Повернувшись, Женевьева посмотрела в окно на покрытую снегом улицу. К отелю подъехала карета, мужчина спрыгнул на землю и помог сойти молодой жене. Было очевидно, что они поженились недавно. Женщина весело засмеялась, когда мужчина с поклоном галантно предложил ей руку. Сейчас они войдут в отель, думала Женевьева, вкусно пообедают с бутылкой вина и насладятся изысканно сервированным десертом — клубникой со взбитыми сливками. Потом муж выкурит сигару, покуда жена будет пить кофе из миниатюрной фарфоровой чашечки с золотым ободком. А после они отправятся в спальню и займутся любовью, зная, что утром проснутся рядом, помогут друг другу одеться и сядут вместе завтракать.
Этого блаженного состояния семейного уюта ей никогда не суждено знать.
— Завтра я отвезу вас назад, в Инверэри, — говорил Хейдон, беспокойно шагая взад-вперед по комнате. — Я должен убедиться, что вы вернулись благополучно. Колдуэлл пробудет здесь неделю и только потом вернется в Инвернесс, поэтому нечего опасаться, что кто-то в Инверэри узнает о моей подлинной личности. Как только вы окажетесь дома, я сразу же уеду. Вы скажете, что я отправился во Францию повидать Булонне, сообщить ему об успехе выставки и передать его долю заработка. Так как именно я представил его работы шотландским любителям искусства, никто не сочтет неправдоподобным мое желание лично рассказать ему обо всем. Можете добавить, что потом я собираюсь в Англию по делам. Постарайтесь создать впечатление, что меня не будет по меньшей мере несколько недель. А через месяц или два можете сообщить, что я умер от болезни или в результате несчастного случая.
— Нет.
Хейдон удивленно приподнял темные брови.
— Что значит «нет»?
Женевьева повернулась к нему.
— Вы не можете сопровождать меня в Инверэри, Хейдон. Это слишком опасно. Куда бы вы ни пожелали теперь отправиться, в сложившихся обстоятельствах вам нужно сделать это немедленно. Вы не должны задерживаться только для того, чтобы проводить меня домой.
В действительности Хейдон просто не мог вынести мысли о том, чтобы так внезапно расстаться с Женевьевой. Он не был к этому готов. Возвращение в Инверэри заняло бы два дня — конечно, это очень мало, но все же лучше, чем покинуть ее сию секунду.
— Я прекрасно доберусь одна, — пыталась убедить его Женевьева. — А в Инверэри я скажу, что вы задержались здесь по делам и потом собираетесь во Францию к вашему другу-художнику. Вы можете прямо сейчас ускользнуть из отеля и скрыться в ночи. Это куда меньший риск, чем возвращаться со мной домой.
— А вы вернетесь без меня и сразу же навлечете на себя подозрения, тем более если до кого-нибудь дойдет, что вас видели на вернисаже с маркизом Рэдмондом, который выглядел точь-в-точь как ваш муж. — Хейдон бросил в кресло шляпу и накидку. — Я не позволю вам так рисковать, Женевьева. Внешние приличия следует соблюдать — особенно учитывая то, что люди и так находят наш внезапный брак несколько странным. Будет выглядеть гораздо убедительнее, если вы вернетесь из Глазго с мужем, который затем уедет по делам. Другой вариант слишком подозрителен.
— Если кто-нибудь в Инверэри узнает, что меня видели в компании лорда Рэдмонда, я скажу, что не помню этого. Мало ли с кем я разговаривала на открытии выставки мсье Булонне. Ведь из рассказа мистера Колдуэлла никак не может следовать, что маркиз выдает себя за моего мужа. Вы же сами сказали ему, что проводите меня к мистеру Максуэллу Блейку. Значит, для Колдуэлла я респектабельная дама с ревнивым мужем, державшимся где-то на заднем плане.
«Возможно, она права», — думал Хейдон, приглаживая волосы. В любом случае он не собирался покидать Женевьеву в отеле в Глазго и никогда больше не видеть ее, не знать, благополучно ли она добралась домой, и даже не попрощаться с детьми. Каждый из них за свою короткую жизнь успел узнать, каково быть брошенным. Хейдон хотел по крайней мере объяснить им, что он покидает их не по своей воле, а в силу необходимости.
— Я не могу оставить вас прямо сейчас, Женевьева.
