родной планеты по-прежнему не приходило. Защитники все реже заговаривали о возвращении домой да и не особенно переживали по этому поводу.

Что такое, в конце концов, десять лет для человека, которому отпущен практически неограниченный жизненный срок?

Седону осенью исполнилось сто лет, если считать по летоисчислению Мира. Колонисты привыкли измерять время по местному календарю, но столетний юбилей Танцора — дата особая. Сотый день рождения сопровождался ритуальной, церемонией, в процессе которой подводился итог достижениям юбиляра, а сам он подтверждал Клятву, данную им при Посвящении.

Предводитель мятежников был самым молодым из Танцоров, отправленных в изгнание. Остальные уже превзошли столетний рубеж — кто на десятилетия, кто на века, а старейший из них — Танцор Индо — давно разменял вторую тысячу. Дван иногда задумывался, каким образом собирается отметить это событие Седон, но, когда время пришло, проняло даже обычно невозмутимого Мару.

Они устроили празднество.

Дюжина Защитников несла дежурство. Они выстроились цепочкой перед входным шлюзом звездолета, молча наблюдая за огромными кострами, разведенными колонистами. Дван стоял на фланге, изредка ежась от вечерней прохлады и зорко следя за ходом событий. Массивная громада корабля высилась над его головой. Он не видел его, но всем своим существом ощущал за спиной гигантский сфероид, глубоко вросший в податливую почву. На поясе у Двана висел неизменный китжан; голые ниже колен ноги покрылись мурашками от пронизывающего осеннего ветра.

Они веселились вот уже вторую ночь подряд. Пели песни, плясали вокруг костров, взявшись за руки и бессознательно имитируя одну из храмовых церемоний. Среди танцующих Дван с удивлением заметил нескольких носительниц, бесстыдно льнущих, к мужчинам. Накануне он так и не понял, присутствует ли на этом гулянье кто-нибудь из восьмерых Танцоров, и только сейчас уверился, что никто из них не пришел.

Ни один Танцор, как бы низко он ни пал, ни за что бы не; потерпел подобного разврата.

Дети, подражая взрослым, самозабвенно скакали вокруг ко; стров, и это зрелище буквально заворожило Двана. На детей его родного Мира они походили не больше чем Танцор на Хранителя. Шумные, смешливые, они выглядели куда более полными сил и энергии, чем его собственные товарищи детских лет. Игры их были продолжительнее и жестче, а если кому-то случалось пораниться, что не редкость в условиях дикой природы, все болячки заживали с поразительной быстротой.

И подрастали они тоже с потрясающей скоростью.

Восьмилетние выглядели юношами, а пяти-шестилетки не уступали в развитии десятилетним уроженцам Мира. Сам Дван продолжал расти до тридцатилетнего возраста, но эти ребятишки обещали достичь полного физического развития минимум лет на десять раньше.

На опушке леса, справа от Двана, показалась чья-то одинокая фигура и направилась прямо к нему. Защитник мгновенно опознал Танцора — только они умели двигаться с такой неповторимой грацией. Когда тот приблизился, блики пламени костров осветили его лицо, и Дван узнал Седона, облаченного в свою неизменную алую робу и босого.

— Дван. — Танцор слегка наклонил голову.

— Седон, — повторил кивок Защитник, — что привело тебя сюда в столь поздний час?

Седон, остановившийся в нескольких шагах от редкой цепочки охранников, пожал плечами:

— Не спится. А ты чем занят?

— Службу несу.

— Неужели? — фыркнул Танцор. — Помнится, ты и вчера ночью торчал в охранении. А стоять на одном и том же посту две смены подряд, насколько мне известно, по Уставу не положено.

— Ты прав, я сам вызвался, — нехотя признался Дван.

— Что, интересно?

— Интересно.

— А что именно?

— Дети.

Седон чуть склонил голову набок и с любопытством взглянул на собеседника.

— Понимаю тебя, — сказал он, — ребятишки действительно не совсем обычные.

— Меня они иногда поражают. Откуда в них столько энергии?

— Меня тоже. И я все чаще задумываюсь над тем, что отсутствие целителей среди изгнанников вовсе не было случайностью.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты в курсе, что раны у них заживают со сказочной быстротой?

— Да.

— Слышал, что несколько детей умерло?

— Слышал.

— А отчего, знаешь?

— Нет.

— От заражения крови. Они чем-то порезались и занесли в раны какую-то инфекцию. Вместо того чтобы затянуться за пару часов, порезы загноились, и ребятишки погибли.

— Постой, тут что-то не сходится. Как они могут быть одновременно такими сильными и неутомимыми и такими слабыми и уязвимыми?

— Сделай мне одолжение, Дван, спроси об этом у своей Хранительницы.

Не сказав больше ни слова, Седон развернулся и зашагал прочь, удаляясь в том же направлении, откуда пришел.

Только после его ухода до Двана дошло, что за все время их беседы Седон ни разу даже не посмотрел в сторону веселящихся у костров колонистов.

Хранительница Сэлия часто принимала Двана в своих покоях. Хотя он был всего лишь рядовым Защитником, не имеющим сколько-нибудь серьезной выслуги, Она заметно выделяла его из общей массы. Возможно, из-за его размеров и сексуальной неутомимости. Получив очередное приглашение, он решил последовать совету Седона. Когда они закончили любовные игры и лежали рядом, обнаженные и расслабленные, Дван посчитал момент подходящим, чтобы расспросить госпожу о детях.

Сэлия грациозно поднялась с подушек и открыла вентиль, чтобы налить бассейн. В отличие от обыкновенных кранов в казарменных умывальниках, из которых сверху вниз била шумная струя, бассейн для омовения священного тела Хранительницы наполнялся почти беззвучно — отверстия в душевом диске были такими крошечными, что льющиеся из них струйки больше напоминали утренний туман, чем простую воду. Госпожа встала на колени, с удовольствием подставляя под освежающее облако лицо, плечи и грудь.

Дван пристроился на краю бассейна, опершись на локоть и откровенно любуясь Ее роскошным телом. Прошло уже немало времени с начала их близости, но его по-прежнему возбуждали Ее кожа, прямые черные волосы, игра мышц тренированного тела, разминаемого нежными пальчиками.

— Сэлия?

— Слушаю тебя, Дван, — проворковала госпожа.

— На днях я разговаривал с главным еретиком...

— И что же?

— Сэлия, он озабочен состоянием детей.

В бассейне уже набралось достаточно воды, чтобы погрузиться в нее всем телом. Хранительница блаженно вытянулась и на несколько секунд ушла под воду с головой. Вынырнув, Она переместилась ближе к краю, где было помельче, и села, подняв колени к груди и обхватив себя руками за голени. На запястьях и щиколотках мягко отливали красным золотые браслеты. Лицо Ее не выражало абсолютно никаких эмоций, когда Она подняла глаза и пристально посмотрела на Двана.