Вернувшись в комнату, Энни лег и мгновенно уснул.

Когда он вновь проснулся, то увидел на полу фонарь и рядом с ним карту.

Это была карта Южно-Китайского моря, составленная английским адмиралтейством. Мадам Лай сидела в своей любимой позе, подогнув под себя ноги, и измеряла расстояния циркулем, который держала, как палочки для еды. Несколько мгновений Энни с наслаждением наблюдал за ней. Не поднимая головы и не глядя в его сторону, она сказала:

— Это путь от Манилы до Гонконга.

— Да, я вижу.

— В июне Южно-Китайское море, как правило, спокойное. Холодный муссон Тай-Хун теряет силу и действует только к западу от Тайваня. А южный муссон к этому времени еще не успевает набрать силу.

Служанка сидела в углу и готовила чай. Вскоре она принесла Энни чашечку. Это был жасминовый чай (его любимый). Еще она принесла пачку сигарет, лежавшую в кармане его рубахи. Энни любил эти сигареты, они были тонкие и пикантно-крепкие, типичные дешевые английские сигареты. Он вытянул левую руку, полностью «укомплектованную» ранкой, сигаретой, кольцом с черным камнем, и спросил:

— Что это значит? Это какой-то знак? Или слово?

— Это «Большой Белый Медведь».

На карте она показала точку на Крайнем Севере и сделала один из своих восхитительных жестов:

— Здесь ледяные моря. Большие белые медведи. Это вы.

Энни пытался казаться равнодушным, однако имя ему очень понравилось. Длинное, достойное, благородное. Абсурдное, но подходящее. Тем не менее, как и все имена, оно было несколько неточным.

— Я не люблю холод, — сказал Энни. — Не люблю холодные страны.

— Холодная страна — сердце гуайло. — Мадам Лай звонко рассмеялась. Похоже, она пребывала в хорошем расположении духа.

Энни чувствовал, что, как и раньше, он в более или менее здравом уме. Только слух еще оставался очень чувствительным. Он болезненно поморщился, и мадам сжалилась над ним.

— Белый Медведь, ты должен положить это кольцо в секретное место. Люди не должны его видеть. Зато сейчас ты — Праведный герой. Я говорю своим людям: «Решайте. Вы должны решить, этому гуайло можно доверять?» Я так им говорю. Вы понимаете?

— Конечно. И даю девять из десяти, что они согласны доверять, — буркнул Энни.

Мадам Лай улыбнулась и сделала жест, который, в зависимости от ситуации, мог означать и «да», и «нет», но сейчас он скорее имел утвердительное значение.

— Они мужчины, — непринужденно сказала мадам Лай, и по ее тону чувствовалось: она и уважает, и одновременно презирает тех, кто у нее служит. Она была для них и «сестрой», и госпожой.

Энни снова поразился ее женственности. Он видел всю происшедшую сцену как в зеркале: в первую очередь себя, полураздетого, лежащего под одеялом на полу ее каменного дома на скалистом острове. Возможно, его сердце и холодная страна, но его гормональная система явно пребывала в тепле. Напиток, который ему предложили, сочетал в себе много компонентов. Ее гладко зачесанные волосы, узкая спина, изумительной красоты шея и руки производили на него сильное впечатление. Но одеяло надежно скрывало его нынешнее физиологическое состояние.

— Откуда мне это понять? — сказал он.

— Неправда, вы понимаете. Есть Закон Желтого знамени. Простой закон, но очень-очень тяжелый. Вы очень хорошо понимаете.

— Есть только один закон, которого вы придерживаетесь, тот, что позволяет вам быть жестокими, как вы того и желаете.

Энни снял кольцо и положил его в пустой спичечный коробок, в котором некогда лежал таракан и который он до сих пор носил в кармане штанов. Она вновь рассмеялась, глядя на него.

— Ваши люди едят крыс, — сказал Энни. — Я видел, как один из ваших пушкарей потрошил прошлой ночью пару крыс на баке. Вся команда ест крыс.

— Мы и тараканов едим. В море пустой желудок ест все. — Она захохотала как безумная. — Чертовы крысы очень-очень вкусные. Завтра у нас на ужин будут крысы специально для вас. Черт! — Она хлопнула себя по колену. — Я видела, как в Шанхае французы ели лягушек, змей. А крысы вкуснее! Итак, капитан, скажите, что есть ваш закон?

