Но это все еще идет речь о том, как показывать по телевидению концерт, хореографический номер, спектакль, кинокартину. Здесь телевидение по-прежнему представляет собой «окно в мир», выступает а роли посредника, «экскурсовода», А между тем оно призвано решать и другие задачи. Об этом мы сейчас и поговорим.

Вообразим на минуту, что кинематограф, изобретенный братьями Люмьер, до сих пор пробавлялся бы тем, что снимал кадры хроники, драматические и хореографические спектакли, движущиеся портреты известных людей. Что нет ни Эйзенштейна, ни. Довженко, ни Дзиги Вертова, ни Чарли Чаплина, ни других замечательнейших художников, превративших кино в великое искусство XX века. Нет, этого даже представить себе невозможно!

А между тем телевидение, которое мало-помалу становится еще более массовым и доступным, нежели кино, до сих пор живёт главным образом за счет того, что «транслирует» достижения других искусств, и недостаточно энергично ищет формы собственного своего выражения.

Но что ж, может быть, телевидение не искусство, а только техническое изобретение, вроде телефонного аппарата, призванное передавать вам на квартиру последние известия и кинокартины?

Нет, телевидение, к нашему счастью, не телефон. И хотя в печати появлялись статьи, где телевизор трактуется как маленький киноэкран, не имеющий якобы собственных законов развития, — с этим утверждением согласиться никак нельзя.

Что же отличает телевизор от киноэкрана?

Одна удивительная особенность. Актер, снимаясь в кинокартине, не должен смотреть в кинокамеру, — иными словами, в глаза кинозрителю. Актер, выступающий перед камерон телевидения, непременно должен смотреть в глазок камеры, должен общаться со зрителем. Зритель в кинотеатре — наблюдатель происходящего. Телезритель — соучастник, вернее, молчаливый участник происходящего. Еще бы! К нему обращаются, с ним беседуют, телевизионное действие совершается в его доме!

В этом важном отличии телевидения от кино и заключены, как мне кажется, перспективы его самостоятельного развития.

Благодаря этой особенности телевидение обладает качеством, не присущим киноискусству: с экрана телевизора можно рассказывать. Рассказывать полчаса, сорок минут, даже час.

Трудно представить, чтобы на экране кинематографа выступили с получасовым рассказом даже такие удивительные рассказчики, как Корней Иванович Чуковский или Сергей Образцов. Между тем видеть и слушать их, глядя на экран телевизора, — одно удовольствие! По телевидению можно выступать с чтением лекций (конечно, только в том случае, если лектор читает так интересно, как читал покойный Г. Авенариус!). Но на киноэкране такую лекцию (по истории кино!) представить себе нельзя. И это понятно: появляясь на телеэкране, рассказчик входит в ваш дом, становится «своим человеком». Впрочем, вы знаете это: наверно, и сами так относитесь к тем, кто обращается к вам. Многие телезрители называют дикторов сокращенными именами, даже здороваются с ними, когда они появляются на экране, и, отвечая на их приветствие, говорят: «Здравствуйте, Ниночка!», «Здравствуй, Игорь!» (или, соответственно, Аня, Валя, и др.). Актеров с такой ласковой фамильярностью не называют, хотя многих любят, наверно, не меньше. Но дикторы — это особые люди. Это «свои».

Надо полнее использовать эту «интимность» телеэкрана, И прежде всего понять, какие возможности заключаются и ней. А заключаются, по-моему, возможности очень большие. Сейчас объясню.

Ни один актер, ни один чтец не решится прочесть на площади лирические стихи. Даже если это стихотворение Пушкина «Я вас любил…». Было бы что-то неестественное в самой мысли прочесть интимное стихотворение перед такой огромной аудиторией. Да она и не смогла бы выслушать его на площади. В этот момент ей нужны иные стихи, иные, объединяющие ее, чувства. Не прочтешь эти стихи и с киноэкрана. Но по телевидению и по радио эти же тысячи, сидя у себя дома, великолепно воспримут их. Только не вместе, а порознь.

Вот оно, различие между экраном и телевизором. И понятно, откуда оно идет.

В кино собирается большая аудитория. У телевизора — только семья.

В кино вы реагируете вместе с залом. Вас заражают смех, вздохи, напряженное молчание публики. Дома передачу воспринимает маленькая ячейка, независимая в этот момент от сотен и тысяч других таких же семей.

