– Почти в норме.

– Самое главное! Да… В Москву тебе надо бы съездить, двадцать пять лет скоро, хоть с матерью встретишься, отметишь…

– Николай Степанович!

– Ну?

– А с институтом как? Ведь если не восстановлюсь – привет, армия!

– Решим, – отмахивался всесильный генерал. – И с армией, и с институтом, и с приветом. То заботы мои. А пока вот… две тысячи рупий вам, молодой человек, на радости быстротекущей жизни, и вот тут подпишись…

– Сумму указывать?

– Не надо.

С кучей разнообразного сувенирного хлама я отбыл в Москву в отпуск.

Уже вовсю бушевала перестройка, чье начало я благополучно пересидел за рубежом, создавались кооперативы и устойчивые преступные группировки, появлялись в быту рядовых граждан компьютеры и видеомагнитофоны, и мое зарубежное бытие в государстве третьего мира особо престижным уже никому не казалось.

– Бросай ты эту страну факиров, иди в институт, – убеждала меня маман, – а то так и будешь вечным студентом…

Что ей ответить, я просто не знал, соотнося свое будущее с планами моего покровителя Николая Степановича.

На поддержку кого-либо иного мне просто не приходилось рассчитывать.

В силу неизвестных причин, выяснение которых я посчитал излишним и неделикатным, муж-полковник маму мою оставил, жила она теперь одна, работая референтом в английской торговой фирме, красота ее поблекла, тяготилась она вечерним своим одиночеством, а потому отпускать меня обратно категорически не желала.

Меня же, наоборот, тянуло обратно в солнечную Индию из мрачной осенней Москвы – к моей обжитой квартирке, подружкам, оставленному на служебном паркинге автомобильчику «амбассадор», университету, секции карате и к привычной работе.

Кстати, благодаря в основном щедротам Николая Степановича образовался у меня из сэкономленных «оперативных расходов» сберегательный счет в размере тридцати пяти тысяч долларов США в солидном банке города Бангалора, и спонсировать данными средствами государство Индию я при всем уважении к нему как-то не собирался. Мой счет в банке курировал знакомый мне менеджер, кому я давал уроки в школе карате.

Через неделю пребывания в отпуске, ранним утром, запомнившимся как худшее утро в жизни, в квартиру пожаловали трое в штатском.

Мать уже ушла на работу, я только-только протирал глаза ото сна, входную дверь открыл безо всяких «Кто там?», и тут же в нос мне сунули удостоверение с тисненой надписью «КГБ СССР» и вежливо спросили разрешения в квартиру войти, чему я, по причинам естественным, противиться не стал.

Далее начался кошмарный сон наяву.

– Ну как, акклиматизировались? – поинтересовался один из безликих штатских, в то время как второй, бесцеремонно открыв книжный шкаф, вытащил из него томик Гашека и, раскрыв книгу, извлек лежавшие между ее страниц загранпаспорт и сберегательную книжку, выданную в индийском банке. Понятное дело, даром ясновидения этот тип обладал едва ли, а вот способностью проникновения в жилища граждан во время их отсутствия там и выяснения, где что лежит, – наверняка.

– Неплохо зарабатываем, а? – обратился он ко мне, поневоле утратившему дар речи. – Молчим? Собирайтесь, поедете с нами.

В глухом, лишенном окон кузове военного автомобиля я был вывезен за город и вскоре очутился на территории тюремного типа объекта, обнесенного бетонным забором с козырьком из колючей проволоки, протянутой на изоляторах.

Собственно, разглядеть объект мне привелось мельком, поскольку сразу же из автомобиля меня провели в полуподвальное помещение с решетками на окнах, где находился стол и два стула, на одном из которых восседал грузный седовласый человек в потертом вельветовом костюме болотного цвета.

Человек вежливо представился:

– Иван Константинович.

После предложил мне чай и бутерброды, от которых я, не успевший позавтракать, не отказался.

Надо отметить, что вели себя комитетчики по отношению ко мне подчеркнуто корректно, хотя принадлежность данных лиц именно к КГБ я сразу же поставил под глубокое сомнение. Однако то, что мне довелось оказаться в недрах одной из спецслужб, уяснил однозначно.

Глупых вопросов о правомерности своего задержания я не задавал, прав не качал и держался так, будто все происходящее со мною – событие естественное и ординарное.

