Сэл отыскал свободную спальню с ванной, разделся и принял душ. Стоя под струей горячей воды, он спрашивал себя: «Какого черта я здесь? Что собираюсь делать с этой девицей?» Все. Абсолютно все. Он желает этого.

Он вытерся огромной пушистой простыней, завернулся в нее и растянулся на большой двуспальной кровати. Вот это, черт побери, жизнь! Весь день записываешь на студии прекрасную музыку, после чего приходишь домой в такой вот особнячок. К девице, подобной Изи. Он зевнул и повернулся на бок. Сигару и бокал с виски оставил на ночном столике вместе с часами. Дешевенькими, фирмы «Каспо», купленными в Монреале, светящимися так, что он смог разглядеть в темноте спальни и время и дату: 10.37. Суб. Нояб. 26. Сэл закрыл глаза и мгновенно забылся сном.

Он проснулся внезапно и сел на краю кровати, спустив ноги. Ему приснилась мать. Точнее, ее похороны. Ему тогда было шестнадцать. Он стоял в дальнем конце Ритуального зала, в похоронном бюро, принадлежавшем Ламано, Нано и Фалло, где происходило прощание с телом покойной. Ее родственники сидели рядком у стены, неловкие деревенские жители, протестанты. Его кузина, девушка лет восемнадцати, буквально пожирала его глазами. И вот где-то в 2.30 ночи, когда полуночники в Нью-Орлеане еще бодрствовали, а родственники так и уснули, сидя на скамье у стены, она повела его вниз, в демонстрационный зал, где, прислонившись к одному из выставленных на продажу гробов, они стали целоваться взасос. Наконец он не выдержал, сорвал с девушки юбку, расстегнул брюки и яростно овладел ею. Оргазм наступил почти мгновенно, и, помолившись, он мысленно произнес: «Прости меня, мама».

Проснулся он весь в поту, как был с обернутым вокруг тела полотенцем. По стене скользили тени раскачивающихся на ветру пальм. Он взглянул на часы: 11.43. Где Изи? Где Изабель? Он выглянул в пустой холл и услышал шум воды в душе.

— Изи?!

Она не ответила. Он крикнул погромче:

— Изабель!

Она опять не ответила. Наверное, не слышит. Он отошел от двери и, взяв сигару, снова сел на кровать. Пошарил в ящике ночного столика, но спичек не нашел. Снова взглянул на часы: 11.44. Суб. Нояб. 26. Чем примечателен этот час или этот день? Что его тревожит? 11.44. Суббота. Поздний вечер 26 ноября. Конец месяца. Последняя суббота ме... Ну конечно же! Вспомнил! В последнюю субботу каждого месяца... Санто Пекораро ждет его в баре «Сазерак» и «Фьерменстр»... в бывшем рузвельтовском отеле, в Нью-Орлеане. Ждет Сэла, если у последнего возникнет в чем-нибудь нужда. Думаешь, он все еще ждет тебя?.. Спустя десять месяцев? Безусловно, Санто прождет еще и сто лет, если пообещал. Сэл, разумеется, ни в чем не нуждается, многое в его жизни переменилось, но как было бы здорово поболтать с Санто, сказать ему, что он обретается теперь в проклятущем Рио-де-Жанейро, а в данный момент пребывает в доме Джованни Джемелли с его дочерью, которая сейчас принимает душ. Санто просто умрет, услышав такое! Интересно, в Нью-Орлеане меньше на два часа или на три?

Сэл крикнул:

— Эй, Изи, я позвоню, ладно? — Она не ответила, но Сэл поднял трубку: он ведь спросил разрешения, а значит, можно звонить.

Вся процедура заняла у него не более пяти минут. Сначала он вызвал оператора, говорящего по-английски, затем заморского оператора и, наконец, коммутатор в Нью-Орлеане. Потом подключился бразильский оператор, прозвучали шесть или семь звонков, после чего на другом конце провода кто-то поднял трубку, и Сэл услышал знакомую разноголосицу бара, такую обычную в субботнюю ночь.

— "Сазерак", — послышался в трубке далекий мужской голос с типичным нью-орлеанским акцентом. Сэла захлестнула волна ностальгии. «Вот именно. Погляди вокруг, ты, осел».

— Алло, говорите, — продолжал человек на другом конце провода уже не столь вежливым тоном.

— Санто Пекораро там?

— Не знаю, сейчас посмотрю. — Трубка глухо стукнула о стойку бара.

«Интересно, он там? Думаешь, Санто действительно ждет твоего звонка? Прошло столько времени, и ты думаешь...»

