Подняв Женевьеву на руки, Хейдон отнес ее к кровати, опустил на перину и сорвал с себя жакет, галстук и рубашку. В глазах Женевьевы светилось желание. Однажды она уже отдалась ему, и ее девственная стыдливость сменилась бурей внезапно нахлынувших и неведомых ранее чувств. Скоро он покинет ее, и она снова останется одна. Прежде Женевьева не понимала всей глубины своего одиночества. Ее время принадлежало детям, Оливеру, Дорин и Юнис и бесконечным заботам о пище, уроках, счетах и домашнем хозяйстве. Но Хейдон проник сквозь броню с трудом завоеванной ею независимости. Он открыл ее сердце, наполнив его сладостной мукой.

Элис понадобился целый час, чтобы как следует облачить Женевьеву в новое платье, но опытные руки Хейдона справились с противоположной процедурой очень быстро. Нижние юбки по очереди летели на пол, где уже лежали прочие мудреные вещицы, составлявшие изысканный наряд Женевьевы.

Хейдон смотрел на Женевьеву, восхищаясь ее красотой и чувственностью. Ему хотелось каждую ночь засыпать в ее объятиях, зная, что утром она будет рядом, хотелось прожить с ней всю жизнь, одевать ее в нарядные платья и осыпать драгоценностями. Внешность, которой одарила Женевьеву природа, не нуждалась в подобной мишуре, но все равно, она слишком долго отказывала себе во всем ради того, чтобы обеспечить пищей и кровом своих подопечных. Женевьева заслуживала куда большего, чем простое обручальное колечко, которое Хейдон этим вечером надел на ее палец. Но сейчас он не мог ничего себе позволить, так как был не маркизом Рэдмондом, а всего лишь беглым преступником. Им оставались только эти краткие минуты страсти. Хейдон пытался продлить их, но был не в силах сдержаться. Он двигался все быстрее, повторяя ее имя, подобно крику отчаяния, покуда она не застонала, крепко прижимая его к себе…

Хейдон лежал неподвижно, чувствуя на своем плече дыхание Женевьевы. Осторожно отодвинувшись, он нежно смахнул с ее лица прядь золотистых волос.

— Я не могу расстаться с тобой, Женевьева, — хрипло прошептал он. — Только не сейчас.

Ее глаза наполнились слезами, которые потекли по щекам, словно серебристые капельки боли.

— Тебя поймают, Хейдон, — еле слышно произнесла она. — Поймают и повесят. А я не смогу этого вынести.

Он обнял ее и погладил по голове, стараясь успокоить.

— Если меня поймают, то лучше я проведу последние часы на свободе рядом с тобой, чем убегая в темноте неизвестно куда. А если меня не поймают, то я должен убедиться, что ты благополучно добралась до дома, и попрощаться с детьми. Не хочу внушать им мысль, будто они мне настолько безразличны, что я могу исчезнуть, не сказав им ни слова. В их жизни было достаточно людей, которые просто уходили, когда им было угодно.

— Я все объясню детям, — заверила его Женевьева. — Они не будут чувствовать, будто ты их бросил. Они поймут.

Хейдон покачал головой.

— Нет.

— Почему для тебя так важно увидеть их снова?

Его глаза затуманили боль и раскаяние. Он попытался скрыть это, пожав плечами и делая вид, будто желание еще раз увидеться с детьми вызвано всего лишь тем, что он добр к ним. Но Женевьеву не обмануло его притворство.

— Пожалуйста, расскажи мне, — попросила она. Отпустив ее, Хейдон лег на спину и стал молча изучать тонкую паутину трещин на потолке. Их тела остыли, и огонь в камине погас — тепло, наполнявшее комнату совсем недавно, постепенно исчезало. Когда Женевьева уже решила, что своей настойчивостью разрушила возникшую между ними хрупкую связь, он заговорил тихим голосом:

— У меня была дочь. Я бросил ее, и она убила себя. Хейдон ожидал, что Женевьева в ужасе отпрянет от него. Вот сейчас она спрыгнет с кровати и засыплет его вопросами, желая знать, был ли он женат, когда родился ребенок, и как он мог быть таким жестоким. Это было бы вполне естественным для женщины, посвятившей свою жизнь детям, которые, за исключением одного, даже не были связаны с ней родственными узами.

Но Женевьева лежала неподвижно, пытаясь осмыслить услышанное. Затем она придвинулась к Хейдону и положила голову ему на плечо.

— Расскажи мне, что произошло.

