Мотивы полета к синему морю сокола и преследования им лебедей повторяются в Слове («соколъ, птиць бья къ морю»). Волх оборачивался, так же как Всеслав, и серым волком:
Дружина спит, так Вольх не спит:
Он обвернется серым волком.
Этот текст мог повлиять и на мотив «Игорь спитъ, Игорь бдитъ». Волх
Первую скок за целу версту скочил,
А другой скок не могли скочить.
Всеслав тоже «скочи» к Киеву, а потом в Белгород и до Немиги. Оборачивался Волх также «горностаем», «туром». Или вот еще выражение, близкое к Слову:
Как бы лист со травою пристилается,
А вся ево дружина приклоняется.
Б. Ф. Поршнев обратил мое внимание на близость мотивов былины о Соло-вье-разбойнике к Слову.[См. также: Иванов, Топоров. К проблеме достоверности. С. 77.] «Свистъ звѣринъ» напоминает свист Соловья-разбойника: [Вряд ли есть основания «впрямую» отождествлять «свистъ звѣринъ» со свистом «байбаков и сусликов», как это делают Н. В. Шарлемань и Д. С. Лихачев (Шарлемань Н. В. Природа в «Слове о полку Игореве»//Слово. Сб.-1950. С. 213; Лихачев. Слово-1955. С. 63–64). Да и вообще трудно допустить, чтобы суслики ночью в грозу покидали свои норы и оглашали свистом степь.]
А то свищет Соловей да по-соловьему,
Ен крычит злодей разбойник по-звериному.
Автор Слова посадил и дива (слова «дивъ кличеть» взяты из Задонщины) на дерево, где по былине сидел Соловей: «сиди Соловей-разбойник во сыром дубу».[Илья Муромец//Подгот. текстов, статья и коммент. А. М. Астаховой. Л., 1958. С. 32. Иногда Соловей свистит «по-змеиному» (Гильфердинг. Былины. Т. 2. С. 644; Т. 3. С. 95). Сочетание «свист звѣрин», а не «крик зверин» или «свист соловьиный» характерно для творческой манеры автора Слова, заменявшего синонимами материал своих источников. Так, эпические «каленые стрелы» превращаются у него в «острые стрелы» и т. п.]
Кстати, среди всех былин, дошедших до нас в записях XVII–XVIII вв., былину о богатыре Илье Муромце и Соловье-разбойнике можно считать самой распространенной.[См.: Былины в записях и пересказах XVII–XVIII веков. М.; Л., 1960.]
Итак, близость Слова к фольклору несомненна.[О сходстве композиций Слова и памятников эпического происхождения см.: Braun М. Epische Komposition im Igor’-Lied//Die Welt der Slaven. 1963. Jg 8, Hf. 2. S. 113–124.] Она проявляется и в образах природы, то помогающей, то враждебной герою, в изображении печали, в вещем сне и плачах. Меньше эта близость обнаруживается в описании боя. Автор ограничивается здесь чисто риторическими оборотами, в значительной степени восходящими к Задонщине. Он был далек от военной тематики, чуждой ему по всему складу его представлений. Не князья, а народ является основным героем широкого эпического полотна Слова. Вместе с тем фольклорный материал использован в Слове не механически, а в творческом сочетании с книжным наследием для изображения идейного и художественного замысла автора. Ярко выраженная индивидуальная творческая манера, своеобразие приемов изображения героев и событий свидетельствовали о высокой ступени литературного процесса, отражающегося в Слове о полку Игореве, несоизмеримого с литературными явлениями Древней Руси XII в.
Как установил А. И. Никифоров, Слово написано одноопорным речитативом. О том, что Слово по своему ритмическому складу приближается к украинским думам, писали еще М. А. Максимович, П. И. Житецкий и другие исследователи. Ю. Тиховский даже с явным преувеличением утверждал, что «все „Слово“ от начала до конца писано стихами и притом размером дум».[Тиховский Ю. Прозою или стихами написано «Слово о полку Игореве» // Киевская старина. 1893. Октябрь. С. 45.]
