Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Азерги, как и все прочие с любопытством разглядывавший кониса, знал, что надеждам на поддержку нардарской тяжелой кавалерии сбыться не суждено. Не имея на то веских причин, Марий Лаур не бросит своих людей в мясорубку пограничных боев, испокон веку затеваемых могущественными соседями. Значительно больше маг рассчитывал на то, что ему удастся навербовать наемников в Велиморе, чем он и собирался заняться, как только брачный договор будет подписан. Уже сейчас кормившихся из его рук «золотых» хватило бы, чтобы завладеть Мельсиной и скинуть придурковатого шада-стихоплета с престола, но удержать в повиновении весь Саккарем имевшимся в распоряжении Азерги заморским наемникам было явно не по силам. Велиморские мечники и копейщики — вот ключ к власти, и Марий Лаур, не сознавая того, должен был помочь ему этим ключом завладеть. Судьба, однако, распорядилась так, что нардарский конис еще до свадьбы оказал Азерги совершенно неожиданную и поистине неоценимую услугу.

Прислав щедрые дары Менучеру и Дильбэр, сиятельный жених не обошел своим вниманием и придворного мага. От лица кониса ему был вручен небольшой тюк, в котором оказалась потрепанная кожаная сумка, при виде которой шад презрительно поджал губы, шаддаат недоумевающе пожала великолепными плечами, а у Азерги сладко заныло сердце. Сумка Аситаха, мага и советника Иль Харзака, была хорошо памятна ему, и бессонную ночь, проведенную за чтением содержащихся в ней дневников своего предшественника, Азерги готов был считать едва ли не самой счастливой в жизни.

Из зашифрованных и потому недоступных непосвященным записей Аситаха следовало, что сундук мага, с которым тот не расставался даже во время путешествий, будет после смерти владельца надежно схоронен в Нардарском замке его помощницей — старухой Зильгар. Не было сомнений, что указания Аситаха были свято выполнены и сундук с волшебными атрибутами немыслимой мощи в целости и сохранности дожидается нового хозяина. Разумеется, надо будет еще отыскать девицу, обладающую кое-какими способностями, необходимыми, чтобы найти и открыть заветный сундук, но это, принимая во внимание расторопность Фарафангала, не должно вызвать особых затруднений…

— Глубоко чтимый брат мой, Менучер, венценосная шаддаат… — звучным голосом начал ответную речь Марий Лаур.

Азерги покосился на Дильбэр, с вожделением пожиравшую глазами могучую фигуру нардарского кониса, перевел взгляд на Менучера, лениво поглаживавшего золоченый подлокотник трона, и вновь устремил испытующий взор на Мария. Конес слыл человеком образованным, но вряд ли мог разобрать что-либо в дневниках мага, семь лет назад отправившегося с посольством в Велимор и скоропостижно скончавшегося близ Нардарского замка. Знал ли Марий, какую ценность представляет для Азерги сундук покойного чародея? Догадывался ли, какую услугу оказал ему, передавая сумку Аситаха, или считал это ничего не значащей любезностью, простым знаком внимания, который не вредно оказать советнику венценосного шурина? Азерги не был склонен верить в случайные совпадения и не считал, что флюгер или стрелка компаса повинуются божественной воле, однако в том, что сумка Аситаха оказалась в его руках именно тогда, когда он собирался приступить к переговорам с велиморцами, трудно было не узреть перста Судьбы. Похоже, Боги-Близнецы недвусмысленно советуют ему возглавить, подобно тому, как некогда это сделал Аситах, отправляющееся в Велимор посольство и по дороге завладеть сундуком предшественника, со смертью которого в Саккареме начались великие перемены.

