Наконец (двенадцатый мотив), описывая словами Задонщины гибель Бориса Вячеславича в битве 1078 г. у г. Чернигова, автор заменил «ковылу» Задонщины созвучным названием Канин («Канину зелену»). Канин упоминался в рассказе Кенигсбергской летописи под 1152 г.[ «Библиотека…». С. 223. Подробнее см. главу II.]

Таковы основные мотивы Кенигсбергской летописи, созвучные Слову о полку Игореве. Черты текстологической близости некоторых из них к Игоревой песни видны из следующей таблицы:

2-й фрагмент. Кенигсбергская летопись: Изнемогли бо бяху безводьем… сами во знои и в тузе… Слово: Въ полѣ безводнѣ… тугою имъ тули затче

4-й фрагмент. Кенигсбергская летопись: противу Ярославлим внуком… приими мечь сей, понзи… поверг меч свой… Слово: Ярославли (в изд.: Ярославе) и вси внуце Всеславли уже понизять стязи свои, вонзять свои мечи вережени…

5-й фрагмент. Кенигсбергская летопись: Мстислав зарѣза Редедю. Слово: Мстиславу, иже зарѣза Редедю…

7-й фрагмент. Кенигсбергская летопись: взяша все городы по Суле… Слово: по Сули грады подѣлиша…

11-й фрагмент. Кенигсбергская летопись: ускочи Игорь князь… Слово: Игорь князь поскочи

Все это не оставляет никаких сомнений в том, что Кенигсбергская летопись влияла на Слово. Следы этого влияния резко отличаются от того, что мы могли наблюдать, сравнивая Слово с Ипатьевской летописью. Мотивы Кенигсбергской летописи использованы как дополнительные, не нарушающие общей конструкции рассказа Слова. Шесть общих сюжетов к походу Игоря вовсе не относятся. Из шести непосредственно связанных с ним второй помещен в плач Ярославны, третий — в общей характеристике половецких побегов после похода Игоря, одиннадцатый— в рассказ о бегстве князя. Один (девятый) привлечен скорее для литературной обработки текста. Только восьмой и девятый как бы прибавляют новые данные в самое повествование о походе. Но именно здесь и получается неувязка с материалами его другого летописного источника. В восьмом пропущен княжич Владимир, а картина затмения, взятая из Кенигсбергской летописи, оказалась в вопиющем противоречии со сведениями, почерпнутыми из Ипатьевской. Двумя разными летописными источниками Слова и объясняется двукратное упоминание в нем о затмении (до и во время похода), доставившее столько хлопот исследователям.[Н. К. Гудзий прав, говоря, что в настоящем виде в Слове «явная астрономическая несообразность, состоящая в том, что либо затмение продолжалось непрерывно несколько дней подряд, либо на протяжении нескольких дней оно повторялось дважды» (Гудзий Н. К. Еще раз о перестановке в начале текста «Слова о полку Игореве»//ТОДРЛ. М.; Л., 1956. Т. 12. С. 37).] Это повторение явилось одним из аргументов в пользу необходимости сделать перестановку в тексте Слова, сблизив оба затмения. Но во втором случае, по Слову, оно случилось уже после того, как Игорь «поѣха по чистому полю». В первом же еще до выезда дружины («всядемъ, братие, на свои бръзыя комони»). Таким образом, уже по составу сведений, совпадающих с Кенигсбергской летописью, Слово не могло возникнуть ранее начала XIII в., ибо они входили в свод 1212 г.

Источником Слова могла быть также Никоновская летопись, рассказывавшая под 1008 г. о разбойнике Могуте, который мог дать «могутов» из Слова.[Русская летопись по Никонову списку. СПб., 1767. Ч. 1. С. 112–113.]

Итак, мы попытались сравнить фактический матерал и идейную направленность Слова о полку Игореве с конкретно-исторической действительностью Древней Руси как она рисуется русскими летописями. В ходе этого сопоставления установлено, что вся фактическая основа рассказа Слова о походе 1185 г. и сведения по истории Руси X–XII вв. восходят к Ипатьевской и Кенигсбергской летописям. Там, где автор отступает от их текста, он допускает ряд фактических ошибок и неточностей. Конечно, значительный писатель, современник событий, мог обобщать происходившие события, давать им поэтическую интерпретацию, делать прямые ошибки. Все это само по себе совершенно естественно. Важнее другое. В Слове о полку Игореве нет достоверного исторического материала, который бы выходил за рамки названных летописей, нет никаких следов того, что автор был современником описанных им событий. Его отношение к летописному тексту свидетельствует о том, что перед нами книжник, подчас не понимавший некоторых тонкостей и древнего языка, и фактических данных летописей, грешивший анахронизмом, и т. п.

