— Это оставили на капоте моей машине рядом с клубом «Телу время», — коротко сообщила я и положила куклу на стол рядом с его ботинками.

Кен был завернут в обрывок бумажного полотенца — я всегда ношу с собой на тренировку рулончик в сумке. Я молча развернула бумагу. Том Дэвид сначала сел как следует, затем поставил колу и затушил окурок, не сводя глаз с куклы.

— Пакость, — заметил он. — Вот так мерзость! Вы видели кого-нибудь у машины?

— Я провела в клубе больше часа. Любой мог заехать на парковку, положить куклу мне на капот и уехать абсолютно незамеченным. Сегодня там было мало народа — в пятницу вечером почти никто не тренируется.

— Вы ходите на занятия, которые проводит Маршалл Седака?

Он как-то необычно выговорил имя нашего сэнсэя — не то чтобы неодобрительно, а как-то недружелюбно.

Я тут же насторожилась и подтвердила:

— Да.

— Он считает себя крутым, — сказал вдруг Том Дэвид, в хитрых глазках которого полыхнул холодный огонек. — Азиаты думают, что могут обращаться с женщинами, как с овцами, как не знаю с чем…

Я подняла брови. Если кто-то и расценивал женщину как предмет мены, то это именно сам Миклджон.

— Седака видал?

— Да, — ответила я.

— Он-то не мог подбросить ее на капот? У вас с ним что, шуры-муры?

— Нет, Маршалл не имел такой возможности. Он приехал в клуб раньше меня, а ушел позже.

— Послушайте, я сейчас здесь один. Лотти вышла купить макнаггетсов, а когда вернется, мне уже будет пора на дежурство. Может, лучше приедете завтра — тогда и напишете заявление?

— Ладно.

— Я пока сниму отпечатки — посмотрим, что получится.

Я кивнула и пошла к выходу, но не успела взяться за ручку двери, как Том Дэвид вдруг выдал:

— Теперь понимаю, зачем вам понадобилась самооборона.

Я поглядела сквозь дверное стекло в темноту и ответила, не оборачиваясь:

— Она может пригодиться любой женщине.

Выйдя из участка, я поехала домой, обуреваемая страхом и бешенством. Я думала об одноглазом Кене, о том, как Том Дэвид Миклджон со своими собутыльниками перетирает подробности моих злоключений. Я практически не сомневалась в том, что наконец обнаружила, кто повинен в утечке информации из полицейского участка.

Я поставила машину на привычное место, отперла дверь черного хода и отнесла сумку в дом, оставив при себе лишь водительские права и ключи от машины. Их я запихнула в нагрудный карман, и он неестественно оттопырился. Мне нужно было пройтись — лучшего средства для успокоения я не могла придумать.

Было девять, улицы к этому часу уже опустели. Вечер выдался намного жарче, чем в мою прошлую прогулку. Воздух был насыщен влагой — верной предвестницей невыносимо душных летних ночей. Уже совершенно стемнело, и я, неслышно и мягко ступая в тени деревьев, миновала дендрарий. Отсюда до Фарадей-стрит было рукой подать. Я не знала номера дома Маршалла, но угадала бы его машину.

Я привыкла стряхивать напряжение, гуляя невидимкой по городу, вот и сейчас отчасти почувствовала себя прежней Лили, с устоявшейся жизнью, которую вела до убийства Пардона Элби. Тогда единственной моей проблемой были бессонные ночи, выдававшиеся не чаще двух раз в неделю, — все остальное мне удавалось держать под контролем.

Скрываясь в молодой древесной поросли, я переждала, пока по Джамайка-стрит проедет запоздалая машина, и только потом перешла улицу. Я не продумывала маршрут заранее, но, вероятно, из сущего любопытства неведомо как оказалась поблизости от того места, где совсем недавно протекала семейная жизнь Маршалла. Спрятаться на Селия-стрит, в общем-то, было негде. Она вся состояла из скромных, но довольно приятных на вид белых домиков с ухоженными задними двориками.

Приближаться я не спешила, поскольку вышла на прогулку раньше обычного. По пути мне могли встретиться люди, которых в Шекспире и так — раз-два и обчелся. Еще попадались случайные машины, из какого-нибудь дома мог ненадолго выскочить жилец, забывший что-то в своем джипе или пикапе. К тому же летом детвора играла на улице почти до темноты. Впрочем, в этот весенний вечер все, кажется, сидели по домам.

