Литмир - Электронная Библиотека
ЛитМир: бестселлеры месяца
A
A

Бельвер вздохнула и вновь начала легонько пощипывать струны. Подобно другим набранным Шаккарой матушкам, она многое пережила, разбиралась в людях и всей душой переживала за своих воспитанниц. Дочь богатого саккаремского морехода, она получила хорошее образование и должна была выйти замуж за весьма достойного молодого человека, однако шторм, погубивший корабль отца, перечеркнул все надежды пятнадцатилетней девушки. В качестве платы за товары, которыми было нагружено погибшее судно, зафрахтовавшие его купцы забрали дом и все отцовские сбережения, так что девушка осталась без средств к существованию и крыши над головой. Отец ее жениха любезно предложил пожить до замужества в их доме, на что она с радостью согласилась, но разговоры о многократно откладывавшейся под разными предлогами свадьбе постепенно затихли и, по прошествии некоторого времени Бельвер с удивлением и ужасом обнаружила, что находится в доме жениха не то в качестве наложницы, не то служанки без содержания. Открытие это было вторым ударом судьбы, за которым не замедлил последовать третий. Бывший жених собрался жениться на богатой невесте, и Бельвер было предложено на время отправиться в одно из поместий его отца, который, ласково встретив сироту, тут же начал объясняться ей в своих чувствах.

Восемнадцатилетней девице потребовалось совсем немного наблюдательности, чтобы убедиться, что подобные чувства старый сластолюбец питал ко всем находившимся в поместье служанкам и рабыням, после чего Бельвер решила вернуться в Мельсину, чтобы обратиться за помощью к друзьям отца. Возможно, они бы и помогли, если бы разобиженная девица сдержалась и не сказала престарелому любовнику несколько дерзких слов, которые показались ему до такой степени обидными, что он недолго думая приказал заковать ее в цепи и продать на ближайшем торгу. С тех пор Бельвер кем только не пришлось побывать: стряпухой в рыбачьей артели, ключницей в замке и шлюхой в воинском обозе. Наконец ей показалось, что Богиня, взыскав с нее полной мерой за грехи предков, отступилась от своей жертвы — Бельвер взял в жены зажиточный селянин. Он был груб и придирчив, но заставлял работать не больше, чем трудился сам, то есть до полной темноты, и, вероятно, появись у них дети, Бельвер, смирившись с участью, через положенное Богиней число лет умерла родами, силясь подарить ненасытному муженьку пятое или десятое чадо. К тому времени, однако, ей столько раз приходилось раздвигать колени перед кем попало, а потом травить нежеланный плод и лечиться от дурных болезней, что чрево было уже не способно дать миру новую жизнь, и дабы избежать преждевременной погибели от участившихся побоев разочарованного мужа, она сбежала от него и добралась-таки до Мельсины…

Тихонько наигрывая на лютне, матушка пыталась припомнить, все ли она растолковала Ниилит, все ли сделала, дабы убедить девчонку, что «Девичий садок» — лучшее, о чем та могла мечтать. Выходило, будто все уже сказано, и теми средствами, которые были в распоряжении Бельвер, вывести Ниилит из состояния полнейшего равнодушия ко всему окружающему невозможно. Девчонке нужна свобода, нужен Зелхат с его умными книгами, но этого у нее уже никогда не будет. Ниилит не может полюбить золотую клетку, несмотря на все старания матушки; она не может даже оценить ее и, значит, принесет Шаккаре лишь убытки. Ее покорность ничего не стоит. Она никому не нужна, потому что покорность, как закатное небо, имеет самые разные оттенки. Одни мужчины ценят радостную покорность, другие — дерзкую, третьи — злую. Этих оттенков может быть бесконечное множество, но кому нужна покорность равнодушная, унылая, как небо, затянутое серой беспросветной хмарью? Это бросовый товар. Таким товаром Шаккар торговать не станет, и того, кто ему подобный подсунет, не помилует.

Бельвер в последний раз коснулась жалобно тенькнувших струн и тяжело поднялась с разбросанных по плоской кровле подушек. Окинула прощальным взглядом усыпанное звездами небо, к которому, словно дым из храмовых курильниц, поднимался от раскалившейся за день крыши колышущийся, искажающий очертания предметов воздух.

— Матушка Бельвер! Матушка Бельвер! — неожиданно окликнул ее звонкий девчоночий голос.