Седовласый Иван Константинович полюбопытствовал о наших с Николаем Степановичем взаимоотношениях и получил ответ, что таковые отношения превосходны; затем, проявив обескураживающую осведомленность о частностях моего индийского бытия, перешел к вопросам, касавшимся контактов с индусами, а далее беседа затронула финансовые расходы, которыми плодотворность данных контактов обеспечивалась.

В своих объяснениях я в основном ссылался то на личную забывчивость, то на руководящие указания Николая Степановича, настоятельно рекомендуя своему дознавателю привлечь к нашему диалогу и моего генерала-начальника, способного подтвердить правдивость даваемых показаний, но таковые рекомендации жестко игнорировались, и я начинал понимать, что мой всемогущий покровитель, видимо, влип в какую-то историю, одновременно затянув легковесным перышком в ее крутую воронку и меня, грешного…

Из письменного стола Иван Константинович достал какие-то бумаги.

– Ваша подпись?

Да, подпись была моя. На всех бумагах без исключения. Но только машинописные тексты над подписью были в диковинку:

«Получено пятьдесят тысяч долларов…»

«Тридцать тысяч долларов…»

«Шестьдесят две тысячи долларов…»

И так далее.

– Я не получал этих денег!

– Подпись ваша?

– М… да.

– Так вы что, подписывали чистый лист?

– Ну… в общем… Николай Степанович сказал…

– Вы на Николая Степановича не ссылайтесь, вы о себе, пожалуйста… И подробнее.

– Он сказал: ты подпиши, а документ я заполню.

– Но вы же не придурок вроде…

Тут я ответил так:

– Вопрос не в том, придурок я или гений. Вопрос в том, что Николай Степанович – генерал, не терпящий обсуждения приказов.

– Хорошо. А откуда появились тридцать пять тысяч долларов на вашем счете в банке?

– Мне их дал Николай Степанович, – не моргнув глазом, продолжал я дудеть в самую надежную дудку. – На возможные непредвиденные расходы.

– Вот так сразу – взял и дал. Тридцать пять тысяч.

– Не сразу. Частями, время от времени. Он говорил, что это наш оперативный стратегический запас.

Я врал, уже веря самому себе. И все валил на бывшего своего начальника, сознавая: казнокрад Николай Степанович, конечно же, для моего следователя абсолютно и категорически недоступен и, возможно, плавает сейчас в своей панаме неторопливым брассом в бассейне какого-нибудь роскошного отеля, расположенного на берегу океана в штате Флорида, предоставив мне отдуваться за весь его финансово-агентурный аферизм…

– То есть вы понимаете, о какой сумме идет речь? – спросил Иван Константинович с ощутимой угрозой.

– Не понимаю.

– О сумме более миллиона долларов.

– Извините, но тогда я парюсь здесь за чужие радости.

– Выбирайте выражения.

– Я их как раз и выбираю. Самые доходчивые.

– Анатолий, вам придется у нас задержаться.

– На каком основании? – мягко вопросил я.

Иван Константинович помедлил, затем со вздохом произнес:

– Я буду откровенен, Толя. Вы взрослый мальчик, понимаете, с кем имеете дело, и уж, конечно, сознаете, что данную историю нам надо прояснить до конца. Поэтому предлагаю вам или сотрудничество, или конфронтацию. Как скажете, так и будет.

– Сотрудничество, – не утрудившись раздумьем, изрек я.

– Еще одно доказательство, что вы не придурок, – констатировал мой следователь. – А теперь позвоните маме на работу и сообщите, что вы уехали на три дня к школьному приятелю на дачу.

Из ящика стола он извлек трубку радиотелефона. Я в точности исполнил его приказ.

Далее – началось! Нескончаемые допросы, полиграф, снова допросы…

Скоро ситуация прояснилась для меня окончательно: я проходил в качестве свидетеля во внутреннем расследовании шпионским департаментом финансовых махинаций Николая Степановича, причем поначалу фигурировал как соучастник преступного сговора и доверенное лицо перерожденца в генеральском мундире, но во мне быстро, что называется, разобрались, и по прошествии третьего дня Иван Константинович передал мне заклеенный почтовый конверт, не отмеченный никакой надписью, но явно содержащий некие бумаги.