– Когда я впервые с вами познакомилась, еще по сети Периметра, до личной встречи, я подумала, что вы какой-нибудь избалованный ребенок богатых англо. Вы знаете, я росла на Аркадье, и мои родители были заскорузлыми техниками. Служба была единственной для меня дорогой в жизни, и я не выносила всяких аристократов, вроде вас, у которых есть все.

– У меня никогда не было всего, – он помолчал, затем добавил: – Ну, может быть, по сравнению с вами… Или с большинством.

– Вот что мне в вас нравится, Тристин. После вашей первой, инстинктивно защитной реакции вы останавливаетесь и задумываетесь: а стоит ли обороняться? И вы действительно слушаете других. Трудно найти людей, которые по-настоящему слушают. И вам не всеравно. Знаете, почему я спрашивала всех, кого могла, о вашей сестре? Потому что едва вы узнали о налете на Хелконью здесь, на маранской орбитальной станции, ваш взгляд подсказал мне, что вы очень любите сестру. – Ультина поднялась со стула и прошла наискось к своей койке, затем повернулась и зашагала обратно к Тристану. – Я хотела принести вам добрые вести. Или даже дурные. И утешить вас. – Она пожала плечами, и на ее лице появилась насмешливая улыбка, которая через миг исчезла. – Вселенную не больно-то волнуют людские желания. Ей плевать на наши проблемы.

– Это верно, – Тристин не знал, что еще сказать. А он чувствовал: что-то сказать надо. Как-то поблагодарить за хлопоты…

– Тристин… Я хотела бы, чтобы мы встретились в другое время и в другом месте. Но мы на станции внешнего контроля Парвати. И вам надо на челнок. А еще через час-другой «Мисима» заступает на вахту. Я в тревоге по одной причине, а вы по другим. – Она помедлила, и серые глаза встретили его взгляд с почти неприкрытым кокетством. – Это трудно выразить…

Он ей небезразличен? Знающий и опытный майор Ультина Фрейер испытывает к нему нежные чувства?

– Конечно, – медленно отозвался он, ерзая на стуле. Затем встал и положил на сиденье свою папку.

– Вы из тех школ и мест, где я когда-то твердо решила стать лучше, чем… – она остановилась. – В моих словах нет смысла, да это и неважно, верно?

Тристин согласно наклонил голову.

– Тристин, я не сторонник любви перед боем. Мне не нравится выражение: «Давай займемся любовью, завтра мы можем умереть, а нынче будем веселиться». – Она стиснула кулаки.

– Это трудно. Очень трудно. Но я… но вы можете…

Тристин подался вперед и обвил ее талию, а ее руки охватили его шею. Они молча обнимали друг друга, прижимаясь все плотней. Затем она отступила на полшага, не разрывая объятий.

– Не знаю, что случится. Не могу ничего тебе обещать. И не буду. Но я не могу просто расстаться с тобой без… чтобы ты как-то… не дав тебе знать, что я… наши дела не такие, какими кажутся. Я не могла бы снова… – она запнулась. – Я не могу ничего обещать, но я… Ты понимаешь?

Тристин через силу улыбнулся.

– Вероятно, не все. Думаю, ты чувствовала что-то такое, что и я.

– А что ты чувствовал? – Она казалась удивленной.

– Когда я лежал в постели в медцентре и услышал от офицера что ты остановила все мини-танки, и даже заранее определила, что у ревяк будут танки и догадалась, как с ними справиться, то подумал, какая же ты умница и какой я болван. И что мне просто-напросто повезло, когда я сумел остановить танки. Вот что я почувствовал – восхищение твоими способностями. А когда ты объясняла насчет эндшпиля на Бете, ты, вероятно, спасла мою шкуру. Во всяком случае, я чувствовал восхищение и благодарность.

Ультина небрежно рассмеялась.

– Мне хотелось отлупить тебя, когда ты так по-дурацки вякнул о том, что уже потренировался час на беговой дорожке при высоком «же». Ты выглядел таким… таким англо… таким невозмутимым…

– Я вспотел и устал, а ты вошла такая чистенькая и аккуратненькая, – возразил Тристин.

– Чистенькая? – она фыркнула.

– Чистенькая, – повторил он.

– Мы можем начать все сначала, но… – ее руки опять обвили его шею, и она договорила: – Это уже в прошлом.

Он притянул ее к себе. Она прижалась грудью, но через минуту или две, пролетевших как мгновение, положила руки ему на плечи и негрубо, но настойчиво отстранилась, разорвав объятия.