— Неужели вы не понимаете, что немедленный отъезд дает вам наилучший шанс на спасение? — сердито воскликнула она.
— Ценой разрушения всего, что мы так искусно создали. Ведь что получается, миссис Максуэлл Блейк? Если бы я сейчас уехал, власти сразу бы заинтересовались, что за неотложные дела заставили вашего супруга исчезнуть на ночь глядя, как вора. Вам бы пришлось давать объяснения, и ваше положение стало бы крайне рискованным. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы прийти к выводу, что исчезнувший Максуэлл Блейк и неуловимый маркиз Рэдмонд — одно и то же лицо. Вас арестуют и вынудят признаться, что вы укрывали и защищали меня последние несколько недель.
— Как бы они ни поступили со мной, это не идет ни в какое сравнение с тем, что сделают с вами, Хейдон. Вас повесят за преступление, которого вы не совершали!
В ее карих глазах сверкала ярость, смешанная с мучительным страхом. Женевьева стояла перед Хейдоном, решительно вскинув подбородок. Пальцы ее мяли и теребили шелковую юбку вечернего платья. Женевьева выглядела так, как будто была готова вступить в бой с любым, кто вломится в комнату, чтобы увести его. Хейдон понимал, что Женевьева все еще пытается защитить его, как делала это с их первой встречи, словно он был одним из беспризорных детей, которых можно спасти добротой и заботой.
Хейдон погладил ее по щеке, напоминая себе, что ему не следует позволять себе большего.
— Я не могу этого допустить, Женевьева, — сказал он. — Вы не должны губить свою жизнь и жизнь ваших детей из-за такого ничтожества, как я.
— Вы не ничтожество…
— Ведь вы ничего обо мне не знаете, — настаивал Хейдон, приложив палец к ее губам. — Иначе вы бы пожалели обо всем, что для меня сделали. На моей душе тяжкий грех, Женевьева. И ничто не может избавить меня от него. — Поколебавшись, он добавил: — Я не заслуживаю, чтобы вы спасали меня от тюрьмы.
Женевьева была не в силах шевельнуться, хотя Хейдон удерживал ее всего лишь мягким прикосновением к щеке и безысходным выражением во взгляде голубых глаз.
— Вы говорили мне, что убили этого человека из самозащиты, — вымолвила она, пытаясь понять.
Он покачал головой.
— Я говорю не о тех подонках, которые на меня напали. Да, мне пришлось убить одного из них, и я нисколько в этом не раскаиваюсь. Но я погубил другую, драгоценную и невинную жизнь.
Лицо Хейдона исказилось. Женевьеве было больно смотреть на него — она ощущала его страдания как свои собственные. Что бы он ни совершил, это терзало его до глубины души. Челюсти Хейдона были плотно сжаты, как будто он боялся, что заплачет, если заговорит. Чувство вины за содеянное так сильно угнетало его, что Женевьева не сомневалась — речь идет о каком-то чудовищном несчастном случае.
— Ничто не вечно, Хейдон, — прошептала она, обнимая его могучие плечи. — Все еще переменится. Все будет хорошо.
Хейдон не знал, чему больше удивляться — прощению, которое заранее даровала ему Женевьева, ничего не зная о его грехе, или тому, как быстро его тело реагирует на любое ее прикосновение. Шелковистая щека девушки прижималась к шее Хейдона, наполняя его обоняние цветочным ароматом. Казалось, она хочет впитать в себя страдания Хейдона, разделить их с ним и заставить его ощутить ее бесконечную способность сочувствовать и утешать. Хейдон понимал, что не заслуживает такой женщины. Он не мог припомнить ни одного поступка в своей бесполезной и никчемной жизни, который стоил бы хоть капли ее нежности. И тем не менее она была нужна ему целиком и полностью. Хейдон хотел, чтобы ничего не могло их разделить, чтобы их тела и души навсегда слились воедино.
Со стоном Хейдон припал к ее губам, понимая, что уже не сможет остановиться, но сейчас его это не заботило. Он доставит Женевьеву в Инверэри целой и невредимой. Он покинет ее, не зная, вернется ли когда-нибудь, но потом. Сейчас, в этом гостиничном номере, освещенном масляными лампами, абрикосовые блики которых играли на ее коже, она принадлежала только ему.