М. А. Яковлев находил связь композиционных приемов Слова с былинами.[Яковлев М. А. «Слово о полку Игореве» и былинный эпос. Пг., 1923. С. 47.] Более прав, очевидно, А. И. Никифоров, считавший, что по своим жанровым особенностям Слово приближается как к русским былинам, так и к украинским думам.[Никифоров А. И. Проблема ритмики «Слова о полку Игореве»//Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. М. Н. Покровского. Л., 1940. Т. 4. Ф-т языка и литературы. Вып. 2. С. 214–250.] К мнению А. И. Никифорова присоединяется Л. И. Тимофеев, считающий, что «ритмика Слова покоится на традиции народного былинного стихосложения. Ее характерными признаками являются дактилические окончания строк, повторяющиеся типы сочетания ударных и безударных с определенными их вариациями, двухчастность интонационно-ритмической основы строки».[Тимофеев Л. Ритмика «Слова о полку Игореве»//РЛ. 1963. № 1. С. 102. Крайней расплывчатостью отличается представление В. Стеллецкого о «ритмико-синтаксических единицах» в Слове (Стеллецкий В. К вопросу о ритмическом строе «Слова о полку Игореве»//РЛ. 1964. № 4. С. 27–40. {Последующие работы В. И. Стеллецкого см.: Соколова Л. В. Стеллецкий Владимир Иванович//Энциклопедия. Т. 5. С. 50–52.}] Однако даже для реконструкции первых ста строк произведения Л. И. Тимофееву пришлось сделать 16 перестановок и ввести 3 повтора. Как правило, эти перестановки и повторы приходилось вводить именно тогда, когда текст Слова близок к Задонщине. Это можно объяснить только тем, что источник сковывал автора Слова, нарушал народный в своей основе ритм произведения. Одна перестановка падает на инородный текст о «Тьмутараканском блъване».[Об этом см. главу VII.]
По наблюдениям А. В. Позднеева, переход к речитативу в народном былинном творчестве происходит с середины XVIII в.[См.: Головенченко Ф. М. Слово о полку Игореве. М., 1955. С. 375.] Таким образом, если считать этот вывод достаточно обоснованным, то по своей ритмике Слово о полку Игореве не могло восходить к более раннему времени.
Недавно А. В. Позднеев выдвинул новую гипотезу, объясняющую ритмический рисунок Слова о полку Игореве близостью к кондакарной системе стихосложения. Он доказал, что эта система «оказывается единой для всего времени с XII (а возможно и с XI) века, кончая XVII столетием».[Позднеев А. В. Стихосложение древней русской поэзии//Scando-Slavica. 1965. Т. 11. S. 15.] Дальнейшие разыскания покажут, прав ли А. В. Позднеев или нет. Сейчас же заметим, что кондакарный стих отлично был известен любому лицу, хорошо знавшему русское богослужение не только в XVII, но и в XVIII в. Впрочем, и четырехударный былинный стих близок не только к кондакарному, но и к Слову о полку Игореве.
Конечно, вопрос о ритмике Слова о полку Игореве нуждается еще в до-исследовании. Многослойность этого памятника, наличие в нем элементов воинской повести (навеянных Задонщиной), произведений ораторского искусства, структуры церковного песнопения[В 1958 г. чешский славист С. Вольман высказал интересное предположение о влиянии на Слово о полку Игореве, наряду с фольклорной традицией, «традиции псалмического пения» (Woliman S. Slovo о pluku Igorove jako umelecke dflo. Praha, 1958. S. 170. О его докладе в комиссии по «Слову о полку Игореве» см.: ТОДРЛ. М.; Л., 1960. Т. 16. С. 660). {См. также: Гребнева Э. Я. Вольман Славомир//Энциклопедия. Т. 1. С. 229–232.} См. также: Бирчак Вл. Візантійска церковна пісня і Слово о полку Ігореві // Записки наукового товариства им. Шевченка. 1910. Т. 95, кн. 3. С. 5 29; Т. 96, кн. 4. С. 5—32; Picchio R. On the Prosodic Structure of the Igor Tale // Slavic and East European Journal. 1972. Vol. 16. N 2. P. 147–162.] при фольклорной основе объясняют и многосистемность ритмической организации его текста. Эта многосистемность отнюдь не подтверждает «прозаическую природу его звуковой организации»,[Штокмар М. П. Ритмика «Слова о полку Игореве» в свете исследований XIX–XX вв. // Старинная русская повесть. М.; Л., 1941. С. 82.] а заставляет исследовать ритмы каждого фрагмента Слова с учетом его источников.[См. также: Колесов В. В. Ритмика «Слова»//Энциклопедия. Т. 4. С. 217–223.]
