Капитан Ван Хэ не отличался особой разговорчивостью. Похоже, ни он, ни рулевой — грозного вида вспыльчивый малый — не желали замечать гуайло, что Энни вполне устраивало. Он собирался прогуляться по палубе полуюта к рулевой рубке, но был вежливо остановлен второй служанкой мадам Лай. Вероятно, ей было велено не пускать его туда.

Начался дождь, и неожиданно налетели порывы весеннего ветра, который все усиливался. Он дул с моря по направлению к дельте Восточной реки. Капитан Ван облачился в дождевой плащ японского военно-морского флота. Видимо, ему нравилось походить на иностранца. Энни наблюдал, как он без особых усилий борется с ветром. В одно мгновение команда опустила грот. Реи сложились синхронно, и это позволило парусу очень быстро свернуться.

Мадам Лай нигде не было видно. Море волновалось, ветер дул сильный, порывистый, но джонку едва качало, и палуба оставалась сухой. Через пару часов прямо по курсу из лунной дымки выступили очертания острова Ланто. Ветер стих к тому моменту, когда капитан Ван подошел с подветренной стороны к небольшому островку Чип Лак Кок, расположенному к северу от Ланто. Скалы отвесно обрывались в пенящееся море, а на севере в свете луны вырисовывались террасы монастыря траппистов.

Энни никогда не тянуло посетить эти места. Население острова Ланто было немногочисленным, в основном рыбаки. В глубине острова, среди холмов, встречались деревни, где никогда не видели белых людей. До прихода британцев остров был известен как прибежище пиратов. До сих пор сюда стекались из Гонконга те, кто плохо ладил с законом. Энни помнил историю мадам Лай о ее славном предке Чжан Бао. Развалины его крепости сохранились у Дун Чжун, на главном острове. Когда джонка бросила якорь в маленькой бухточке к западу от монастыря, у Энни не осталось сомнений: традиции на этих островах остались неизменными.

Было чуть за полночь. В бухте мерцали огни фонарей на лодках, занимавшихся ловлей креветок, но деревушка Чун Шалань, припавшая крышами к серому песку, тонула в темноте, как и подобает пиратскому логову, хотя от Гонконга ее отделяло всего около двадцати миль — «полет орла».

Дождь не прекращался, Энни надел свою старую зюйдвестку и последовал за капитаном Ваном и его первым помощником по главной улице — грязной и узкой, посреди которой спали свиньи и куры. Прошли мимо небольшого магазинчика, окна которого были закрыты ставнями, миновали дом, из плохо освещенного проема дверей которого тянуло запахом опиума; затем храм, крошечный, но ухоженный, и наконец остановились у здания, огороженного каменными стенами. За приоткрытой калиткой горел огонь. Во дворе спал вол, но из кухни распространялись соблазнительные ароматы, и Энни подумал о хорошем ужине.

Его оставили в маленькой полупустой комнатушке с каменным полом. Девушка, одетая по-крестьянски, даже не подняв на незнакомца глаз, принесла бутылку теплого рисового вина и маленькую чашечку, затем удалилась.

Чуть позже, когда Энни уже смирился со странным вкусом вина, без стука вошла мадам Лай в сопровождении своей крепкого вида второй служанки. Энни в этот момент пытался удобнее устроиться на кушетке, борясь с двумя довольно жесткими подушками. При появлении Лай он хотел из вежливости подняться, но та остановила его и села на стул. С гладко причесанными, мокрыми от дождя волосами, в моряцкой одежде из черного хлопка, она выглядела очаровательной, даже трогательно-беззащитной.

— Мне чего-то охота пожрать, — сказал Энни.

Она покачала головой:

— Вы сейчас не должны есть. Человек не может кушать перед тем, как он предстанет перед «Собранием». Вы пьете вино, и оно очень полезно для сердца. — Она похлопала ладонью по груди. — Но есть не надо. Вам следует забыть о своем желудке.

Судя по всему, она не шутила.

Энни громогласно возмутился: у него и в мыслях не было присоединяться к «Собранию праведных героев». Какой в этом смысл?

— Я сам по себе и не хочу быть одним из вас. Мы можем делать одно дело, но для этого нет нужды вступать в вашу организацию. Зачем? Это, сахарок, одноразовое мероприятие. Всю жизнь я этим заниматься не собираюсь.

