В Берлин в мае сорок пятого Л. Русланова прибыла вместе с ансамблем донских казаков под управлением Михаила Туганова.

Никогда не забудется ставший легендой концерт Руслановой у поверженного рейхстага. Лидия Андреевна исполняла под гармошки с колокольчиками русские народные песни «Степь да степь кругом», «Ай да Волга, матушка-река», «По диким степям Забайкалья» — и солдаты, только что закончившие свой последний бой, солдаты, сломавшие хребет фашистскому зверю, плакали, не стыдясь слез. Потом отгремело ее незабываемое:

«Валенки»… Пройдет время, и валенки-то носить перестанут, а песню петь будут, песня останется людям.

Популярность Руслановой была безграничной. Одно только ее имя приводило в концертные залы людей и в тридцатые, и в семидесятые годы.

Народ наш любит песню, ценит ее исполнителей. Но в признании народном с Руслановой не мог соперничать никто из ее коллег. Даже железнодорожное расписание было бессильно перед ее популярностью — мне рассказывали, как у глухого разъезда на Сахалине толпа людей простояла целую ночь, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на «Русланиху». И поезд остановился…

Выйдя из самой гущи народа, Лидия Русланова своими песнями воздвигла себе памятник в человеческих сердцах.

В последние годы миллионы людей видели ее на телевизионных экранах. Она вспоминала свою жизнь, пела песни, снова и снова вела разговор со своими многочисленными корреспондентами — друзьями-фронтовиками, юными слушателями.

Было что-то неувядаемое в ней. Ее молодые глаза сияли, люди тянулись к ней сердцем, как к своей, родной, и это придавало ей силы.

В августе 1973 года Лидия Андреевна еще пела в Ростове. Когда «газик» выехал на дорожку стадиона и раздались первые такты песни, зрители встали. Стадион рукоплескал, и ей пришлось совершить лишний круг, чтобы все разглядели ее — одухотворенную и удивительно красивую.

То был ее последний круг почета… А потом, в Москве, тысячи людей пришли проститься с ней. Стоял сентябрьский день: багрянцем отливала листва в разгар бабьего лета, и золотились купола Новодевичьего. Она смотрела с портрета на пришедших проводить ее — молодая, в русском платке…

Я бросила, как принято, три горсти земли в могилу и отсыпала еще горсть — себе на память. Горсть русской земли — той, на которой выросло и расцвело дарование замечательной актрисы и певицы.

За последние годы я выступала во многих странах мира — в Европе и в Азии, в Америке и в Австралии…

Впервые за границей мне довелось побывать в 1948 году с хором имени Пятницкого. Это была поездка в братскую Чехословакию на известный теперь музыкантам всего мира фестиваль искусств «Пражская весна». Встретила нас столица Чехословакии цветением сирени, в Праге наступал щедрый на солнце и краски май.

Необычайно сердечной была встреча на вокзале, прямо на перроне начался импровизированный концерт — зазвучали русские, чешские, словацкие песни.

Вечером, выйдя из отеля, я попала на огромную площадь, где пели, танцевали и веселились молодые пражане. Как-то вдруг я очутилась в самом центре карнавала: вокруг поминутно возникали и рассыпались большие и малые хороводы юношей и девушек в национальных костюмах. Они окружали какую-нибудь замечтавшуюся парочку, и тогда влюбленным приходилось целоваться — иначе их не выпускали из круга… Вот и я, замешкавшись, уже не могла вырваться из хороводной круговерти. Наверное, у меня был испуганный вид, потому что все вокруг весело хохотали, а я от неожиданности только и успела проговорить:

— Ой, мамочка!..

— Да она же русская! — кто-то радостно прокричал в толпе, и над площадью полились русские мелодии.

Дружба наших славянских народов, наших культур выдержала все испытания. Я лишний раз убедилась в этом, снова приехав в Злату Прагу много лет спустя.

