— На самом деле это легко. Они ударят, но только после Дня независимости, не раньше, чем мы предпримем свою попытку. Ты не думала, почему мы так решительно настроены начать революцию летом?

— Нет, — медленно ответила Дэнис, обдумывая вопрос. — Нет. А если бы задумалась, то предположила бы, что вы настроены выступить, пока ваша организация не разрослась до таких размеров, что стала бы трещать по всем швам. И еще я бы решила, что вы хотите сыграть на ажиотаже вокруг даты Трехсотлетия.

Лан хмыкнул.

— К черту ажиотаж! Это даст нам не больше очков, чем один киборг-гвардеец, выведенный из строя. Хотя ты почти попала в точку — мы слишком разрослись, чтобы и в дальнейшем оставаться в подполье. Как права и в том, что раньше, когда движение достигало такой численности, приходили миротворцы и щелкали нас как орехи. Угадай-ка, почему такого не случилось в этот раз?

— Не могу.

Лан Сьерран хищно улыбнулся:

— Генеральный секретарь Эдцор на нашей стороне. Дэнис изумленно уставилась на него:

— Не делай из меня дурочку.

— Ну наподобие того. Наверное, поэтому Кольцо и не смогло ответить на твой вопрос. Понимаешь, здесь задеты личные амбиции, то есть чисто человеческие эмоции. Эддор не позволит миротворцам уничтожить подполье до тех пор, пока мы не восстали. — Его улыбка стала шире. — Ну давай, я уже дал тебе все подсказки. А почему Эддор так поступает?

Ответ прозвучал у нее в голове словно ядерный взрыв.

— Боже мой! Этот мерзавец... Лан одобрительно закивал:

— Да-да-да. Но он очень умен. Введение военного положения меняет все. Выборы откладываются, законы попираются, никто не следит за их исполнением, а когда все закончится, когда миротворцы и Космические силы вгонят нас в землю — вот он, сидит у себя в Капитолии на четвертом сроке правления. И пятом, и шестом... Он не намерен уходить никогда.

— Мерзкая гадина!

— Ты удивлена таким поведением Эддора? — недоверчиво спросил Лан.

— Немного. Честно... немного. Лан посмотрел ей прямо в глаза:

— Ты самый странный человек из всех, с кем я встречался. Я тебе это говорил?

— Только что.

— За одним исключением. После Трента. Дэнис осторожно сказала:

— Я знаю, что ты встречался с Неуловимым Трентом, это было в твоем досье.

Глаза его удивленно расширились.

— Кольцо показало тебе мое досье?

— Нет, с чего ты взял? Досье на тебя есть и у миротворцев. Лан Сьерран моргнул, потом расплылся в восторженной улыбке.

— У них есть мое досье? Они за мной следят? Вот уж не думал, что я такая важная птица!

— Там совсем небольшое досье. Улыбка исчезла.

— И все-таки. — Он помолчал, потом сказал: — Я помогал Тренту спереть ЛИСК, еще в шестьдесят девятом. — Это было сказано со столь полным отсутствием воодушевления, что Дэнис сразу догадалась, насколько Лан гордится. — Ну мы с сестрой помогали. И... этот, я не могу тебе назвать его имени. Человек, которого нам одолжил Синдикат или сицилийцы — не помню точно. Да это и не имеет никакого значения. Он был профессиональным вором, как Трент. Мы помогли Тренту захватить группу миротворцев и удерживали их, пока он занимался ЛИСКом — ключом к лунной информационной сети. Мы трое следили за ними до тех пор, пока Трент не оказался в безопасности. — Лан вздохнул. — Я собирался убить их, но Каллия не позволила мне, потому что пообещала Тренту, что не станет этого делать. Мы их выпустили, после того как Трент скрылся.

Дэнис кивнула.

— Каллия производит на меня впечатление человека, для которого слово «честь» не пустой звук. Лан рассмеялся:

— Мне нравится, как ты это говоришь. Ты не считаешь, что и я такой же?

Дэнис осторожно проговорила:

— Я не знаю, Лан. Ты устанавливал бомбы, убившие много народу.

Веселье тут же оставило его.

— Да. Да, я это делал.

— Некоторые из них были миротворцами, а некоторые — простыми гражданами.

— Верно.

— Чем же ты можешь оправдаться?

Лан несколько секунд обдумывал ответ.

— Однажды Неуловимый Трент сказал мне, что я еще не думал над тем, что из себя представляю. Он не совсем так сказал, но смысл был такой. И он был прав. — Он долго сидел молча, потом резко спросил: — А ради чего смогла бы убить ты?

Дэнис покачала головой:

— Не знаю, Лан. Я никогда никого не убивала. Он кивнул.

