Уже давно обращалось внимание на то, что «припѣвка» Бояна «ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду, суда Божиа не минути» близка к одному из афоризмов позднейшего (конца XVII в.) списка Моления Даниила Заточника, к сожалению, не сохранившегося («Поведаху ми, яко той суд Божий надо мною, и суда де Божия ни хитру уму, ни горазну ни минути»).[Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. Т. 1: Русская народная поэзия. СПб., 1861. С. 37; Жданов И. Н. Соч. Т. 1. С. 291. В. Даль приводит пословицу: «ни хитру, ни горазду, ни убогу, ни богату суда Божьего не миновать» (Даль В. Пословицы русского народа. М., 1957. С. 38). Скорее всего, текст Моления и Слова в данном случае возник под влиянием фольклора. По О. Сулейменову, «птица горазд» — петух (тюрк.: «кораз»). См.: Сулейменов О. Аз и я. С. 60–61.] В Слове эта притча — явно инородное тело. Она нарушает стройный двучленный ряд, внося в него повторение («ни горазду, не… горазду»). Вложенная в уста Бояна как особая «припѣвка», она, упоминая о «суде Божием», нарушает весь «языческий» колорит Песни об Игоревом походе. Образ «птицю горазд» (винительный отношения), т. е. знатока птиц,[Конъектуру «пытьцю» (кудеснику) Л. А. Булаховского, поддержанного А. А. Назаревским, трудно принять уже потому, что это слово не известно ни литературным памятникам, ни живому языку (Булаховский Л. А. Функции чисел в «Слове о полку Игореве»//Мовознавство. 1952. Т. 10. С. 121. Назаревский А. А. О некоторых конъектурах к тексту «Слова о полку Игореве»//В1сник Кшвського ушверситету. 1958. № 1. С. 46–47).] отсутствует в русской письменной и устной традиции. Его еще П. П. Вяземский связывал с Эннамом, птицегадателем, которому даже его птицы не могли предсказать погибель: [Вяземский П. II. Замечания на Слово о полку Игореве. СПб., 1875. С. 381; Manning С. А. Classical Influences on the Slovo//Russian Epic Studies. Philadelphia, 1949. P. 87–97. Б. А. Рыбаков сближает сентенцию Слова со средневековым способом гадания по птицам (Рыбаков. Русские летописцы. С. 458–459).]

Не имеет аналогии в древнерусской письменной литературе и фольклоре образ князя Владимира, «закладывающего» уши при звоне мечей. Попытка Д. Д. Мальсагова объяснить это место Слова практикой закрывания ворот на Кавказе «иглами» (балками) чрезвычайно искусственна.[Мальсагов Д. Д. О некоторых непонятных местах в «Слове о полку Игореве» // Известия Чечено-Ингушского научно-исследоват. ин-та истории, языка и литературы. Грозный, 1959. Т. 1, вып. 2. С. 159–162. Сходный перевод («Затыкал проушины») дает С. Н. Плаутин (Плаутин. Слово. С. 15, 40, 41). Объяснение Мальсагова недавно приняли Д. С. Лихачев (Лихачев. Изучение «Слова о полку Игореве». С. 38) и Б. А. Рыбаков (Рыбаков. Русские летописцы. С. 462).] Зато известно, что проплывавшие мимо острова сирен спутники Одиссея затыкали воском уши, чтобы не слышать их пения: «Ты ж, заклеивши товарищам уши, смягченным медвяным bockom, чтобы слышать они не могли» (Одиссея, 12-я песня, стих 47–48, перевод В. А. Жуковского).[ «Заткнул всем сопутником моим уши» (Одиссея. Героическое творение Омира. М., 1788. С. 296–297).] Впрочем, на этом сопоставлении нельзя настаивать. Выражение «заложить уши» хорошо известно в живом языке[Даль. Толковый словарь. Т. 1. С. 585.] и могло проникнуть в Слово без какого-либо литературного влияния.

Склонный преувеличивать следы античной традиции в Слове П. П. Вяземский приводит еще некоторые параллели, которые следует рассмотреть. Так, «сѣчи Трояни» (чтение H. М. Карамзина) он сопоставляет с Троянской войной. Образ девы Обиды с лебедиными крылами ему напоминает Елену, дочь лебедя — Зевса, которую Еврипид в «Андромахе» называет «обидой».[Вяземский П. П. Замечания на Слово о полку Игореве. С. 97, 188–190. Ср. библейское выражение «и прозва имя кладязю тому обида, обидяху бо его» (Быт. 26: 30). Фольклорные параллели к образу Девы-Лебедя см.: Орлов А. С. Дева-лебедь в Слове о полку Игореве (параллели к образу)// ТОДРЛ. М.; Л., 1936. Т. 3. С. 27–36. Ю. А. Щербаков, развивая тезис П. П. Вяземского, переводит «рища въ тропу Трояню» как «искать путь в Трою», т. е. «искать путь к победе». Упоминание о «деве-обиде» он относит к предполагаемой им (но не отраженной в источниках) распре Игоря со Святославом Рыльским. «Вечи Трояни» («вече Троянское») для него — «последнее вече» в Киеве, состоявшееся в 1068 г. Все это догадки, не имеющие никакой опоры в источниках (Щербаков Ю. А. Общественная проблематика «Слова о полку Игореве» в свете использования образов и картин гомеровского эпоса // Некоторые вопросы методики преподавания истории и обществоведения в средней школе. Краснодар, 1968. С. 127, 131, 138–139).]

