Как и полагалось. Во избежании проникновения, нападения и прочих злоумышлений в тревожной обстановке розыска бежавшего преступника.

Вымокший, невыспавшийся, с налитыми кровью глазами и лицом, окаменевшим от хронической злобы, Басеев вернулся в роту под утро, скинул у входа сапоги с налипшими на подошвы комьями грязи и прошел в столовую, где, в несколько глотков опорожнив стакан чаю, выслушал со стылой усмешкой жизнерадостный доклад дежурного о полнейшем порядке и благолепии в стенах вверенного ему подразделения.

Я стоял неподалеку и, дождавшись завершения доклада, спросил, могу ли пойти проведать свое заборное хозяйство.

— Давай, но после обеда — ко мне в канцелярию, — даже не обернувшись в мою сторону, произнес лейтенант.

Я добрался до поселкового почтампта и позвонил, как просил Олег, по продиктованному мне номеру телефона.

Четко прозвучал отзыв, я представился, выдал в непринужденной манере заученный текст, и меня попросили передать Карлу Леонидовичу, что в гости к нему друзья уже собираются и навестят они его в самое ближайшее время.

У почтампта мне встретился Труболет. В джинсах, пестрой рубашечке, пижонской черной шляпе с длинными краями…

— Вот так да! — сказал я ему вместо приветствия, несколько обескураженный его вызывающим вольным нарядом.

— Босяк фасона не теряет! Свобода, начальник! — заулыбался он, сияя множеством золотых коронок. — Сегодня откинулся…

— И куда теперь?

— Россия большая, лохов много… — прозвучал ответ. — Кстати, — вдруг озадачился он, — дружка-то твоего нашли?

— Какого еще дружка?

— Ну, Олега…

— Почему «дружка»?

— Ну так, кентовались вы вроде…

— Ищут.

— Молодец, мужик… — Труболет сорвал с тополя лист, стерев с новенького остроносого штиблета пятнышко грязи. — Правда, в то, что с концами ушел, не верю. Отловят. Да, начальник, вот что… — продолжил он задумчиво. — Вчера в зоне выявили десять человек пьяных. Нашли пустые бутылки. «Кум» икру мечет, роет, где источник… Леня — в шизо. Так что глуши мотор…

На том мы с Труболетом и распрощались.

Полоса ливней, похоже, закончилась, вновь начинался зной, глина раскисших дорог черствела на глазах, желтели травы, внешняя «запретка» заросла ломким сухим сорняком едва не метровой высоты, а над ним высилась шеренга арматурных шестов с косо приваренными к их верхушкам планками, вдоль которых должна была протянуться колючая проволока. Проволоку, правда, несмотря на клятвенные заверения строительного начальника, завозить не спешили.

Раздевшись до плавок, я навел порядок в своей каптерке, вымыв пол и разобрав инструмент, после чего, надев солнцезащитные очки и шлепанцы, двинулся принять душ в жилую зону.

— Гражданин начальник! — донесся до меня зов из барака лагерной больнички. — Можно вас на минутку?

В окне барака мелькнул изможденный — вероятно, после отсидки в шизо — лик Отца Святого.

Я двинулся на зов и вскоре оказался в душном, пропитанном запахами корболовки и йода лазарете.

В больничных покоях, судя по татуировкам и вообще чертам физиономий, находился на данный момент исключительно «блатной» контингент, к которому благодаря многочисленным судимостям, по праву принадлежал и Отец Святой.

Естественно, посыпались вопросы, касающиеся розысков Олега, а вернее, их эффективности.

— Ищут, — кратко отвечал я.

— Может, и свалил, — высказал предположение один из зеков. — Мент ведь, знает, какие расклады и примочки там всякие…

— Ты тоже кодекс знаешь, а все равно паришься, — резонно заметили ему.

Прислушиваясь к народным версиям, я взял с одной из кроватей гитару, провел по струнам. Сказал:

— Расстроена.

— А сбацать могешь? — оживились зеки. — А то у нас балалаечник со вчерашнего дня на выписке…

— Ну так… — Я пожал плечами. — Десяток аккордов знаю.

— Подыграй, я спою, — попросил один из блатных.

— Ну, давай… — Я подтянул ослабшую струну.

