Наконец, третий текст: «Дивъ кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаемѣ, Влъзѣ, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебѣ, Тьмутораканьскый блъванъ». Слова «и тебѣ, Тьмутораканьскый блъванъ», стилистически не связанные со всем предшествующим текстом Слова, мы считаем также позднейшей вставкой. В Слове для существительных, как правило, верно употребляется звательный падеж.[Бояне, братие и дружино, Игорю, брате, земле, туре Всеволодѣ (Всеволоде), Игорю и Всеволоде, княже Всеволоде, Рюриче и Давыде, Осмомыслѣ Ярославе, господине, Романе и Мстиславе, о вѣтрѣ вѣтрило, о Днепре Словутицю, о Донче.] Однако в данном тексте явная ошибка («тебѣ… блъванъ»). Она также, возможно, говорит о том, что про «бълвана» писал не автор основной части произведения, а кто-то другой.

И здесь имеется ритмическое несоотвествие:

«и Поморию, (5)

и Посулию, (5)

и Сурожу, (4)

и Корсуню, (4)

и тебѣ, Тьмутораканьскый блъванъ». (10)

В 1794 г. граф А. И. Мусин-Пушкин выпустил в свет исследование о Тмутараканском княжестве, где он приводил сведения об обнаруженном в 1792 г. Тмутараканском камне с надписью князя Глеба 1068 г.[Мусин-Пушкин А. И. Историческое исследование о местоположении древнего Российского Тмутараканского княжения. СПб., 1794. Последнее издание надписи см.: Рыбаков Б. А. Русские датированные надписи XI–XIV вв. М., 1964.] Этот камень, возможно, являлся подножьем античной статуи, а термин «блъван» и означает кумир, статуя, столб.[В литературе бытует отождествление «блъвана» с двумя античными статуями, находившимися около Тамани еще в XVIII в. Против этого решительно возражал Д. В. Айналов (в Слове один «блъван», а статуй было две), считая, что речь должна идти о пограничном столбе или камне (Айналов Д. В. Замечания к тексту Слова о полку Игореве // Сб. статей к 40-летию ученой деятельности академика А. С. Орлова. Л., 1934. С. 180).] А. Преображенский для слова «болван» указывает как основное значение «грубо обтесанный кусок дерева или камня».[Преображенский. Этимологический словарь. Т. 1. С. 34. В. Даль для слова «болван» в качестве первого значения дает «отрубок, бревна, чурбан» (Даль. Толковый словарь. Т. 1. С. 109). По М. Фасмеру, одно из значений термина — «массивная глыба неопределенных очертаний» (Фасмер. Этимологический словарь. Т. 1. С. 186).] Аналогичное значение для слова bałwan предлагает С.-Б. Линде («глыба значительного размера, масса, большой кусок»).[Для объяснения «Тьмутараканского блъвана» Слова О. Сенковский принимал значение «морская волна». Его как будто склонен поддержать А. Мазон (Mazon А. «Тьмутораканьский блъванъ»// RES. 1961. Т. 39. Р. 138). Справедливые возражения против этого толкования текста Слова см.: Тво-рогов О. В. О воскрешении некоторых неоправданных предположений О. Сенковского // ИОЛ Я. 1963. Т. 21, вып. 5. С. 432–434; см. ответ Творогову: Mazon А. «Тьмутораканьский блъванъ»//RES. 1964. Т. 43. Р. 91–92.] Следовательно, с этимологической стороны для отождествления «тьмутараканского блъвана» и Тмутараканского камня с надписью князя Глеба препятствий никаких нет.

Споры о подлинности надписи на Тмутараканском камне начались чуть ли не со времени его обнаружения. Много позже описываемых событий (в 1813 г.) А. И. Мусин-Пушкин писал К. Ф. Калайдовичу: «Мудрую Екатерину осмелились уверять, что я ее обманывал, что найденный Тмутараканский камень мною выдуман, о чем не (то)кмо были споры, но и повеления даны Таврическому губернатору Жогулину и профессору Палласу исследовать на месте». С лицемерным прискорбием граф прибавлял «жаль крайне, что весь сей странный процесс, бывшей у меня, погиб, но естли желаете, то найдете оного следы в моем изданном Исследовании, в Путешествии гос. Палласа, в писме ко мне гос. Оленина и в примечаниях гос. Шлецера, помещенных в изданном от него Несторе».[ГПБ, собр. автографов М. П. Погодина, № 278; Калайдович К. Ф. Биографические сведения о жизни… С. 31. Недавно на эти материалы обратил внимание Ф. Я. Прийма.] В другом письме, адресованном Д. Н. Бантышу-Каменскому (1813 г.), граф жаловался, что «у двора многие, как-то Бецкой, Шувалов и Гр. Строганов публично говорили, что я иду против Петра и Екатерины — вот как велико было ослепление».[ГПБ, собр. автографов М. П. Погодина, № 278; Калайдович К. Ф. Биографические сведения о жизни… С. 31.] Ненавидели синодального обер-прокурора и братья Зубовы (сведение 1795–1796 гг.).[Державин Г. Р. Соч. СПб., 1871. Т. 6. С. 738–739.] Голоса влиятельных и просвещенных «недругов» графа были очень сильны, если заставили сомневаться даже саму Екатерину II.