Кто-то поднял трубку, и Сэл услышал голос Санто:

— Кто... кто это?

— Угадай...

На другом конце провода легкое замешательство, и потом:

— Ваш голос мне не знаком.

— Это потому, что Даго Ред взял слишком громкий аккорд и...

— Минуточку, — прервал его Санто, и в следующий момент Сэл услышал, как он сказал бармену: — Фил, я хочу поговорить из твоего офиса, — и снова к нему: — Подожди, я перейду к другому аппарату.

Несколько минут в трубке слышался многоголосый шум бара, потом раздался щелчок. Санто поднял трубку второго аппарата и сказал:

— Подожди, пока он положит трубку.

И опять Сэл с минуту слышал приглушенный разговор, звуки музыкального автомата, смех, и лишь потом, когда Фил положил трубку, Санто воскликнул:

— Сэл! Сэл!

— Угадай, где я?

— Сэл, Господи, друг мой...

— Ну, угадай!!!

После короткой паузы Санто сказал:

— Сэлли, я не умею отгадывать загадки...

— Я в Рио-де-Жанейро, представляешь?!

— Сэл...

— Может, угадаешь, в чьем доме?

— Хватит, дружище! — Санто понизил голос. — Бога ради, что с тобой, черт тебя подери?

Сэл оторопел:

— Эй, Санто...

— Послушай, здесь говорят, что ты убил Реда Ла Рокка, а ты шесть месяцев спустя вдруг звонишь, чтобы задать двадцать идиотских вопросов.

— Я никого не убивал. Этот подонок хотел убить меня, но у него случился сердечный приступ.

— Как бы там ни было, Даго мертв и в его смерти обвиняют тебя.

— Что, черт побери, я должен был делать, позволить этому траханому мудаку задушить меня?

Санто ничего не ответил. Сэл слышал, как тот тяжело дышит на другом конце провода, в Нью-Орлеане.

Сэл между тем продолжал:

— Забудь об этом Венезия. Как Кэти? Как мальчики?

Последовало длительное молчание, потом Санто сказал:

— Разве ты не знаешь?

Сэл вдруг забеспокоился, заерзал на кровати.

— Что ты имеешь в виду, Санто? Ведь скоро год, как я уехал.

— Боже мой, Сэл, Боже мой.

«Что-то случилось. Очень серьезное».

Голос Санто звучал как далекое эхо, его шепот был подобен погребальной молитве.

— О Боже, Сэлли.

— Черт тебя подери, Санто! — заорал Сэл. — Скажи наконец, в чем дело?

— Я имею в виду твоего старика, Сэл, Джо.

«Джо Хак, Джо Хак. Вечно пьяный...»

— Что с ним, Санто? Он болен? Попал в больницу?

«Боже, Джо мог оказаться только в лечебнице для бедных. У него нет и десятицентовика для...»

— Джо умер, Сэл, — быстро сказал Санто.

— О, Господи. О, Господи, — выдохнул Сэл в трубку. — Бедный старый негодяй. — Сэл сделал паузу, надеясь, что Санто еще что-нибудь скажет. Но тот молчал, и Сэл спросил: — Что-то с печенью? Я говорил ему, что дешевая выпивка...

— Его убили, Сэл.

Давний страх возник из ночи и обуял Сэла. Давний страх, который ему удавалось подавить в себе в эти последние несколько месяцев, сковал его, вонзившись в спину холодными острыми когтями. Рука, сжимающая телефонную трубку, задрожала. «О, Боже. О, Боже!»

— Они считали, что он знает, где ты, куда уехал. Потом, когда ты убил Даго Реда...

— Я не убивал его! — заорал Сэл в трубку.

— ...тогда они прикончили его. Боже мой, Сэл, я думал, что ты знаешь. Ведь об этом писали все газеты.

«О, Боже! О, Боже!»

— О чем писали все газеты? — «Пожалуйста, не рассказывай мне об этом».

Санто медлил. Он не хотел говорить. «Не говори мне этого». И чем дольше молчал Санто, тем сильнее тряслись у Сэла руки. Словно в душную тропическую ночь ворвался леденящий холод.

Сэл услышал, как Санто шмыгнул носом — он плакал. «Не говори мне ничего. Не говори».

— Видишь ли, Сэл, — заговорил наконец Санто дрожащим от волнения голосом, — они подозревали, что он знает, где тебя можно найти. Они пытались заставить его говорить.

«О, великий Боже. Великий Боже. Божий сын, обитающий на небесах».

Санто уже не сдерживал слез, он плакал навзрыд, как младенец, и не мог вымолвить ни слова.