Современные песни, написанные Захаровым, наряду с талантливо сделанными им обработками старинных песен вошли в сокровищницу советской музыки. Что же побуждало Захарова делать обработки? Поиски ярких красок, новых акцентов, стремление к большей упругости ритмического рисунка. К тому же, большинство песен сохранилось в одноголосной записи, а для хорового исполнения они нуждались в многоголосном обогащении. Захаров подчеркивал, что обработанная песня должна звучать не хуже, а лучше необработанной, не выпадая при этом из «стиля». «Алмаз уже есть, — говорил он, — существует помимо нашей воли. Его надо очень осторожно и с любовью огранить, тогда вы получите блестящий всеми гранями бриллиант».
Примером такого подхода может служить обработка Захаровым народной песни «Горят, горят пожары». Из нее были убраны длинноты, композитор нашел более сжатый и жизнеутверждающий по стихам вариант, подчеркнувший ее былинность.
Для облегчения восприятия песни «Горят, горят пожары» был изменен музыкальный «расклад»: сначала вступление, затем два куплета в виде запева для одного голоса, далее два куплета всем хором, снова соло и в конце два куплета хором. Голосовой контраст в преподнесении отдельных частей песни «заострил» ее мелодические и смысловые акценты. От такой творческой обработки народная песня, естественно, только выиграла.
Огромное значение обработкам народных песен придавал П. И. Чайковский. Подчеркивая бесконечно важную миссию аранжировщика, Петр Ильич указывал на необходимость сохранения самобытного характера русской песни, на ответственность композитора за идеологическую и эстетическую стороны обработки. «Я… с детства самого раннего проникся неизъяснимой красотой характеристических черт русской народной музыки… я до страсти люблю русский элемент во всех его проявлениях…. одним словом, я русский в полнейшем смысле этого слова».
Пусть немым укором многим современным обработчикам, уродующим народную песню, послужит следующее высказывание гения русской музыки: «Никто не может безнаказанно прикоснуться святотатственною рукою к такой художественной святыне, как русская народная песнь, если он не чувствует себя к тому вполне готовым и достойным… Он теряет всякое право на звание артиста, он преследует цели не художественные, с искусством ничего общего не имеющие»…
Нередко в разговоре о «битовых» вокально-инструментальных ансамблях можно слышать такие слова: стоит ли обращать внимание — это ведь молодежь, это для молодежи, а ей свойственно увлекаться.
Да, обращать внимание стоит! Еще как стоит! С появлением этих ансамблей на повестку дня выдвигается острейшая проблема традиций и новаторства. Нас не может не волновать, во что выльется это «новаторство», ибо носителями его только в столице являются целых пять тысяч (!) вокально-инструментальных ансамблей (профессиональных и самодеятельных). Чуть ли не в каждом учреждении и предприятии есть свой ансамбль. К примеру, в одном Московском энергетическом институте их насчитывается пятнадцать!
А если прикинуть размеры их слушательской аудитории, да еще учесть, что самодеятельные музыканты сплошь и рядом усердно копируют своих профессиональных собратьев (или полупрофессиональных, хотя бы тех же «Молодцев»), то можно уже говорить о них как о явлении, затрагивающем основы нашей национальной культуры, могущем подрубить народные корни, привнося в музыку чуждые интонации.
Хотим мы этого или не хотим, но присутствие вокально-инструментальных ансамблей в нашей жизни — объективный факт. И он довлеет над нами, над нашими представлениями об искусстве. В результате засилья этих ансамблей как бы исподволь прививается идея, что необходимость глубокого музыкального образования себя исчерпала, что путь в искусство прост и приятен, что он не требует особого труда — ведь освоившие несколько аккордов электрогитаристы собирают пяти-семитысячную аудиторию в огромных дворцах спорта при полном аншлаге.
Так происходит обесценивание традиционных критериев качества, чему опять-таки способствует радио, телевидение. Раз очередной незрелой, но зато «модной» звезде эстрады предоставляется всесоюзная телетрибуна, значит, надо полагать, это и есть эталон высшего или, по крайней мере, высокого качества, образец, достойный подражания.