До нас, возможно, дошли отзвуки недовольства императрицы своим историографом. Об одном его издании она писала: «Большой чертеж (речь идет об издании А. И. Мусина-Пушкина. — А. 3.) драгоценен, но незнание да охота писать издателя равносильны». В другой заметке читаем: «В сей книге больше брани против Татищева и самого Болтина, нежели истины. Всякой волен по истории иметь свои мысли, но брани и насмешки противу лутчих авторов и почитаемых и разумных людей не красят никакого рода сочинение».[ЦГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр. 6074, л. 3, 5. Выражаю глубокую признательность М. Е. Бычковой, познакомившей меня с этими письмами Екатерины II.] Хотя книга в письме не названа, но так как оно адресовано А. И. Мусину-Пушкину около 1793–1795 гг., то можно догадываться, что речь идет об его «Исследовании о Тьмутараканском княжестве» (1794 г.), где содержится полемика с Татищевым и Болтиным.

В конце XVIII в. страсть к коллекционированию древностей стала модой, затронувшей и придворные сферы. Собиратели тогда приобретали не только подлинные редкости, но и их позднейшие заменители. Так, в последние годы царствования Екатерины II на Монетном дворе фактически в официальном порядке было сделано много штемпелей золотых монет XVII в. Изготовленные тогда червонцы царевны Софии, рубли Алексея Михайловича, ефимки и другие новоделы пополняли коллекции вельможных собирателей, которые не упускали случая щегольнуть друг перед другом своими приобретениями.[Спасский И. Г. Очерки по истории русской нумизматики. С. 87. Ф. Я. Прийма пишет, что «в защиту» Тмутараканского камня выступил A. X. Востоков (Прийма Ф. Я. О гипотезе А. А. Зимина. С. 87). Однако Спасский писал: «Имея в виду любопытные заметки, сообщенные мне A. X. Востоковым, я решился дать отповедь всем этим защитникам Тмутараканского камня» (Отечественные записки. 1844. Т. 36. № 10. Отд. II. С. 63–75). Ни о какой «защите» камня Востоковым тут нет и речи.] К числу коллекционеров-нумизматов принадлежал и А. И. Мусин-Пушкин.

Наиболее обстоятельное исследование о Тмутараканском камне написано А. А. Спицыным.[Спицын А. А. Тмутараканский камень//Записки отд. русской и славянской археологии Русского Археологического общества. Пг., 1915. Т. 11. С. 103–132.] Основной вывод автора сводился к следующему: «Подлинность надписи вполне допустима, но допустима и фальсификация ее».[Спицын А. А. Тмутараканский камень//Записки отд. русской и славянской археологии Русского Археологического общества. Пг., 1915. Т. 11. С. 130. Надпись на камне считал поддельной один из видных палеографов И. А. Шляпкин (Шляпкин И. А. Палеография. СПб., 1905–1906. С. 6).] Его оппоненты лишь уточнили обстоятельства открытия камня, но доводов Спицына не опровергли.[Веселовский В. К истории открытия Тмутараканского камня//Вестник археологии и истории. Пг., 1918. Т. 23. С. 137 и след.; Бертье-Делагард А. Заметки о Тмутараканском камне//Известия Таврической ученой архивной комиссии. Симферополь, 1918. № 55. С. 45–96. См. также сомнения в подлинности надписи, высказанные А. Мазоном (Mazon. Le Slovo. P. 72–76). Подлинное дело о Тмутараканском камне опубликовано А. С. Орловым (Орлов А. С. Библиография русских надписей XI XV вв. М., 1952. С. 167–182).] А. А. Спицын обратил внимание на то, что «Тмутараканская надпись заключает крайне незначительное, пустое содержание при торжественной форме». В самом деле, зачем нужны были столь точные сведения о расстоянии между Таманью и Керчью? Надпись поражает своей бесцельностью. Удивляет и измерение в саженях — «это то же, что мерить дом дюймами».[Спицын А. А. Тмутараканский камень. С. 118, 120.] Почему пролив не измерялся в более крупных единицах, например в стадиях, поприщах, милях? Торжественная книжность надписи (упоминание об индикте и т. п.) не соответствует обыденности ее содержания. И только доводы В. В. Латышева о том, что перед нами могла быть «русская эллинизированная надпись», заставила А. А. Спицына отказаться от мнения о поддельности камня.[Спицын А. А. Тмутараканский камень. С. 130.]