Маг издал похожий на блеяние смешок и радостно потер крупные ладони. Мысль о том, что «счастливым» саккаремцам до сих пор невдомек, кому же они обязаны этими переменами, доставляла ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Посмотрим, что-то они запоют, когда он завладеет сундуком Аситаха и встанет во главе наемных велиморских ратей…

4

Храм Богини Милосердной был самым древним из всех мельсинских святилищ. Расположенный в старой части столицы, где обитала преимущественно беднота, он редко удостаивался посещения знати, и пожертвований прихожан едва хватало, чтобы прокормить немногочисленных храмовых жрецов. Приземистое здание, сложенное из источенного непогодой известняка, год от года ветшало: практичные приверженцы древней религии предпочитали посещать храмы Богини Плодоносной, Богини Победительницы, Утешительницы вдов, Богини, руку над морем простершей, — исконной покровительницы моряков и путешественников. О Богине Милосердной жители столицы, а тем паче приезжие вспоминали не часто, и еще реже находились у взывающих о милосердии деньги, чтобы почтить ее достойными дарами. Это, впрочем, не особенно огорчало Ракобса — настоятеля храма, столь богатого годами, что прихожанам он казался ровесником самого здания.

«Родина наша переживает трудные времена, и если нищает и бедствует саккаремский люд, наивно надеяться на процветание храма его Богини», — говорил он, слыша ропот жрецов, жалующихся на забвение и скудость, из-за которых приходилось порой отказываться от проведения иных обрядов.

Когда-то вдохновенные речи святого отца собирали в стенах храма немалую паству, но время пламенных пророков миновало, и Ракобс все чаще предоставлял возможность говорить от своего имени молодым жрецам. Силы уходили из его дряхлого тела, и теперь большую часть дня он проводил в келье, разбирая свитки, необходимые для завершения работы над начатой им еще в юности «Истории Саккарема». Младшие жрецы редко беспокоили настоятеля — возникавшие в течение дня вопросы обсуждались на вечерней трапезе, и Ракобс был несколько удивлен, когда полог, заменявший дверь, приподнялся и в его келью с поклонами вошли вечно соперничающие между собой Бейраф и Манунг.

— Святой отец, прости за неурочное вторжение, но сил терпеть своеволие Бейрафа больше нет! — выпалил Манунг с порога. — Он подменил камень, венчавший диадему Богини!

Настоятель отложил пожелтелый свиток и, щуря глаза, уставшие разбирать полустертый текст плохо сохранившейся рукописи, поднял их на вошедших. Манунг — медлительный и невозмутимый обычно, напоминавший этакого ленивого деревенского увальня, был чрезвычайно возбужден. Круглое лицо его было покрыто пятнами румянца, руки сжаты в кулаки, которые он, казалось, готов вот-вот пустить в ход, чтобы образумить Бейрафа. Тот, будучи нервным и суетливым молодым человеком, хранил на этот раз несвойственное ему спокойствие. Подвижное лицо родившегося и все детство проведшего на городском дне жреца хранило выражение оскорбленной добродетели, способное развеселить всякого, хоть немного знавшего не слишком-то щепетильного во многих отношениях юношу, благодаря предприимчивости которого даже в самые скверные времена храмовая братия не ложилась спать, не утолив голод хотя бы куском черствой лепешки, а жажду — глотком дешевого вина.

— Отец мой, я сделал то, что подсказали мне любовь и почитание Богини, — невозмутимо ответствовал он, опускаясь на пятки перед низким столиком Ракобса. — Прощелыга Фарафангал надумал — по распоряжению безбожного мага Азерги, разумеется, — провести перед очами Богини приготовленных для торгов рабынь. Делает он это, как я подозреваю, с тайным умыслом, надеясь отыскать среди них деву, обладающую божественной силой, дарованной ей Милосердной Хозяйкой Вселенной.

Настоятель кивнул, давая понять, что намерения Фарафангала не являются для него секретом.

— Будь моя воля, я бы запретил этому святотатцу входить в храм, но у нас нет дверей, которые можно было бы запереть. Да и не спасли бы они от произвола шадского советника, который сам отменяет и устанавливает законы во всем многострадальном Саккареме…

— Великое кощунство запретить вход в обиталище Богини Милосердной кому бы то ни было! Грешник и праведник, злодей и благодетель, свободный и раб, ребенок, мать семейства и последняя портовая шлюха вольны припасть к стопам Богини и молить ее о сострадании на любом языке! — гневно пробасил Манунг и под спокойным взором настоятеля тоже присел на плетеный коврик перед столиком со свитками.

32
{"b":"19963","o":1}