Я пошла по улице, стараясь не бросаться в глаза, но и не вызывать подозрений, поскольку вокруг еще вовсю кипела жизнь. Выполнение такого компромисса было делом нелегким. Пусть уж лучше меня увидели бы, чем сделали бы предметом обсуждений. Исходя из этого соображения, я предпочла шагать по тротуару твердо и уверенно, нежели красться, придерживаясь тени. Я была вся в белом, а это далеко не маскировочный цвет. Но никто из обитателей улицы, кажется, не проявил ко мне интереса — все окна были одинаково плотно занавешены.

Оказавшись у дома, где раньше жил Маршалл, я заприметила и знакомую полицейскую машину. Она была припаркована на стыке двух изгородей, отделявших задние дворики Теи и ее ближайшего соседа от собственно проезжей части. Патрульное авто приютилось аккурат за другой машиной, судя по всему, принадлежавшей самой Тее, — в тусклом свете фонаря она выглядела то ли темно-красной, то ли коричневой. Словом, у меня не сложилось впечатления, что служитель правопорядка завернул сюда по официальному поводу. Напротив, логика подсказывала, что Том Дэвид Миклджон, машина которого под номером «3» скучала сейчас без дела, не патрулировал, как положено, улицы Шекспира, охраняя покой вдов и сирот, а зашел перекинуться словечком с одолеваемой грызунами миссис Седакой. Бравый блюститель закона предпочел состоять персональным телохранителем при одной, отдельно взятой без пяти минут разведенке.

Я поймала себя на мимолетном желании снова анонимно уведомить об этом Клода Фридриха, однако потом поняла, что поступить так было бы не только гнусно, но и бесчестно. Более того, взаимоотношения Теи и Тома Дэвида меня совершенно не касаются.

В размышлениях я продолжила путь по тихой пустынной улице, бесшумно продвигаясь в темноте, и через пять минут была уже на Фарадее. Машина Маршалла стояла на углу, на гравиевой дорожке, ведущей к домику, воткнутому прямо посередине небольшого и основательно запущенного участка. Это съемное жилье было не чета комфортабельному особнячку на Селия-стрит. Мне стало любопытно, с легким ли сердцем Маршалл оставил собственный дом во владение Тее.

Фонарь у главного входа изливал приглушенно-желтый свет. Я, не останавливаясь, миновала дворик и обошла дом. Глаза скоро привыкли к темноте, и я без труда отыскала дверь черного хода. Трижды громко постучав, я услышала быстрые приближающиеся шаги.

— Кто там? — недовольно спросил Маршалл, как и я, не расположенный к сюрпризам.

— Лили.

Он тут же отпер. Я поднялась на ступеньку и вошла. Несмотря на все недавние приглашения к доверительному разговору, Маршалл, едва дверь за мной захлопнулась, привлек меня к себе и поцеловал. Мои руки в ответ скользнули ему под футболку, в нетерпении касаясь его голого тела. У меня уже не оставалось времени порадоваться своей неспособности испытывать страх во время секса. Я не успела и задаться вопросом, правильно ли поступаю, — ведь моего душевного груза хватило бы на двух, а Маршалла даже с натяжкой нельзя было назвать ничем не обремененным человеком. Однако на этот раз мы позаботились о предохранении, и я понадеялась, что наше прошлое безумство не откликнется нежелательными последствиями.

Потом я забыла, что существуют телесные ограничения, и не могла представить, что сумею снова сморщиться до размеров матрицы, в которую сама загнала себя еще до приезда в Шекспир. Впервые за много лет ее уют обернулся для меня теснотой.

Тем не менее, озирая спартанскую комнату Маршалла — каркасную пружинную кровать без спинок с полуторным матрасом, допотопный комод, явно вытащенный с чьего-то чердака, тумбочку, приобретенную на благотворительной распродаже, — я заскучала по своей обжитой спальне. Я не помнила, когда в последний раз заходила в чужой дом, если не считать клиентов.

После занятий любовью мы тихо лежали, прижавшись друг к другу. Маршалл обнимал меня, то и дело целовал сзади в шею и нежно поглаживал. Доверительность момента подстрекала и пугала меня одновременно.