— Скорее всего это молодожены затеяли праздничное катание, — хмуро предположил Ваниваки. — Придется укрыться среди островов. Времени плутать среди них у нас нет, но и на глаза этим бездельникам лучше не попадаться.
Каноэ сделало плавный поворот и вошло в пролив между двумя островками. Две-три пальмы, чахлая трава, несколько невзрачных кустиков — вот все, чем могли похвалиться даже самые крупные из них, но на большинстве и того не было. Только песок, галька и полоса всевозможного сора, указывающая, докуда доходят волны во время прилива. Чтобы скрыть от посторонних взоров каноэ со снятой мачтой, этого было бы вполне достаточно, надумай сидящие в нем просто затаиться. Но если спасатели хотели добраться до Тин-Тонгра засветло или хотя бы в сумерках, им надо было продвигаться вперед со всей возможной скоростью, и, значит, сами они рисковали в любой момент натолкнуться на чужую лодку, поставленную любителями уединения у какого-нибудь ничем не примечательного островка.
Рыбакам мекамбо случалось, особенно в сезон дождей, заплывать в воды Внутреннего моря, хотя, по укоренившейся издавна традиции, рыбачили они здесь неохотно, почитая ниже своего достоинства плескаться в теплой мелководной луже. Отношения с негонеро у жителей Тулалаоки в последние годы тоже складывались неплохо, так что в принципе встреча с ними не грозила Ваниваки и его спутникам особыми неприятностями, если не считать того, что вид их мог внушить обитателям Тин-Тонгра вполне обоснованные подозрения, а это было бы равносильно провалу затеянного ими дела.
Лавируя между островками, Ваниваки сознавал, что шансов на успех у них прискорбно мало, и если бы не присутствие в каноэ колдуна, впору было бы вообще повернуть назад. После того как негонеро схватили Вихауви, а самому ему посчастливилось оторваться от погони и улизнуть с Тин-Тонгры, юноша постоянно ощущал нехватку времени. Раньше он почти не замечал его неспешного течения, теперь же оно неслось со стремительностью лодки, подхваченной внезапно налетевшим шквалом.
Среди ночи вернувшись с Тин-Тонгры на родной остров, он рано утром вынужден был уйти с мужчинами своего рода на рыбную ловлю. Товарищи, знавшие об их с Вихауви плане похищения невест, делали вид, будто не догадываются, где он провел двое суток, но по их виду Ваниваки понял: говорить с ними не о чем — они откажутся спасать неудачливого жениха и на Тин-Тонгру с ним не поплывут. Бесполезно было обращаться за помощью и к ра-Вауки, носившему на шее в кожаном мешочке пять крупных, безупречной формы жемчужин, каждой из которых хватило бы с лихвой, чтобы выкупить Вихауви. Вождь согласился бы скорее бросить их обратно в море, чем отдать хоть одну за жизнь невесть что возомнившего о себе юнца, оказавшегося на поверку неуклюжим пустозвоном, выставившим мекамбо на посмешище всех хираолов. Лучшим и единственным выходом Ваниваки представлялось склонить к участию в спасательной экспедиции Тилорна, и, вернувшись с моря, он тут же поспешил к колдуну, после чего, сломленный усталостью, едва добравшись до родового дома, заснул как убитый.
На следующее утро, избегая осуждающих взглядов родичей Вихауви, он снова ушел на лов рыбы. Бачаю — главе его рода — не было дела до переживаний и намерений самоуверенного юнца, бросившего к тому же друга на Тин-Тонгре: перед началом сезона дождей каждая пара рук на счету. Вернувшись с лова, Ваниваки, заручившись согласием колдуна принять участие в походе на Тин-Тонгру, прикорнул до первой звезды и отправился перегонять каноэ с южного берега Тулалаоки на северный. Винить себя в том, что имевшееся в его распоряжении время он потратил бездарно, юноша не мог — все от него зависящее было сделано с наивозможнейшей быстротой, и все же времени катастрофически не хватало…
— Где-то здесь должна была причалить первая лодка негонеро, — сообщила Маути, тревожно оглядываясь по сторонам. — Нехорошо будет, если они нас заметят — при виде Тилорна даже ребенок догадается, что заплыли мы сюда неспроста.
Ваниваки опустил весла и извлек из стоящей за спиной корзины маленький глиняный горшочек.
