— Ваши люди хотя бы выяснили, зачем он приехал в город?

— Лорд расспрашивал про некоего Николая Максимова.

Подтверждались худшие опасения.

— Какие приказы получила местная милиция?

— Я распорядился, чтобы они не предпринимали никаких шагов, не поставив меня в известность.

— Нам нужно немедленно уходить.

— Я и сам так подумал. Вот почему я пришел сюда. Хорошо хоть, теперь я уже позавтракал.

Официант принес апельсиновый сок.

Хейес поднялся из-за стола.

— Допивай свой сок. А мне нужно сделать один звонок.

ГЛАВА 26

Стародуб

10 часов 00 минут

Лорд сбросил скорость. Холодный дождь барабанил в ветровое стекло. Прошлой ночью Иосиф Максимов спрятал беглецов в деревенском доме к западу от Стародуба. Дом принадлежал еще одному члену семьи Максимовых. Хозяин уложил гостей на пол, постелив два матраца перед камином.

Иосиф вернулся часа два назад и рассказал, что вчера поздно ночью к нему домой приходила милиция с вопросами о негре и русской женщине, заходивших в кафе. Он рассказал все в точности так, как было, тем более что свидетелем разговора был сотрудник милиции. Судя по всему, ему поверили, поскольку милиция уехала и больше не возвращалась. К счастью, бегства из «Октябрьской» не видел никто.

Максимов оставил беглецам свою машину, видавший виды кремовый «мерседес», покрытый черной грязью, с протертыми до дыр кожаными сиденьями. И объяснил, как найти сына Николая Максимова.

Стены одноэтажного дома были дощатыми, в два слоя, с набивкой из пакли внутри. Дранка на крыше потемнела от непогоды и покрылась плесенью. Из кирпичной трубы в холодный воздух поднимался столб серого дыма. За домом начиналось неогороженное поле; под навесом стояли плуги и бороны.

Все это напомнило Акулине дом, в котором жила ее бабушка, тем более что неподалеку белела такая же березовая рощица. Молодая женщина всегда считала осень самым унылым временем года. Осень приходила без предупреждения, а потом за одну ночь превращалась в зиму. Ее приход знаменовал собой конец зеленым лесам и густым лугам. Еще одно воспоминание о детстве, о деревне на Урале, где Акулина выросла, и о сельской школе, где все девочки носили одинаковые платья с фартуками и красными галстуками. На уроках школьникам вдалбливали, как тяжело жилось рабочим и крестьянам при царе и как Ленин положил этому конец, почему капитализм является злом и что ждет коллектив от каждого своего члена. Портреты Ленина висели в каждом классе, в каждом доме. Сомневаться в его правоте было нельзя. Утешало только то, что эти взгляды разделяют все.

Индивидуалистам в советском государстве не было места.

Но отец Акулины был индивидуалистом.

Он хотел только уехать в Румынию к новой жене и ребенку. Но коллектив не позволил ему такую простую вещь. Считалось, что хорошими родителями могут быть только члены партии. И никак иначе. О тех, кто не разделял «революционные идеалы», доносили куда следует. Особую известность получил один случай, когда мальчик донес на своего отца, который помогал крестьянам, недовольным новой властью. За это крестьяне убили мальчика. А потом о нем слагали стихи, сочиняли песни, и школьников на его примере учили беззаветной любви к Родине.

Но почему?

Что хорошего в том, чтобы предать собственную семью?

— До этого мне лишь дважды приходилось бывать в российской деревне, — заметил Лорд, прерывая размышления Акулины. — И оба раза под надзором. Но сейчас это совершенно другое. Это иной мир.

— В старину «миром» называли деревню. Очень подходящее слово, потому что мало кто из крестьян покидал свою деревню. Она была для них миром.

Здесь не было удушливого смога, нависшего над Стародубом. Село окружали пышные деревья, зеленые холмы и скошенные поля, над которыми летом, предположила Акулина, разливались звонкие трели жаворонков.

Лорд остановился перед домом.