— Но станете, — мягко сказала мадам Лай. — Станете, потому что вы хотите большую кучу денег. Вы должны вступить, потому что мои люди ждут этого от вас. В противном случае они вас не примут.

— Да не буду я вступать!

— Будете. — Это было сказано тихо и спокойно.

Энни пил вино. Она же не пила, просто задумчиво сидела и время от времени бросала пристальный взгляд на его лицо. Энни замолчал и делал вид, что пребывает в расслабленном состоянии.

— Я умираю от голода. Хочу перекусить хоть что-нибудь, после чего я бы вздремнул. Завтра у нас много дел, надо все детально продумать и обсудить.

— Уверяю, вы не хотите есть. Разве вы едите, когда вам скучно или когда вас мучит тревога? — Она посмотрела на него с высокомерным прищуром, гордо вскинув голову. — Вы не знаете, что такое умирать от голода. Ваши дети никогда не голодали, никогда не ели землю, чтобы хоть чем-нибудь набить животы, раздутые от голода. — Она сделала жест, показывая, как раздувается от голода детский живот. — Сейчас я богата, но когда-то я была бедной. Во время страшного голода я видеть, как мой отец убил богатого крестьянина и двух его жен, чтобы накормить семью. У другого мой отец похитить маленького мальчика и двух девочек, чтобы получить тридцать долларов и отправить их своим детям. Десять долларов за каждого ребенка. Фермер не платить. Мой отец отрубить палец у шестилетнего мальчика и отправить фермеру. Тот заплатить десять долларов и сказать, что он продал последнюю свинью. Он говорить, оставь себе двух девочек, о пират, они — мой тебе подарок. Если я их получить, то мне придется их продать, чтобы мой сын жил.

Она замолчала. Энни ждал. Он понимал, что настал самый интересный момент этой истории. Но мадам Лай еще не завершила свой рассказ.

— В Китае всегда голодали, — заметил Энни, — и до прихода белых тоже.

— Верно. Но они голодали с маленькой гордостью в сердце. Они были преданы императорами и богачами, преданы китайцами, но не чужеземными дьяволами.

Она начала впадать в одно из своих эмоциональных состояний, связанных с ненавистью к иностранцам. Возможно, она никак не могла забыть разрушенный ими домик в заливе Биас, и Энни видел, как ее ненависть неуклонно распространяется на всех чужаков. Энни чувствовал себя, мягко говоря, неуютно. Мадам Лай, несмотря на ее восхищение современным Китаем, как обычная феодальная аристократка, попала в ловушку ненависти ко всему остальному человечеству. Она была убеждена, что этот чуждый мир тайными интригами разрушает Китай. В некотором смысле она была права. Но признать тот факт, что Китай сам активно помогал этому разрушению, она упорно не желала.

— Вы попусту растрачиваете силы на ненависть к иностранцам, — весело сказал Энни. — Разве когда-нибудь сильные жалели слабых? Белые люди крепкие и жадные. Они хорошо организованы. Китай же не организован. Здесь полно крепких и жадных китайцев, но они готовы спасать только собственную задницу, и плевать им на своих собратьев. Поэтому-то вы и решили организовать банду. Просто вам хотелось во что-то верить, однако это было крайне легкомысленно и в некотором роде — цинично.

Сильно сказано, ей и возразить нечего.

— В этой огромной стране нет ни одного человека, которого нельзя было бы купить, — продолжал Энни (уж кто-кто, а он знал это отлично). — Иностранным дьяволам не нужно было завоевывать Китай, чтобы взять здесь то, что они хотели. На сотни лет вперед они купили правителей и прочих важных шишек. Китай — страна, где живут пятьсот миллионов человек, и она была разрушена в первую очередь теми, кто должен был ею управлять. Сейчас, например, около двух миллионов подлых проходимцев носятся по Поднебесной, втаптывая друг друга в грязь, многие из них сжигают себя опиумом. Китай — страна, которая сама себя пожирает. Кажется, у греков был герой, пожиравший сам себя? Все, что вы можете, и богатые и бедные, — заглушать боль души опиумом.