– Глупо. И нет. Но я сказала тебе. – Она пытливо заглянула ему в глаза: не обиделся? Только не обижайся…

– Ты, так сказать, не сторонница любви перед боем, – повторил он ее слова.

Она кивнула и закрыла глаза.

– Глупо. Я майор и командую судном. Но кое-что не меняется. Я – женщина.

– Хотел бы я узнать раньше, что небезразличен тебе.

– Ты и теперь не узнал бы. Но ваша техник спросила Гейлира, не поможет ли он сделать тебе прощальный подарок. От Гейлира я случайно услышала, что тебя отзывают, и никто не знает, куда. – Она замолчала, и серые глаза ее засияли от непролитых слез. – Хотела бы я, чтобы у нас было больше времени. Хотела бы я иметь больше времени.

– Задний ум – никчемный садовник, как всегда говорил мой отец. – Он вновь обнимал ее, более бережно, чем раньше. Затем его левая рука погладила ее короткие темные волосы, а правая легла на грудь. – Я не знал, как выразить чувства, и рад, что ты поняла… И неважно все это насчет любви перед боем, потому что… – он умолк и проглотил комок. – Знаешь, я, правду сказать, думаю, не прокололся ли где.

– Недобрая шутка, – она встревожилась.

– А что еще могло стрястись?

– Больше, чем ты знаешь.

Опять долго-долго они просто прижимались друг к другу. Позднее, сказав много новых слов и ни разу не упомянув любовь, они стали целоваться. Но когда он расстегнул форменные пуговицы и обнажил ее грудь, Ультина вырвалась и принялась застегиваться.

– Долг, треклятый долг призывает.

– Как всегда. – Тристин тоже уловил предупреждение по имплантату.

– Береги себя, Тристин.

– Я? Ты еще здесь, на передовой. Ты береги себя.

Последнее скорое объятие и долгий-долгий поцелуй, и оба поправили свою одежду: он – комбинезон, она – повседневную форму. Ультина проводила Тристина до шканцев.

– Вот ваши вещи, мистер Десолл, – напомнил дежурный техник, когда Тристин уже стоял у выхода. Глаза техника были серьезными и задумчивыми, когда она добавила:

– Нам вас будет не хватать. Удачи.

– Спасибо. – Его улыбка предназначалась обеим: технику и капитану. Улыбка, которой ответила Ультина, была полна нежности, почти интимной, но все-таки сдержанной. Только теперь он начал понимать, что теряет.

Торопясь к челночному шлюзу, чтобы лететь на станцию Мары, Тристин бросил последний взгляд через плечо. Еще один шлюз, и только. Еще одна закрытая дверь. Он стиснул зубы и двинулся в сторону перехода на другой уровень. Мешки оттягивали его руки. Почему он раньше не заметил ее чувств? Почему она вела себя подчеркнуто независимо? Неужели не могла хотя бы намекнуть? Он остановил себя. А это что-нибудь изменило бы? Служба расставляет людей, даже не спрашивая их согласия. Целесообразно, рационально и… бездушно. Тебя – туда, ее – сюда, словно фигурки на шахматной доске. Ну, хотя бы… хотя бы, он узнал, что она не просто умна, она женщина. В другой раз…

Он поперхнулся. А будет ли другой раз? Или однажды он, просматривая подбор данных, наткнется на короткое сообщение об исчезновении корабля Коалиции «Мисима»? Он попытался отогнать эту мысль. Они обязательно встретятся. Неужели нет? Неужели люди, которые ему дороги, так и будут исчезать без следа? Как пропала Салья… У нее тоже был какой-то майор…

Он крепко сжал губы и зашагал дальше. Челнок его ждать не станет.

Бросив торопливый взгляд на подземный порт, Тристин сунул новую личную карточку в прорезь считывателя и прошел через турникет. Людей на платформе собралось немного. Школьники, рабочие, несколько офицеров Службы, все они неторопливо заполняли капсулу трубочелнока. Имплантат сообщил ему стандартное космическое время Коалиции и тут же – местное. Вот-вот начнется рассвет, прикинул Десолл. Год и сутки ни на одной из планет, освоенных Эколого-Технократической Коалицией, не совпадали со стандартными, принятыми в память о древней Земле. Погрешности перехода добавляли путаницы в календари, но Тристин был опытным межзвездным путешественником и научился без раздражения приспосабливаться к местным условиям.