Им навстречу вышел невысокий и коренастый мужчина, с рыжеватыми волосами и круглым лицом, красным словно свекла. Акулина прикинула, что ему под семьдесят, но движения его сохранили поразительную легкость. Мужчина окинул гостей придирчивым взглядом, каким встречают иностранцев пограничники, и пригласил в дом.

Дом оказался просторным: спальня, кухня и уютная гостиная. Обстановка представляла собой разношерстный набор необходимого и практичного. Дощатый пол вытерт до блеска. Электрическое освещение отсутствовало. Во всех комнатах чадили керосиновые лампы.

— Я Василий Николаевич Максимов. Николай Максимов — это мой отец.

Все уселись за кухонный стол. На печке, топившейся дровами, разогревался горшок с домашней лапшой, какую с детства любила Акулина. К сильному аромату жареного мяса, кажется ягнятины, примешивался затхлый запах дешевой махорки. В углу перед иконой горели свечки. Бабушка Акулины тоже все время зажигала лампадку перед иконой до тех самых пор, пока ее не арестовали.

— Я приготовил обед, — сказал Максимов. — Надеюсь, вы проголодались.

— От еды мы не откажемся, — согласился Лорд. — Пахнет очень аппетитно.

— Стряпня — одна из немногих радостей, какие у меня остались.

Максимов подошел к печке и, повернувшись к гостям спиной, помешал лапшу.

— Мой племянник говорит, у вас есть что мне сказать.

Лорд сразу же понял, что он имел в виду.

— Претерпевший же до конца спасется.

Положив деревянную ложку на стол, старик сел на место.

— Я даже предположить не мог, что когда-нибудь услышу эти слова. Я считал их плодом воображения своего отца. Да еще чтобы их произнес человек с черным цветом кожи.

Максимов повернулся к Акулине.

— Дитя мое, твое имя означает «орлица».

— Мне уже объяснили.

— Ты очаровательное создание.

Акулина улыбнулась.

— Надеюсь, ваши поиски не погубят такую красоту.

— Как вас понимать? — спросила она.

Старик потер мясистый нос.

— Когда отец рассказал о долге, который мне предстоит выполнить, он предостерег, что, возможно, за это придется заплатить жизнью. Я никогда не воспринимал его слова всерьез… до сегодняшнего дня.

— Что вам известно? — спросил Лорд.

— Я часто думаю о том, что тогда произошло, — вздохнул старик. — Мой отец предупреждал меня, но я не поверил. Я будто вижу, как царскую семью разбудили среди ночи и торопливо погнали вниз. Пленники думают, что город вот-вот возьмет белая армия и освободит их. Юровский, этот безумный еврей, говорит, что необходимо срочно покинуть Екатеринбург, но сначала пленникам нужно сфотографироваться, чтобы отправить снимок в Москву и показать, что все живы и здоровы. Он указывает, кому занять какое место. Но фотографа не будет. Вместо него в подвал заходят вооруженные люди, и царю сообщают, что он вместе с семьей будет расстрелян. Юровский направляет на него револьвер.

Максимов покачал головой.

— Давайте я приготовлю обед. А потом расскажу вам все, что произошло в Екатеринбурге в ту июльскую ночь.

Юровский выстрелил из нагана, и голова Николая II, российского императора, разлетелась дождем кровавых брызг. Царь повалился на сына. Александра Федоровна только начала осенять себя крестным знамением, как открыли огонь другие стрелки. Тело императрицы упало со стула. Юровский распределил жертвы, приказав целиться в сердце, чтобы было меньше крови. Но тело Николая содрогнулось от новых пуль, поскольку все одиннадцать палачей решили сделать хотя бы по одному выстрелу в низложенного правителя.

Убийцы выстроились в три ряда. Задним приходилось стрелять через плечо передних, и многие в первом ряду получили ожоги пороховыми газами. Николай Максимов, который стоял впереди, почувствовал, как раскаленные газы опалили шею. Ему приказали стрелять в Ольгу, старшую дочь царя, но он не мог заставить себя это сделать. Его направили в Екатеринбург, чтобы организовать побег царской семьи. Он приехал в город всего три дня назад, но события развивались с молниеносной быстротой.