Но не будем слишком строги к нему. Несмотря на отдельные погрешности, автор Слова проявил себя тонким знатоком летописного рассказа о драматических событиях истории Древней Руси. И если исследователь XX в. уже не может пользоваться Песнью об Игоревом походе как историческим источником по древнерусской истории, то читатель героической Песни с благодарностью вспомнит ее автора, сумевшего взволнованно и поэтично рассказать о делах давно минувших дней.

Задонщиной и русскими летописями не ограничивается комплекс источников, влиявших на текст Слова о полку Игореве.[См. обзор: Назаревский А. А. Следы «Слова о полку Игореве» в древнерусской литературе// Bicнiк Киïвського унiверситету. Серия филологи та журналiстики. 1965. № 7. С. 47–55.]

Уже Всеволод Миллер находил в Слове отзвуки Девгениева деяния, древнерусского перевода византийского романа о подвигах Дигениса Акрита.[Миллер Вс. Взгляд на Слово о полку Игореве. М., 1877. С. 4 и след.] Выражения «свѣтъ светлый ты, Игорю», «светлое и тресвѣтлое слънце», возможно, восходят именно к этому памятнику.[ «О свете, светозарное солнце, преславны Девгении» (Кузьмина В. Д. «Девгениево деяние» («Деяние прежних времен храбрых человек»). М., 1962. С. 177, 183).] Да и термин «кмети» в значении «воины» заимствован автором Слова, скорее всего, из Девгениева деяния. Он употреблен в одном фрагменте с другим заимствованием из этого произведения («одинъ свѣтъ светлый ты, Игорю… А мои ти куряни свѣдоми къмети»). В Девгениевом деянии этот довольно редкий термин встречается неоднократно,[ «Где суть мои кметы… собра множество вой своих и кметы своя» (Кузьмина В. Д. «Девгениево деяние»… С. 150). Сходный мотив есть и в повести о преставлении Дмитрия Донского, помещающейся в Никоновской летописи. Княгиня Евдокия обращается к мертвому Дмитрию Донскому: «Свете мой светлый, чему помрачился еси» (ПСРЛ. СПб., 1897. Т. 2. С. 117, ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 57).] причем иногда в сочетаниях, близких к Слову («хощу вобрати сильных кметей»).[Кузьмина В. Д. «Девгениево деяние»… С. 165; ср. «сильни кмети» (С. 182); «многие кмети» (С. 162); «пребывают кмети… рече кметем своим: „Братия моя милая, сильни кмети“» (С. 160).] Термин «кмети» известен также переводу Иоанна Малалы и Поучению Мономаха.[В Ипатьевской летописи под 1150 г. читаем: «дивяхутся угромъ множеству и кметьства ихъ», а под 1075 г. «смѣтье лучьше» (по X, П, Е «клети»). В Кенигсбергской летописи также «сметие» («Библиотека…». С. 123). В Новгородской 1 по Академическому под 1187 г. «доброименитых» («кметей» только по Археографическому списку, ср.: НПЛ. С. 229).] Встречаются в Девгениевом деянии термины «златокованный» и «кожухи» («кожухов 20… 50 поясов златокованных»).[Кузьмина В. Д. «Девгениево деяние»… С. 153.] Оба интересующих нас термина, бесспорно, были в тексте Деяния по Мусин-Пушкинскому списку.[Они встречаются в выдержках из этого списка, приведенных H. М. Карамзиным (Карамзин H. М. История государства Российского. Т. 3, примеч. № 272). «Златокованные ризы» или «зла-токованные доспехи» встречаем еще в Повести об Акире премудром (Памятники старинной русской литературы. СПб., 1860. Вып. 2. С. 361–365, 367). Здесь же находим «кура» (С. 363, 369).] Судя по выпискам H. М. Карамзина, в сборнике, содержавшем Слово о полку Игореве, находилось Девгениево деяние, близкое к Тихонравовскому списку середины XVIII в.[Именно в этом списке Деяния (ГБЛ, собр. Тихонравова, № 399) встречается выражение «много вой», отсутствующее в такой форме в других списках памятника и вообще в древнерусских произведениях (Кузьмина В. Д. «Девгениево деяние»… С. 154).]