— Что тебе, попрыгунья? — Бельвер повернулась к Сохи — маленькой служанке, еще годовалым младенцем подобранной одной из матушек на крыльце «Садка» да так и прижившейся здесь по милостивому разрешению Шаккары.

— Матушка Бельвер, хозяин срочно зовет! Он у себя всех матушек собрал, насилу я тебя отыскала!

— Случилось что? К чему такая спешка?

— У него сегодня Фарафангал был. Что-то он хозяину наговорил, вот Шаккара и велел вас созвать.

— Спасибо, попрыгунья. Снеси-ка вниз мою лютню да напомни Ахеджи, чтобы она тут подушки и все прочее прибрала, — распорядилась матушка Бельвер и направилась к лестнице, раздумывая, не сказать ли Шаккаре свое мнение о Ниилит прямо сейчас. Хочешь не хочешь, а рано или поздно говорить придется, так зачем откладывать, душу себе травить?

6

Приблизившись к Тайлару, группа вернувшихся из разведки верховых остановилась, и Найлик, подняв в воинском приветствии руку, доложил:

— Комадар, в лесу засели лучники. Оседлали дорогу, и если попробуем прорваться, перестреляют нас, как обожравшихся лягушками цапель. — Помощник Тайлара родился в приморских болотах и по младости лет еще не расстался с бытовавшими у тамошних жителей присловьями.

— Странно, что селяне не предупредили нас. По их словам, кроме дозорных Габского гарнизона нам могут встретиться лишь сборщики налогов. Но в лесу этом ни тем ни другим делать нечего, и стрельбой из лука они отродясь не баловались. — Тайлар задумчиво погладил выросшие за месяцы опалы усы. Он рассчитывал еще до темноты подойти к стенам Астутерана, первому из городов северного Саккарема, в гарнизоне которого было немало его единомышленников. Можно, конечно, обогнуть дубраву, но уйдет по меньшей мере день…

— Если комадар позволит… Полагаю, это урлаки, поджидающие купеческий обоз, — предположил юноша. — Толком мы их не разглядели, но мне показалось, что лишь на одном стрелке был панцирь. Остальные в стеганых халатах, да и стрелы у них… — Найлик протянул Тайлару длинную стрелу с плоским широким наконечником. Тот повертел ее в руках и передал Кихару — седовласому воину, примкнувшему к отряду мятежников дней двадцать назад и сумевшему снискать уважение бывшего комадара продуманностью и обстоятельностью неспешных суждений. Он был самым старшим из трех сотен бойцов, собранных Тайларом за время продвижения на север, и его опыт бывалого фуражира оказался поистине неоценимым приобретением для отряда. Кряжистый, немногословный ветеран знал, сколько потов надо пролить, чтобы выиграть самый незначительный бой, и несравнимо больше был озабочен переговорами с пахарями и пастухами о хлебе и мясе для своих соратников, чем разработкой планов свержения саккаремского шада.

— Если это и правда урлаки, — произнес он грубым, шершавым как точильный камень, голосом, — надо попробовать договориться с ними.

— Чем урлаки лучше шадских прихвостней? Чем гадюка лучше кобры? О чем нам говорить с грабителями, убийцами и насильниками? Эти пожиратели падали вырезали всю мою деревню, и я охотнее перегрызу им горло, чем обменяюсь хоть парой слов! — произнес хмурый детина с постоянно дергающимся лицом, выразительно касаясь бугристого шрама, шедшего от левого уха до сильно выступающего подбородка. По собственному утверждению, единственное, что он умел и что действительно стоило уметь в жизни, — это выращивать хлеб. Великое это умение Тайлар ценил и все же, полагая, что хлебопашец будет едва ли уместен в отряде, не слишком его привечал, пока собственными глазами не увидел, как Фербак, лихо орудуя тяжелой дубиной, вдохновенно крушил головы стражников, пытавшихся помешать мятежникам переправиться через один из притоков Сиронга.

— В глазах шада и его слуг мы ничем не отличаемся от урлаков. А те не больше нашего любят венценосного кровопийцу и, узнав, кто мы, вряд ли станут тратить на нас стрелы, — возразил ветеран, покосившись на Фербака.

35
{"b":"19963","o":1}
ЛитМир: бестселлеры месяца