Никарагуанец помог Сэлу перешагнуть порог каюты, подвел к кровати и усадил. Сэл почувствовал невероятную усталость и головокружение.

— Послушайте, Чарли, — Гарри Чан ласково коснулся плеча Сэла, — прежде всего надо как следует отоспаться, сынок. Просто... просто отоспаться.

После того как Гарри Чан и никарагуанец ушли, Сэл еще некоторое время сидел, любуясь убранством каюты. «Какой же это безумный и страшный мир». С этой мыслью он заковылял к окну, огромному, квадратной формы, с металлическими рейками и шпингалетами. Настоящему окну, а не иллюминатору, какие бывают на морских судах. Он смотрел на спокойные воды Тихого океана и вспоминал, что ему довелось пережить накануне, когда он метался под водой, стараясь уйти подальше от берега, где пули, вздымая фонтаны брызг, решетили воду, подобно маленьким торпедам. Соленая вода попадала через нос в горло всякий раз, когда он выныривал, чтобы набрать в легкие воздуха, совсем как в детстве на озерах вблизи Нью-Орлеана, где он рыбачил вместе с отцом. Удочка плясала в руке подвыпившего отца, то и дело цепляясь за какую-нибудь корягу, и чтобы отцепить ее, приходилось нырять. Сэлу казалось, что он все еще слышит яростный лай тюленей. Его соседство было им явно не по нраву. Волны захлестывали его, когда он, раздирая до крови руки и ноги, карабкался по скалам, покрытым зловонным пометом, чтобы укрыться в конце крошечного островка от тех, кто остался на берегу и палил из автоматических пистолетов.

От Сэла не ускользнуло, что его забинтованные, сжимавшие край одеяла руки сильно дрожат.

В ту страшную ночь волны обрушивались на островок, грозя унести Сэла в открытое море. В конце концов его замерзшие, онемевшие от напряжения руки, цеплявшиеся за скалу, разжались, и его смыло волной.

Казалось, он барахтался в воде целую вечность, а когда начал выбиваться из сил и успокоение на дне океана стало желанным, в этот самый момент из предрассветной мглы прямо на него выплыл белый корпус «Джейн Квин», и стоявший у руля маленький китаец бросил ему спасательный круг.

Сэл вернулся к кровати, сел на край. Очень хотелось выпить и закурить, но как это сделать? Он плохо соображал и ничего не мог придумать.

«Китаеза был прав. Я хоть и маленький, но очень выносливый». Сэл теперь знал, что не так-то легко его убить. Совсем даже наоборот.

Если увидишь, что я иду, -

Отойди лучше прочь.

Многие не отошли,

И многие погибли.

И еще он знал, что хочет жить. Он больше не мечтал о славе, он переболел ею. Его профессиональное "я", стремление к богатству, известности, почитание — все это сущая глупость, мальчишество, что-то вроде вечной любви к одной-единственной женщине. Он принял за такую любовь безумную страсть, не оплодотворенную истинным чувством, и сейчас не осталось в его душе ничего, кроме решимости жить, существовать, выжить.

С этими мыслями Сэл осторожно, чтобы не разбередить раны, лег в постель и поплотнее закутался в одеяло, потому что по-прежнему оставался голым. Он даже не вспомнил о полумиллионе долларов, зарытых под домом мексиканки, а если и мечтал о чем-то, так только о немецком «люгере», о том, чтобы снова ощутить в руке его тяжесть. Это придало бы ему уверенности. Оружие ему просто необходимо.

Он вздохнул и закрыл глаза. Сквозь сомкнутые веки утро казалось серым, безрадостным. Дверь тихонько отворилась, и, даже не открывая глаз, Сэл догадался, кто вошел.