— Вот сок отилавы. Я взял его у старой Тупуали, и если ты уверен, что он тебе не повредит, самое время им воспользоваться.
Тилорн принял из рук юноши горшочек и, сделав Маути знак занять его место на веслах, стал перебираться на корму.
Дружно работая веслами, Ваниваки с девушкой затаив дыхание смотрели, как колдун окунул палец в загустевшую черную жидкость, понюхал, брезгливо морща нос, и решительно начал размазывать ее по светло-золотистому телу.
Отилава — драконье дерево — пользовалось у хираолов недоброй славой. Сок его скверно пах и не годился ни на что, кроме пропитки палочек для разжигания священного огня. Старухи, правда, мазали им стены родовых домов, уверяя, что драконья кровь отгоняет насекомых и уберегает от дурных снов, однако мало кто верил им. Зато никто не сомневался, что у выпившего сок отилавы кожа покрывается чешуей, а между пальцами вырастают перепонки, в связи с чем мекамбо опасались даже прикасаться к нему голыми руками.
Колдун, впрочем, мог позволить себе то, что заказано простым смертным, и Тилорн, разумеется, знал, что делает. Ни чешуя, ни перепонки тела его не обезобразили, хотя кожа на глазах завороженных зрителей окрасилась в коричневый с фиолетовым оттенком цвет, еще более темный, чем у Ваниваки. Сначала чужак потер драконьей кровью руки, потом грудь и плечи и, наконец, морщась и шипя, шепча под нос то ли заклинания, то ли проклятия на неизвестном никому языке, принялся покрывать соком лицо. Операция близилась к завершению, когда слева по борту раздался изумленный женский возглас.
Ваниваки стремительно обернулся — стоявшая на берегу украшенного единственной пальмой островка женщина, взволнованно жестикулируя, призывала молодого мужчину, выгружавшего из каноэ всевозможную снедь, потребную, чтобы весело провести время в уединении. Юноша потянулся за копьем и тут же отдернул руку. Даже если бы он решился убить этих двоих, чего Тилорн ни за что бы не позволил сделать, пользы бы это им не принесло: не вернувшаяся в канун праздника лодка — событие, способное встревожить негонеро не меньше, чем появление чужаков на Тин-Тонгре.
С удивившим его самого равнодушием Ваниваки, бросив весла, смотрел, как мужчина, оставив корзины, побежал к жене и, даже не подумав вооружиться (впрочем, в лодке у него скорее всего не было ни острога, ни копья), во все глаза вытаращился на незваных гостей. Черные блестящие волосы женщины были распущены и доходили до середины бедер, в руке она все еще сжимала черепаховый гребень. Появление незнакомцев застигло ее, когда она прихорашивалась для возлюбленного: губы и соски подкрашены алым, кожа натерта ароматным маслом и влажно поблескивает, за ухо заложен белый цветок кинияви — призыв к любви, ручные и ножные браслеты начищены, а на шее и бедрах — ниточки бус из мелких розовых ракушек, помогающих зачатию. По виду мужчины было ясно, что он тоже не рассчитывал встретить здесь кого бы то ни было. Наряд его составляли тяжелое ожерелье из бордовых кораллов, свидетельствовавшее, что он умелый и удачливый ныряльщик, и короткая юбочка из листьев мятитави, делавшая, как известно, носящего ее неутомимым в любви…
Неожиданно Ваниваки сообразил, что молодожены стоят совершенно неподвижно и больше напоминают деревянных истуканов, чем живых существ. Ни звука, ни жеста — негонеро замерли, глядя прямо перед собой невидящими глазами, и юноша понял, что объяснение этому могло быть только одно: Тилорн сумел заколдовать их. Но надолго ли хватит действия его чар и что будет, когда оно прекратится?
— Расколдуй их, все равно они расскажут о нас на Тин-Тонгре. А если не вернутся вовремя, начнется такой переполох, что нам там и вовсе будет нечего делать, — обратился Ваниваки к Тилорну.
— Мы можем плыть дальше. Они скоро очнутся, но вспомнить, что видели нас, будут не в состоянии, — сумрачно отозвался колдун, недовольный почему-то делом своих рук.
— Здорово! Тофра-оук не годится тебе даже в ученики! — восхищенно провозгласил юноша, — Ты великий колдун, не зря у тебя растут волосы на лице! Говорят, Тофра-оук тоже кое-что умел в молодости, но сила ушла от него вместе с последними волосами.