Зек тут же затянул нечто тюремно-лирическое, что нуждалось в аккомпонементе несколькими незатейливыми созвучиями, к его вою тут же пристроился надтреснутый тенорок Отца Святого и чей-то утробный бас. Увлекшись, трио заголосило, как стая мартовских котов, и мне пришлось увеличить степень сотрясения струн, однако наше культурное мероприятие неожиданно прервалось запоздалым выкриком: «Шухер!», а вслед за ним раскрылась входная дверь, и лазарет начали заполнять представители лагерной администрации, незнакомые мне офицеры в легких рубашках с погонами полковников, а затем различились и известные лица: командира дивизии, полка, начальника штаба…

Процессию замыкал жалкий, скукоженный лейтенант Басеев.

— А это у вас кто? — кивнув в мою сторону, недоуменно вопросил командир дивизии начальника колонии.

Отложив гитару, я приподнялся с койки. Снял свои пижонские очки.

Позу я выбрал расслабленную, ибо вытягиваться перед начальством, будучи в шлепанцах и плавках, посчитал делом глупым.

— Э-э-э… — произнес начальник колонии, бегая глазами по сторонам.

— Что за массовик-затейник? — настаивал командир дивизии. — И почему вы в этаком пляжном виде, осужденный?

— Из воров, видно, — подал реплику неизвестный мне подполковник. — Совершенно распустились!

— У них тут клуб интересных встреч, — заметил начальник штаба.

— Это, товарищ генерал, инструктор роты, — торжественно доложил «кум».

Комдив непонимающе уставился на него.

— Да-да. Тот самый, который… — «Кум» запнулся многозначительно.

Я мельком взглянул на Басеева.

Лейтенант стоял с закрытыми глазами, и в тишине отчетливо слышался скрип его зубов.

— Разрешите идти, товарищ генерал? — осведомился я.

Послышался чей-то нервный смешок.

— Идите… — растерянно на смешок обернувшись, произнес комдив с какой-то механической интонацией.

И я решительно и слепо двинулся сквозь офицерскую массу, услышав за спиной:

— С этой ротой мне все понятно! Мерзавцы! И мы еще удивляемся… Перед ним целый генерал стоит, а он в таком виде!

У «вахты» я столкнулся с командиром батальона, получив выволочку как за собственный внешний вид, так и за внешний вид наружной «запретки», буйно заросшей травой.

— Принять меры немедленно! — бушевал комбат, изрядно, видимо, вздрюченный приехавшей из-за чрезвычайного происшествия комиссией. — Бегом!

— Но тут газонокосилка нужна! — позволил я робкое возражение.

— Молчать! Исполняйте приказ!

Я отправился в каптерку, облачился в свое хэбэ, размышляя о гарантированных мне неприятностях, и вдруг взор мой упал на коробок со спичками, лежавший на столе.

Пришла идея: а может, попытаться как-то выжечь эту пакостную растительность?

Я вышел к караульной тропе и присел на корточки перед желтой травяной полосой.

Неподалеку, у входа в караульное помещение, толпились высокие чины внутренней службы и войск МВД, обсуждая свои впечатления от проведенной ими инспекции.

Думаю, наиболее сильное впечатление на комиссию произвел сержант Подкопаев.

Я чиркнул спичкой и сунул ее в гущу травы. То, что произошло несколькими секундами позже, я не мог даже и вообразить, полагая, что процесс горения будет протекать неспешно и управляемо, тем более после прошедших ливней…

Трава полыхнула ясным, стремительным пламенем, с жутким треском взвившимся в небо, а затем, подхваченное ветерком, пламя широко покатилось по всей полосе «запретки», замыкая вокруг жилой зоны кольцо.

Огонь поднимался ввысь на высоту в несколько метров, облизывая дощатое основное ограждение и опоры постовых вышек, с одной из которых, перепугавшись, сиганул, держа на весу автомат, прямо на территорию жилой зоны часовой.

Толпа облеченных карательной властью лиц нестройно посеменила в мою сторону, и лица толпы были искажены не то яростью, не то испугом.

Мои мозги окаменели от страха.

Однако через считанные секунды огонь, пожрав свою легкую пищу, затих, оставив после себя дымящееся почернелое пространство и, слава Всевышнему, не тронув забора иначе, конечно, мне бы была труба!