— Слышали ребята, — сказал весельчак, — ну смотрите ж в оба.
Весельчак взял мешок с овсом, а другой пустой; Ванька подошел поближе, чтобы посмотреть как он одну меру в два мешка насыплет. А весельчак взял мешок с овсом, да и всунул его весь как был в пустой мешок: вот говорить, одна мера овса в двух мешках и оба полны.
— Проиграл ротозей! закричали парни — плати Петрушке целковый.
Ванька туда, сюда, а парни обступили его, смеются, да кричат: — плати, плати! развязывай мошну! бился об заклад, так плати! — вишь-ты, выиграл гривну, так взял; а как проиграл, так на понятный двор.
Нечего было делать. Ванька развязал мошну и сам не свой, вынул из нее целковый, отдал Петрушке, да так и залился слезами. А тем часом парни под руки его подхватили, да и говорят: Пойдем в кабак магарычи запивать.
И увели бы они его в кабак, и остальные бы девятнадцать целковых там бы Ванька убил; да на ту пору, земляк мимо корову гнал; а земляк тот с Ванькою были погодки и звали его Емельяном; малой молодой, да такой расторопной. Увидел он Ваньку у кабака, подошел к нему, дернул его за руку, да как крикнет на парней: — что вы обижаете?
А парни в ответ: — мы не обижаем, а в кабак ведем…
Емельян свое. — Незачем ему в кабак идти. — А тебе-то что, закричал Петрушка.
— А то, отвечал Емельян, что Ванька мой земляк — и нечего ему с вами водиться.
Сказал Емельян, да и выдернул Ваньку из толпы. Парни захохотали, да в кабак побрели.
А Емельян Ваньке — как ты к таким плутам в руки попал: ведь это знаешь, бражники такие, — что нет хуже их на свете.
Ванька рассказал ему всю свою беду, да и ну вопить, как ему теперь и коня купить, как и к отцу без целкового на глаза показаться.
Емельян был такой жалостливый: — эх, Ванька, полно вопить, хорошо, что ты мне на глаза попался, у меня от доброй покупки деньги остались; я тебя, пожалуй, целковый ссужу, как разбогатеешь, заплатишь.
У Ваньки, как гора с плеч, да какую же ты, отец родной, покупку сделал.
Да вот, говорит, батька посылал корову покупать, да дал двадцать целковых, а я славную коровенку достал за восемнадцать.
— Ну да как же ты Емельян покупал?
— Ну вестимо как, смотрел, да выбирал…
— А меня отец с измаленька учил, о какой причине хорошую скотину узнавать, какое вымя должно быть, какая голова, какие ноги и все прочее.
— А больно отец бивал?
— Ну не без того, когда в малолетках бывал, бывало за шалость и стегнет розгой, да потом, как отдал он меня в школу, выучился я грамоте и стал в разум входить, всякую шалость бросил, хозяйством занимаюсь, да по цифири счеты у отца свожу; с тех пор отец меня хоть бы пальцем.
— Ну да скажи, пожалуй, Емельян, как бы и мне так поступать, чтобы отец меня не бил?
— Старайся, Ванька, отцу угождать, будь ему в доме на пользу, что говорит, слушай, не забывай, умей все приберечь, а ино место и барыш отцу добыть… Однако пора к домам… корову-то не то, что коня-то выбрать…
— Ну, Ванька, отвечал Емельян, одним разом этому не научишь, ты хоть смотри того, чтобы на теле-то у него изъяна не было, пошел бы я с тобой, если бы не коровенка… боюсь запоздать. Видел я там на конце саврасая стояла, кажись добрый конь, — только не рассмотрел я его хорошо: посмотри поближе, может быть и годится….
Емельян погнал корову домой, а Ванька пошел опять на базар, нашел саврасую — глядь, а возле нее стоить знакомый барышник. Узнал он Ваньку. А Ванька ходит вокруг лошадей, да поговаривает: «надобно мне лошадь такую, чтобы на теле изъяна не было». — Вот хозяин саврасой говорит: да чего тебе лучше моей саврасой, славный конь, и недорого возьму, всего восемнадцать целковых.
А барышник шепчет Ваньке: посмотри-ка у нее тело-то с изъяном — ухо распорото.
Ванька посмотрел, в самом деле, у саврасой ухо было с меткой, распорото. — Нет. говорит хозяину, брат, нас не обманешь; батька не велел лошадь с изъяном покупать, а у твоей ухо распорото, — сказал, да и пошел прочь.
А барышник за Ванькой: — хочешь, говорит, я тебе удружу, я тебе такого коня продам, что уж никакого изъяна нет: за полцены из дружбы уступлю; всего двадцать целковых возьму, да еще тебе целковый прикину.