В мягком голосе Женевьевы не слышалось осуждения. Ее спокойствие озадачило Хейдона. Неужели она не поняла, что он сказал? Или после стольких лет заботы о беспризорных и ворах ей стало ясно, что жизнь — жестокая штука и что иногда приходится делать мучительный выбор?

Женевьева ждала объяснений, с детской доверчивостью прижимаясь щекой к плечу Хейдона. И стены, которые он так долго воздвигал вокруг всего, что касалось Эммалайн, рухнули. Конечно, она возненавидит его, узнав правду, с тоской думал Хейдон. Ее приведет в ужас то, какому эгоистичному и трусливому ублюдку она пыталась помочь. «Ты заслуживаешь ее презрения», — яростно твердил себе он. Может быть, если ее отношение к нему изменится, расставание будет не таким тяжелым. Мысль о том, что ему придется испытать ее ненависть, казалась невыносимой, но после всего, что Женевьева для него сделала, Хейдон чувствовал себя обязанным рассказать ей правду.

— Я не должен был стать маркизом Рэдмондом, — начал он, глядя в потолок. — Эта сомнительная честь принадлежала моему старшему брату Эдуарду. Его с детства холили и лелеяли, внушая ему, что он рожден для великих дел, а мною пренебрегали, позволяя мне делать, что хочу. Я не обижался, так как, говоря откровенно, Эдуард всегда был осторожным и прагматичным, а именно эти качества требовались от будущего маркиза. Он унаследовал привилегию заботиться о семейном состоянии и трудился денно и нощно, пытаясь его увеличить, в то время как я получал вполне приличное месячное содержание, не беря на себя никакой ответственности. Я предавался обычным порокам. — Хейдон презрительно скривил губы. — Пьянство, игра, женщины… Одной из женщин, с которой я короткое время делил постель, была графиня Босуэлл, которая вышла замуж в нежном возрасте восемнадцати лет. Два года спустя ее супруг ей смертельно наскучил. Наша связь продолжалась всего несколько недель. Кассандре было двадцать четыре, и я не был ни первым, ни последним ее любовником. Но вскоре она, к своему величайшему сожалению, поняла, что ждет ребенка, который, по ее словам, мог быть только моим.

Женевьева лежала неподвижно; ее рука покоилась на груди Хейдона.

— О том, чтобы оставить мужа ради меня, речь не шла. Кассандра хотя и презирала Винсента, но дорожила положением его супруги. Жизнь, которую он ей обеспечил, превосходила все, что я мог дать ей на мое месячное содержание. Тогда мне было двадцать девять, и я не собирался жениться, тем более что не питал к Кассандре никаких чувств. А ребенок, который должен был появиться, казался мне всего лишь досадной оплошностью. Поэтому мы решили, что Кассандра должна переспать с Винсентом и убедить его, что он отец ребенка. Так был найден наилучший выход.

Кассандра родила девочку и назвала ее Эммалайн. Я слышал сплетни, что, хотя Винсент надеялся на мальчика, он очень привязался к дочке, в отличие от Кассандры, которая находила материнство скучным и утомительным занятием, даром что никогда не заботилась о ребенке. Она предоставляла это высокооплачиваемым няням, нанятым Винсентом.

— А ты виделся с дочерью? Хейдон покачал головой.

— Моя связь с Кассандрой закончилась. После испытаний, связанных с беременностью и родами, она не желала меня видеть. Так как раньше ей не удавалось забеременеть, Кассандра убедила себя, что является бесплодной, и была сильно разочарована, узнав, что это не так.

— Но разве тебе не хотелось увидеть свою дочь? — Женевьева была озадачена.

Как мог Хейдон, проявивший такую способность к состраданию, спасая Джека и Шарлотту, не хотеть видеть собственного ребенка?

Хейдон вздохнул.

— Дело в том, что я не ощущал никакой связи с моей дочерью. Она была плодом недолгой, бездумной страсти. Я тотчас позабыл о ней. Моя связь с Кассандрой прекратилась, и, честно говоря, я был этому только рад. Я ни разу не видел Кассандру во время беременности. Она намеренно не появлялась в обществе. Узнав, что Эммалайн родилась здоровой, я не сомневался, что Кассандра и Винсент обеспечат ей счастливую и безбедную жизнь. Не чувствуя на нее никаких прав, я не собирался никому давать повод сомневаться в ее происхождении. Хоть я спьяну и принял участие в зачатии Эммалайн, но истинным ее отцом я считал Винсента, тем более что они, по общему мнению, очень любили друг друга. — Помолчав, он мрачно добавил: — К сожалению, это продолжалось недолго.