Литмир - Электронная Библиотека
A
A

17

Очнувшись, Эврих долго не мог понять, где он и что с ним происходит. Заваленное мусором и обломками досок и корзин помещение ходило ходуном, юношу кидало из стороны в сторону, пол норовил поменяться местами с потолком, а в голове трещало и гудело, будто он сутки просидел в «Несчастном борове». Несмотря на страшную головную боль, Эврих сообразил, что, если желает уцелеть в этой свистопляске, ему надобно найти надежную точку опоры, иначе его просто расплющит о стены этого кувыркающегося короба. Преодолевая ломоту и головокружение, он кое-как дотащил свое непослушное, неуправляемое и ставшее почему-то невероятно тяжелым тело до крутой деревянной лестницы, показавшейся ему смутно знакомой и представлявшейся единственным надежным предметом в этом сошедшем с ума мире. Вцепившись в ступени руками и ногами, он понял, что лестница эта и в самом деле ему знакома и находится в одном из трюмов «Девы» и… Тут он вспомнил «Рудишу», схватку со «стервятниками», ослепительную вспышку, и ему стало так плохо, как не было, пожалуй, еще никогда в жизни.

Борясь с тошнотой и вспыхивавшими в мозгу огненными кольцами, которые, сталкиваясь, причиняли ему невыносимые страдания, он все же нашел в себе силы пристегнуться ремнем к ступеням лестницы, прежде чем вновь потерял сознание.

Много раз выплывал он из мрака небытия и вновь впадал в беспамятство, радостно приветствуя его, как смерть-избавительницу. Но смерть не шла. Снова и снова она обманывала его, и вместо моря вечного света видел он то бескровные губы Памелы, закушенные в беззвучном крике, то пастыря Непру, рассказывавшего о Последней войне, потрясшей два столетия назад Нижний мир, то Палия — отца Элары, столь несвоевременно явившегося в ее спальню, то Хриса, рубящегося на палубе «Девы». Перед глазами его вновь возникал храм Богов Небесной Горы, построенный в горном ущелье и похожий изнутри на гигантский тоннель. Портал его в Верхнем мире напоминал голову ужасного чудища с широко распахнутой клыкастой пастью — весьма выразительное предупреждение о том, что ожидает входящих по ту сторону Врат. Со стороны Нижнего мира храм походил на широко раздвинутые женские ноги — символика, в первый момент изрядно поразившая юношу. Понять ее, впрочем, было несложно: беженцам Верхний мир представлялся безопасным, как утроба матери, и в то же время они должны были быть готовы к тому, что там у них начнется новая жизнь, в которой многое будет казаться непривычным и удивительным.

Этот-то портал, близ которого не было стражи, Врата, у которых не было даже намека на двери, все чаще возникали перед внутренним взором Эвриха, маня его, как недосягаемая мечта. В полузабытьи ему чудилось, что он подходит к сложенным из розового ракушечника стенам храма и тот тает у него на глазах, подобно диковинным облачным замкам, возникающим порой на краткое время в летних небесах. Иногда ему мерещилось, что из недр портала вырываются чадные огненные валы и катятся на него и за ним, когда он пытается спастись бегством. Случалось, юноше удавалось войти в храм, но темный гулкий тоннель не выводил его к свету, а оказывался бесконечным лабиринтом, в котором бродили сотни, а может, и тысячи людей, перекликавшихся между собой, не видя и не встречая друг друга. Один раз Эврих уже почти вышел к свету, но, когда от Верхнего мира его отделяло меньше дюжины шагов, выложенный плитами пол внезапно разверзся, и он рухнул в черную бездну, где мерзко визжали, алчно хрюкали и лязгали зубами невидимые чудища.

Видения эти повторялись снова и снова, причем перемежались они все чаще и чаще сценами боя на палубе «Девы». Боя, в котором пал под ударами мечей Бикавель, испустил дух израненный «стервятниками» Ржав, Томика и другие купцы и матросы, погибла, прирезанная походя — почему и зачем? — похожая на хрупкий северный цветок Хатиаль. И странное дело, после этих действительно душераздирающих сцен невозможность пройти через Врата уже не казалась Эвриху такой уж важной. Жаль было только, что, потеряв право вернуться в Светлый мир, он ничем не помог своим спутникам, не спас Хатиаль, не прикрыл спину Хриса. Хотя, если бы он обнажил оружие ради спасения друзей, наверно, и Врата не казались бы ему столь непроходимыми: одно дело — попытаться спасти, и совсем иное — отомстить…