— Знаешь, это странно. Люди, которые с ходу могут ответить тебе, за что способны убить, не знают, ради чего могут погибнуть сами, а те, которые это знают, не могут ответить, ради чего живут. Непонятно, потому что все это — ради одного и того же. Когда знаешь, за что убиваешь, должен знать, за что погибнешь сам — жизнь равна жизни. Но мы все обязательно когда-нибудь погибнем, следовательно, чем ты всю жизнь занимался, за это ты и погиб. — Он потряс головой. — Наверное, большинство людей над этим не задумываются. Если бы задумывались, то жили бы совсем по-другому. Я, например, не могу себе представить, что помру в возрасте ста лет, а на моих похоронах скажут: "Лан посвятил всю свою жизнь тому, чтобы повысить рыночную стоимость акций «Франко-ДЕК». Я не против того, Чтобы жить или умереть, но намерен сам решать как.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Лан метнул в ее сторону быстрый взгляд.

— Как мне оправдать это? Думаю, я уже оправдался. Иногда мне снятся кошмары, снятся люди, погибшие при взрывах, их изуродованные тела. Но бомбы не были установлены где попало, ни, одна из них. Они служили достижению цели. — Лан резко добавил: — Ты считаешь, что для Каллии честь имеет значение, и это так. Но не существует ничего такого, что я сделал бы, а она нет.

— Даже так?

— Это меняет твое отношение к ней?

— Возможно... нет, не думаю. Она мне нравится.-Дэнис пожала плечами. — Она очень привлекательна. Лан внезапно ухмыльнулся:

— Это в тебе говорит тщеславие.

— Почему?

— Она очень похожа на тебя. Изменить разрез глаз плюс пять минут макияжа — и вы превратитесь в близняшек. Дэнис рассмеялась:

— Хорошо, допустим, я считаю себя привлекательной. Если это тщеславие, то оно основано лишь на том, как на меня реагируют мужчины и женщины.

Лан удивленно взглянул на нее:

— Ты спишь с девушками?

— Было дело.

— Я тоже.

— Я предпочитаю мужчин. Лан усмехнулся:

— Я тоже. — Он помолчал. — У тебя красивые волосы. Дэнис рассмеялась:

— Красивые волосы?

— Да. Мне нравятся длинные волосы. У тебя они великолепны.

— Ты не хочешь, чтобы я надела шляпу?

— Что?

— Не обращай внимания.

Лан, не спрашивая разрешения, протянул руку и пробежался пальцами по ее блестящим черным волосам. Поставил чашку, встал, подошел к ней ближе, нежно прикоснулся к ее лбу, продел волосы сквозь пальцы, освободил их, позволив свисать сбоку, слегка закрывая лицо. Его движения были медленными, почти сонными, когда он убирал волосы с ее лица, запуская в них руки, большими пальцами гладя ее щеки. Дэнис закрыла глаза, в темноте ощущая лишь прикосновение его рук, чувствуя, как его ласковые пальцы расчесывают шелк ее волос. Через некоторое время Лан тихо пробормотал:

— Хочешь, я причешу тебя?

— Это было бы, — с трудом смогла выговорить Дэнис, — просто великолепно.

Лан Сьерран оказался настоящим артистом.

За всю свою жизнь Дэнис не могла припомнить никого, кто имел бы такой исключительный талант доставлять ей удовольствие в постели. Возможно, частично сыграло роль сравнение с Риппером, единственным мужчиной, с кем Дэнис спала в этом году и который был настроен на достижение в первую очередь собственного, а не ее удовольствия.

Пока они занимались любовью, Лан нашептал ей на ухо, что хотел бы иметь третью руку, чтобы прикасаться к ней сразу во многих местах.

Дэнис едва ли слышала его — она испытывала оргазм.

Может, все дело заключалось в том, что он предпочитал мужчин и поэтому делал все чуточку по-другому — медленнее и с большим вниманием к деталям, с чем Дэнис сталкивалась, только занимаясь любовью с женщиной. Во многом это было похоже. Лан был то нежен, то груб, одновременно используя и руки, и язык, и член. Он лизал ее пальцы и целовал мочки ушей, шею, затылок, гладил ее внизу одной рукой, пальцем второй водил вокруг ануса, а языком касался ее сосков. Он вошел в нее, притянув сверху, нежно целовал, ступнями гладя заднюю поверхность ее бедер и ягодицы, пока она не начала биться в экстазе; тогда он перевернул ее и сам очутился сверху, снова касаясь, лаская, терзая и целуя ее, и Дэнис испытывала оргазм за оргазмом. Он прижал ее колени к груди и терся губами о невероятно чувствительную кожу на внутренней поверхности ее бедер, пальцами и языком лаская ее то в одном, то в другом месте, а потом ввел в нее глубоко два пальца, и она в туманном изумлении обнаружила, что достигла кульминации в пятый раз за последние полтора часа.