Как и в тот памятный мне первый приезд, на землю Чехословакии пришел май. Как и тогда, пьянящим ароматом цветущей сирени был наполнен воздух. 9 Мая, в День Победы, состоялся концерт, а затем чешские друзья пригласили нас на дружеский прием в маленькое кафе одного из сельскохозяйственных кооперативов. Стали рассаживаться, и я подумала: «Почему же за праздничным столом так мало молодых?» Спросила у наших радушных хозяев — те как-то смущенно объяснили, что все отправились на стадион смотреть футбол.

Но часов в десять вечера в кафе ввалилась шумная ватага — мальчишки и девчонки. Увидели праздничное застолье, однако к нам не подошли — сели в уголок, заказали кофе. Встал председатель кооператива, поднял рюмку сливовицы и, прежде чем произнести тост, представил гостей из Москвы. С нами за одним столом находился тогда майор Фролов — во время войны он был заброшен в Словакию для связи с местными партизанами. Его фамилию называют в тех краях с большим уважением и почтением. Дошла очередь до меня. И слова «лауреат Ленинской премии» прозвучали с какой-то многозначительной торжественностью.

И вдруг те самые явившиеся со стадиона мальчишки и девчонки зааплодировали. Они аплодировали не мне, их взволновало упоминание имени Ленина.

Обстановка сразу разрядилась. Я подошла к ним, и молодые люди приняли меня в свою компанию.

А потом мы пели. В маленьком кафе звучали и чешские, и словацкие песни, и «Стенька Разин», и «Вниз по Волге-реке», и «Катюша», и «Подмосковные вечера», и «Течет Волга»…

Наши песни…

Они стали настоящими проводниками идей дружбы, по ним судят о Советской стране, о ее людях на всех континентах земного шара. Я часто задумываюсь над тем, что если тысячи людей в концертах подтягивают «Течет Волга», рассказывающую о русском характере, русском человеке, то это уже не просто пение, а нечто большее. По сути, это утверждение наших морально-этических принципов, свидетельство того, что во всех странах у нас становится все больше друзей.

Выступления за границей — это и своего рода «проверка боем» собственных художественных концепций. Огромное творческое удовлетворение принесли гастроли 1971 года в ГДР, где мне пришлось общаться с весьма компетентной публикой, которая тонко разбирается в русской народной музыке и песне.

Музыкальный критик газеты «Берлинер цайтунг» отмечал органичную преемственность русской и советской песни в моем репертуаре, подчеркнув, что благодаря своей многогранности русская народная песня безболезненно «стыкуется» с современной, составляя основу в том числе и развлекательной легкой музыки.

А рецензент газеты «Нойес Дойчланд» писал: «С успехом исполненные Людмилой Зыкиной немецкие народные песни позволяют задать вопрос: а почему мы ограничиваем свою народную песню только хоровым исполнением, не популяризируем ее исходную сольную интерпретацию, тем самым добровольно отказываясь от нового раскрытия ее художественной ценности».

В те дни в Берлине за заслуги в развитии и укреплении дружбы между народами Советского Союза и ГДР генеральный секретарь Общества германо-советской дружбы Курт Тиме вручил мне почетный золотой значок и диплом.

Эта церемония происходила в присутствии посла СССР в ГДР Петра Андреевича Абрасимова — большого знатока и ценителя музыки, песни как средства взаимопонимания между народами.

Один парижский журналист сказал мне во время гастролей во французской столице: «Борьба за умы идет ныне не только на газетных страницах или в эфире, она идет, сударыня, — не удивляйтесь — даже на подмостках мюзик-холлов…»

Хозяин театра «Олимпия», неутомимый Бруно Кокатрикс, в 1964 году подарил парижанам сенсацию — гастроли первой советской эстрадной труппы. «Русские сезоны» в Париже до той поры связывались с именами Дягилева, Павловой, Нижинского, затем — с именами наших замечательных музыкантов, звезд Большого балета, с прославленными танцевальными ансамблями. И вдруг — в той самой «Олимпии», где пели Эдит Пиаф и Шарль Азнавур, где само участие в концерте является для актера путевкой в Большое искусство, — советский мюзик-холл! Не все верили в наш успех: мол, взялись не за свое дело, мюзик-холл — искусство западное и т. д. Буржуазные газеты откровенно иронизировали над нами и, предвещая неизбежный провал гастролей, едко называли нашу труппу «мужик-холл».