А потом Эвриху стала мерещиться вода. Ему чудилось, что он сидит по пояс в воде, но пить эту воду нельзя. Он протягивал к ней руки, и вода отступала, задирал голову, чтобы поймать льющиеся с неба струи животворной влаги, но дождь внезапно переставал, а когда редкие капли все же попадали на его воспаленный язык, они имели вкус крови, и юноша торопливо выплевывал их. Он сознавал, что должен стряхнуть с себя пагубное оцепенение, выбраться из тягостного бреда, любым способом выкарабкаться из мучительного кошмара, и в какой-то момент ему это удалось. Луч солнца, пробившись сквозь тучи, ударил юноше в глаза, и он с ужасом и удивлением обнаружил, что все еще находится в трюме, привязанный к ведущей на палубу лестнице, и трюм этот залит водой, которая доходит ему до пояса.

Первая пришедшая Эвриху в голову мысль — корабль тонет и он не успеет покинуть «Деву» — едва не стоила ему жизни. Вцепившись непослушными пальцами в удерживавший его пояс, он рывком расстегнул свою спасительную сбрую и, не в силах удержаться на подкосившихся ногах, шлепнулся в воду. Потрескавшиеся губы обожгло огнем, он непроизвольно глотнул горько-соленой воды и, оскальзываясь и падая, пополз по ступенькам ставшей неправдоподобно крутой лестницы. Руки и ноги отказывались служить, отзывавшееся пронзительной болью на каждое движение тело молило о пощаде, и, если бы не солнечный луч, подобно заботливому и упрямому другу звавший юношу в мир живых, он, быть может, и не одолел бы охватившие его отчаяние и слабость. Но протянутая солнцем теплая рука ободряла и манила наверх, звала требовательно и настойчиво. Одеревеневшие руки и ноги начали потихоньку слушаться и после показавшимися бы ему в иное время смехотворными, а ныне отнявших последние остатки энергии усилий, он сумел-таки вытащить свое неподъемное тело на нагретую солнцем палубу и растянулся на ней, прижавшись щекой к ласковому, пахнущему жизнью дереву.

На этот раз Эвриха не преследовали кошмары, и проснулся он от того, что большая чайка ощутимо клюнула его в руку. Некоторое время юноша, щурясь, смотрел в неподвижный, окруженный ржаво-коричневой оболочкой глаз замершей и тоже с любопытством уставившейся на него серебристо-белой птицы, потом приподнял голову, и чайка с трескучим криком взмыла в закатное небо.

Его мучила жажда, но, поднявшись на ноги, он был так потрясен плачевным состоянием «Девы», что забыл даже о воде. Судну, потерявшему команду, тела которой, по всей видимости, смыло за борт, каким-то чудом удалось пережить шторм, однако цена за это была заплачена поистине колоссальная. Кормовая и носовая надстройки были полностью снесены, обе мачты вместе со всем такелажем и второй шлюпкой исчезли. Судя по тому, как глубоко осела корма «Девы», возвышавшаяся над верхушками волн всего на полтора локтя, можно было с уверенностью предположить, что по меньшей мере два трюмовых отсека затоплены. Глядя на развороченную «рыбой» сторожевика палубу, Эврих подивился, как судно вообще держится на плаву. Аррантские корабелы в самом деле могли творить чудеса, Хрис не зря уверял, что недурно разбирается в кораблях, все это так, однако без помощи Отца Всеблагого тут явно не обошлось. Потрескавшимися, кровоточащими губами Эврих беззвучно прошептал благодарственную молитву Отцу Созидателю, Богам Небесной Горы и Морскому Хозяину, после чего в голову его пришла крамольная мысль о том, в самом ли деле он спасен «от клинка алчущего и пучины морской», или быстрая смерть заменена мучительно долгой пыткой медленного умирания от голода и жажды?

Окинув взглядом горизонт, юноша уверился, что ни берега, ни проходящего мимо судна не видать. Теперь все зависело от того, сумеет ли он найти на полузатонувшем корабле питьевую воду. Морской он, будучи в бессознательном состоянии, нахлебался еще в трюме, и ничего хорошего это ему не принесло.

117
{"b":"19963","o":1}