Миловидная служанка налила Энни новую порцию чаю.

— Мой закон — не попасть в чан, где варятся крысы, — ответил Энни, и этот ответ ей понравился.

Она так смеялась, что чуть не завалилась на бок.

— Крысы! Крысы! Но вы не крыса! — уверенно произнесла мадам Лай. — Сейчас вы в порядке. Сейчас вы — Белый Медведь. Вы съедите крыс, но не будете вариться с ними. — Неожиданно, что было в ее характере, она перестала смеяться. Лицо сделалось как маска, она смотрела ему прямо в глаза. — Вы Большой Белый Медведь. Но вы не животное. И мы не животные. Мы люди, капитан. У каждого из нас есть долг.

— Надеюсь, вы не станете возражать, если теперь я в свою очередь посмеюсь? — И Энни тихо засмеялся.

Изящные бровки мадам Лай сдвинулись, она не поняла, что он имел в виду:

— Очередь? Смеяться?

— Да, посмеюсь в свою очередь. А вы?

На руках у нее не было колец, и она коснулась нефритового гребня, который поддерживал прическу.

— Я смеюсь. Да, я смеюсь.

Опершись на руку, лежа под одеялом с сигаретой на нижней губе, Энни пристально наблюдал за ней. Она же, едва касаясь, провела пальцами по волосам, особенно густым и пышным на затылке.

— Возможно, я недостаточно слежу за собой, — вдруг промолвила Лай. — Возможно, я лишаю себя многих удовольствий жизни. Но я делаю то, что должна делать. У меня есть долг. Перед памятью о моем отце и перед моим народом.

— Ваш отец умер, и ваш муж тоже. — Энни не знал достоверно о смерти ее мужа, но можно было легко догадаться.

Она рассказала о том, что ее отец со временем стал рабом опиума. Когда он понял, что вынужден остаться в мире грез навечно, он сделал старшего из живых сыновей главой Желтого знамени. Через год сын был убит — «обнаружен мертвым в домашних туфлях». Его сменил второй по старшинству сын. Он был главой Желтого знамени три года, пока не погиб во время тайфуна со всей своей командой. Старый Ман (отец) в тот момент был еще жив и стал свидетелем того, как его третий сын «потерял душу». Один монах-иезуит, преподаватель миссионерской школы (по имени Тексира), завладел умом мальчика. И тот стал христианином. Как новообращенный, он поступил в иезуитскую семинарию. А потом стал монахом.

Тогда старый Ман разрешил последнему сыну вступить в иной религиозный мир. Он вышел из крошечной каюты на борту «Тигра Железного моря», где провел последние четыре года наедине с опиумной трубкой. Невероятным усилием воли он заставил себя вновь принять командование военными джонками, число которых к этому времени сократилось до семи. На борт «Тигра Железного моря» он призвал свою дочь (самую любимую, ибо дочерей у него было несколько), которая тогда носила имя Таинственная Жасмин. Ей было девятнадцать, и она получила необычайно высокое для девочки народа танка образование. Отец всегда испытывал к ней особую привязанность, и у него — человека строгих традиций — было свое понимание, каким должен быть современный Китай. Возможно, это были всего лишь наркотические видения. Он хотел, чтобы она вышла замуж за человека состоятельного и образованного. Несмотря на некоторый упадок в делах, старый Ман был все еще богат. У него сохранились прочные связи с теми людьми в Макао и Шанхае, которые на закате Китайской империи выполняли роль своего рода арбитров, наблюдавших за ходом дел как на суше, так и на море, за территориальными границами и сферами влияния. В колледже «Святое сердце» Лай училась с таким прилежанием, что сестра Агнесса завела с ее отцом разговор о будущем девочки, после которого, боясь, что она пойдет по пути младшего брата, старый Ман забрал ее из колледжа.

— Тринадцать лун я плавала с ним на «Железном тигре», и за все это время моя нога не ступала на землю, — сказала мадам Лай.

На корабле были еще двое мужчин (один старый, другой молодой): племянник и сын младшей жены — претенденты возглавить «Собрание Праведных героев Желтого знамени». Но отец сказал именно ей о своих планах, а его слово и его воля, конечно же, были законом. Так юная девушка открыла свое сердце морю, а также, увы, ожесточилась сердцем. Старик Маи объяснил ей, в соответствии с философией Конфуция, что насилие сочетает в себе как искусство, так и нравственность.