Общественное мнение на просмотре кинокартины формируется тут же — в зале, в фойе, при выходе из кинотеатра: вы видите сразу, понравилась ли новая лента или показалась публике скучной, бессодержательной. Суждение о телевизионной передаче составится только завтра, перед началом работы или в обеденный перерыв, когда люди обменяются впечатлениями.

И другое свойство телеэкрана, которого нет у экрана кино, — одновременное, или, как говорят, синхронное отражение происходящего в жизни, — касается не только передач с места события. Возможность побывать разом в десяти городах (но не в десяти одинаковых студиях!), пройти по Воробьевым горам, по Дворцовой набережной Невы, постоять на Подоле, глядя на Днепр, погулять по проспекту Руставели или подняться на гору и поглядеть на огни ночного Тбилиси, полюбоваться слиянием Оки и Волги с Откоса, зная, что это не снято на кинопленку три недели назад, а происходит сейчас, видеть с тон быстротой, с какой видит мысль, переносится, как в песне, как в сказке, — это ль не чудо! И неужели эти возможности пройдут для искусства даром? Не верю!

Телевидение сказочно по природе своей. И при этом совершенно реально. Оно открывает безграничный простор воображению, импровизации, воплощению сегодняшних впечатлений.

Но если искусство не терпит штампа, то чудо — тем более. Тут нужны дальнозоркая выдумка, дальневидное воображение. Нужна фантазия, поспевающая за космическим веком.

Но вернемся к различиям между теле- и киноэкранами.

Все, что происходит на киноэкране, основано на диалоге или сопровождается дикторским текстом. Но даже в тех случаях, когда событие, скажем, в историческом фильме, происходило сто лет назад, в кинематографе это «сейчас». На экране кино событие заново рождается у нас на глазах. Даже в документальной картине в закадровом тексте господствует настоящее время: «Москва встречает гостей», «Сквозь льды пробивается атомный ледокол», «Голландцы очень любят цветы»…

В телевидении эти же кадры можно сопроводить другим текстом: «Москва встретила гостей…», «Атомный ледокол пробивался сквозь льды…», «Мы поднялись на гору…», А это значит, что телевидение легко вступает в соединение с повествовательной прозой.

Прошедшее время природе кино не присуще. Кино — это «есть»; «было» и «будет» — прошедшее время и будущее — в кинематографе возникают только в виде наплывов и вытеснений. Но проза — это почти всегда повествование об уже совершившемся. В прозе — все равно, будь это роман, повесть или рассказ, — событие почти всегда отодвинуто от читателя временем. Око «было». Вспомним: «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно» («Пиковая дама»); «В ворота гостиницы губернского города NN въехала… бричка» («Мертвые души»); «Все смешалось в доме Облонских» («Анна Каренина»); «Иван Акимович Самгин любил оригинальное» («Жизнь Клима Самгина»)… Теперь представьте себе на минуту, что Пушкин написал бы: «Играют в карты у конногвардейца Нарумова». Значит, вторая фраза была бы уже другой: долгая зимняя ночь еще не прошла бы. И Пушкину пришлось бы описывать события, которых он не описывает. Все развивалось бы по-другому.

В отличие от кино, по телевидению можно рассказывать о том, что было. А если так, если телезритель может слушать рассказ в прошедшем времени из студии, значит, он может слушать по телевидению тот же рассказ, снятый на пленку. А это открывает огромные перспективы. Дает возможность утвердить в телевидении новый тип телевизионной картины, в основе которой лежит не драматический диалог, а повествование, проза. До сих пор прозу можно было читать глазами и слушать в исполнении автора или чтеца. Отныне ее можно слышать и… видеть. Ибо можно показывать на экране все то, о чем повествует автор: и въезд брички в губернский город, и события в доме Облонских, и оригинальность отца Самгина, и многое, многое другое. И развиваться это будет не на основе разговора между действующими лицами картины, а на основе авторского повествования. В такой картине можно передать и авторские ремарки и авторское отношение к происходящему, — другими словами, создать телевизионные фильмы, отличные от кинофильмов принципиально. И такие картины уже появляются. Телевидение как бы идет здесь навстречу документальной кинематографии, которая в свою очередь давно уже стремится от подтекстовок прийти к органическому сплаву киномонтажа с рассказом.