В. Н. Перетц отметил в Слове несомненные следы литературной традиции, восходящей к библейской письменности.[Перетц В. H. 1) К изучению «Слова о полку Игореве». Л., 1926. С. 55–75; 2) «Слово о полку Игореве» и древнеславянский перевод библейских книг//ИпоРЯС. 1930. Т. 3, кн. 1. С. 289–309; 3) «Слово о полку Игореве» и исторические библейские книги//Сб. статей в честь академика Алексея Ивановича Соболевского. Л., 1928. С. 10–14.] Близки к Слову выражения «исполнися духа свята» (Лк. 1: 67), «не имать где главу подклонити» (Лк. 9: 58).[См. также выражения: «истяжи мя» (Пс. 138: 23), «Изостриша язык свой» (Пс. 139: 3), «вязаху его узы железны и путы» (Лк. 8: 29), «туча грядет» (Лк. 12: 54), «полунощи же вопль бысть» (Мф. 25: 6). Тексты даются не по спискам XI–XV вв. (как у В. Н. Перетца), а по Синодальному изданию (впрочем, интересующие нас места в этих текстах сходны). Значительная часть приведенных примеров близка к текстам Задонщины (исключая образы псов, лижущих кровь, железных пут и крика «полу-нощи» и др.).] Вот еще несколько примеров:

Слово: Звѣри кровь полизаша… Библейские книги: Полизаша свинии и пси кровь его (3 Цар. 22: 38; 21: 19)

Слово:…синее вино съ трудомь смѣшено… Библейские книги: …даша ему пити оцет с желчию смешен (Мф. 27: 34)

Слово: Страны ради. Гради весели… Библейские книги: В (всяком) граде и стране… радость и веселие бе (Есф. 8: 17).

Слово: …луци у нихъ напряжени, тули отворени, сабли изъострени… Библейские книги: …их же стрелы остры суть и луцы их напряжени (Ис. 5: 28)…лук свой напряже (Пс. 7: 13).

Слово: …взмути рѣки и озеры, иссуши потоки и болота[В Задонщине «возмутишася реки и потоки и озера» (У).]… Библейские книги: Ты расторгл еси источники и потоки, ты изсушил еси реки (Пс. 73: 15).

Слово: …древо не бологомъ листвие срони… Библейские книги:…спадает листвие смоковницы (Ис. 34: 4)

Слово: Игор спить. Игорь бдитъ… Библейские книги:…не вздремлет, ниже уснет, храняй Исраиля (Пс. 120: 4).

В первом случае в Слове библейский образ недостаточно органично вошел в ткань поэтического рассказа: «дружину твою, княже, птиць крилы приодѣ, а звѣри кровь полизаша» («кровь» не согласована с «дружину») {?}.

Много хлопот исследователям доставляло выражение «скача, славию, по мыслену древу».

Р. О. Якобсон сравнивает образ «скачущего» соловья с библейским: «виде царя Давида скачуща и играюща пред Господем» (2 Цар. 6: 16).[Jakobson R. Ущекоталь скача // Jakobson. Selected Writings. P. 609.]

В. Ф. Ржига сопоставляет образ мысленного древа с песней ирландского скальда X в. Эгиля Скаллагримсона: «из храма слов вырастает у меня древо песен, покрытое листвою славы».[Ржига В. Ф. «Мысленное древо» в «Слове о полку Игореве»//Сб. статей к 40-летию ученой деятельности академика А. С. Орлова. Л., 1934. С. 111. «Мысленное древо» Л. Н. Гумилев без достаточной доказательности связывает с монгольскими символами (Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. С. 326–327).] Но в этих словах нет главного мотива Игоревой песни — «мысли», которая определяет существо «древа» (ср. «растѣкашется мыслию по древу»). Гипотеза В. Ф. Ржиги основана на его представлении об авторе Слова как певце типа скандинавских скальдов. Впервые Д. В. Айналов установил, что этот образ восходит к библейскому образу «древа разумного», т. е. к райскому древу познания добра и зла («древа же еже разумети доброе и лукавое». Быт. 2: 17).[Айналов Д. В. Замечания к тексту «Слова о полку Игореве»//Сб. статей к 40-летию ученой деятельности академика А. С. Орлова. Л., 1934. С. 187. В сочинении «О духовном рае» Никиты Сти-фата в русском переводе конца XV в. упоминается «древо же разумное добру же и злу чювство» (Клибанов А. И. Реформационные движения в России в XIV — первой половине XVI в. М., 1960. С. 359).] Понятия «разумный» и «мысленный» в древнерусской литературе рассматривались как тождественные. Автор Слова, очень охотно употреблявший слово «мысль» и производные от него, и в данном случае заменил «разумный» синонимом, происходившим от того же «мысленного» корня.