Как велика в этой связи воспитательная, я бы сказала, роль наших признанных вокалистов — Архиповой, Огнивцева, Образцовой, Эйзена, Синявской, Козловского и других, вкладывающих в исполнение и народной и советской песни высокий академический профессионализм, который призвап предотвратить девальвацию критериев мастерства, венчающего многолетние и многотрудные усилия актера-певца.
Нет, нам не все равно, какая музыка звучит на школьных вечерах, в студенческих клубах, на молодежных танцплощадках. Нам небезразлично, как подают народную песню «модные» исполнители: русская песня — это не дешевое развлечение, не замешанный на судорожных ритмах набор квакающих звуков.
Я вспоминаю, как на тот же концерт «Молодцев» шли заросшие, неухоженные подростки с магнитофонами в руках, из которых по всей улице разносились лихие ритмы, записанные с эфира по музыкальным передачам «Голоса Америки» и «Би-Би-Си». Рядом с ними шагали их совсем юные подружки. Среди этих девчонок, наверное, были и те, что до сих пор скорбят по голубой мечте своего детства — сладкоголосому Робертино Лоретти (выросшему между тем в процветающего коммерческого эстрадного певца) и посылают в редакции разных журналов из стипендий или зарплаты рубли и трешки для финансового «вспоможения» своему кумиру.
Не хочу сгущать краски: конечно, не вся аудитория таких концертов отличается незрелостью эстетических взглядов и не всегда они определяют политическую незрелость. Но нельзя не рассказать читателю о том, что произошло в одном крупном индустриальном городе нашей страны: в присутствии большого скопления людей один «модный» подросток с магнитофоном в руках как ни в чем не бывало прикурил от… Вечного огня в центральном парке. Трудно обобщать разноплановые факты, но думаю, что определенная связь между эстетическими убеждениями и гражданской незрелостью этого молодого человека все же есть.
Недобрую услугу оказывают «Добры молодцы» и им подобные в таком важном деле, как формирование художественных вкусов молодежи. Их шумные в буквальном смысле слова концерты словно подтверждают высказывание советского композитора Вано Мурадели: «Сколько пошлости… выливается на головы миллионов слушателей изо дня в день, из месяца в месяц! Это не может не привести и действительно приводит к отрицательным качественным изменениям в эстетических вкусах массовой, особенно молодежной, аудитории».Зная мощное воздействие песни на души людей, наши идейные противники в качестве оружия пытаются использовать и ее.
Я особенно остро ощутила это, когда несколько лет назад, будучи в Париже, зашла в магазин грампластинок. Узнав, что я из Москвы, продавец протянул мне самую, на его взгляд, завлекательную новинку. На ярком глянцевом конверте — Красная площадь, собор Василия Блаженного. По диагонали надпись: «Запрещенные русские песни». В конверте — стереофоническая, долгоиграющая пластинка, выпущенная израильской фирмой грамзаписи «DRG». «Данная пластинка, — сообщалось на обратной стороне конверта, — представляет собой собрание запрещенных песен, написанных, исполненных, но не опубликованных в СССР».
Попросила проиграть — и рассмеялась: тут и «Две гитары», и «Эх, Андрюша», и «Уральская рябинушка» Е. Родыгина, и «Любимый город» Н. Богословского, и даже две «моих»: «Бежит река» Э. Колмановского и Е. Евтушенко и «За окошком свету мало» Э. Колмановского на стихи К. Ваншенкина, которые держались в моем репертуаре целых 10 лет! Ну и «запрещенные»!
А вот западногерманская фирма «ВЕКА» выпустила красочную пластинку под названием «Вечера на Москве-реке». Тут под нож «граммофонных» идеологов попала песня Соловьева-Седого «Вечер на рейде». Составителей этого «московского сувенира» не устроили лирические стихи А. Чуркина о советских людях, уходивших на подвиг во имя спасения Отчизны. Поэтому стихи были «изъяты» и заменены несусветным слащавым суррогатом, получившим новое название: «Тамара, о, Тамара».