Ванька и рот разинул. Пошел за барышником к тому месту, где его кони стояли. Вывел барышник коня гнедого, да кнутом его подстегивает: — видишь ты, говорит, какой конь, индо на дыбы становится, молодой, добрый конь; смотри-ка что за чернь на зубах, шести лет ему нет, а хвост-то какой, один хвост двух целковых стоит. Уж такого коня на всем базаре не найдешь, хоть до вечера ходи.
Подумал, подумал Ванька, да и хлоп по рукам с барышником, отдал ему двадцать целковых; а тот ему целковый прикинул, да говорит: — видишь ты, как тебя уважаю, а уж и ты меня штофом вина уважь.
Так и сделали. Тем часом подошел Кириллович; Ванька сел на коня, ну его погонять, конь ни с места.
— Ах беда, говорит Кириллович, обманули тебя, конь-то добрый, ленивый. Что ты, отвечает барышник, усмехаясь, какой ленивый! он только эдак, знаешь… на память слаб, забывает, что везти надобно.
— Подай деньги назад! кричит Ванька.
— Что ты, говорит барышник, на дурака, что ли напал? Ты покупал, я продавал. Как продано, так тому и быть.
Тут барышник принялся стегать кнутом коня, сдвинул его с места, поехал Ваня шажком, а Кириллович за ним поплелся; как вышли из города, тут и пошла потеха: конь-то был с норовом: идет, идет, да остановится, хоть ты что хочешь с ним делай, пока не образумится. Уж кое-как добрались до деревни. Как увидел Спиридонович коня, так и всплеснул руками: — что ты его с живодерни что ли привел: да чего ж ты смотрел? ведь этому одру годов, я чай думаю, двадцать с лишком!
— Нет, говорить Ванька, и чернь на зубах…
— Какая тебе чернь, зубы-то выжжены, какая тебе чернь, или не видишь…
— Как зубы выжжены, толкует Ванька, зубы все тут до одного как следует.
Индо заплакал бедный Спиридонович, услыхав такие речи.
А Ванька к Перфильевне, а Перфильевна к Ваньке: — ни в чем бы то тебе, дитятко, таланту нету, говорит. Не доведется тебе никак батьке угодить. То и говорит, то и твердит, что от тебя, родимый, как от козла, ни шерсти, ни молока.
С тех пор и сидел Ванька на печи: жарко станет, на полати перелезет; холодно станет, опять на печь полезет: сидел, да думушку думал…
Вот раз приходит Ванька к Перфильевне: — Правду ты говоришь, матушка, что ни в чем мне таланту нет. Вот Емельян все мне толкует, что должен я отцу угождать, в работе помогать и барыш ему доставлять, а как тут быть? Хорошо Емельяну толковать; он и грамотный, и работу всякую знает, куда хочешь его поверни; а вот у меня бесталантнаго так все из рук валится; а как видишь что ничто не спорится, так тоска возьмет, да сон одолеет, все бы зевал да потягивался, — а меж тем все так и думаю, как бы отцу барыш достать, думал, думал матка, да и выдумал недурное…
— А что такое, дитятко, спросила Перфильевна, скажи-ка?
— Да вот что, матка, вот уж я слышал, что уж нельзя такого барыша достать, как клад сыскать.
— Ах, сокровище мое, да как же клад— то найти? Вот хорошо бы?!
— А вот матка, в городе говорят, что знахарка есть, что клады указывает, сходить посоветоваться, да с пустыми-то руками и не ходи.
— То еще не беда, дитятко, что на деньгу пошла, отвечала Перфильевна.
На другой день раным-ранешенько снарядила она Ваньку в город, и конец холста и ниток моток и полтину денег припасла она ему для знахарки, а чтобы не проголодался хлеба краюху, да соли, да толокна, да ложку с плошкой в кузов Ваньке положила.
Вернулся Ванька из городу, да и говорит: Ну, матка, добрую весточку принес, только не говори пока отцу.
— Вот вспрыснула меня водицей, да и говорить: нет, никакого в тебе таланту нету. Уж пошел ты дурнем, так тебе и век вековать; ни на что ты не годящ, мой родимый, и что тебе не толкуй, все как горох об стену; а клад найдешь, уж это у тебя на роду написано. Вот я ей: — давно уж, бабушка, охота берет, да как его отыскать? а она в ответ: уж об этом не печалься, я помогу. Слушай же, да обеими ушами, ни слова не пророни! Не беда клад найти, а беда белую ворону поймать. Заметь, где, в новолунье и в полнолунье вороны садятся, да кругом того места три раза задом обойди, так белая ворона прямо к тебе в тенета сама прилетит. А ты ее тогда за хвост ухвати и перо у ней из хвоста вытащи, а то перо дивное, куда с ним не пойдешь, везде с собой носи: как почуешь, что перо забьется, так на том месте и копай землю, а уж тут и хватай! так полтинники и рублевики и начнут под руками кататься. Только смотри, того принорови, чтобы к самому новолунью и полнолунью к воронами придти: рано придешь. А уж у тебя на роду написано, чтобы клад найти…
