С началом военных действий усилия российской дальней разведки стали дополняться деятельностью ближней разведки. Главным видом ее являлась с самого начала тайная разведка (посредством лазутчиков). Однако первоначально, вплоть до поражения русских войск под Мукденом в феврале 1905 года, ближняя разведка посредством привлечения китайцев велась силами разведывательных отделений штабов объединений и соединений русских войск на поле боя. И только затем ближней разведкой посредством лазутчиков стало заниматься также разведывательное отделение штаба главнокомандующего.

С февраля 1905 года и до конца войны руководство тайной разведкой — но уже ближней разведкой — в штабе главнокомандующего было возложено на штабс-капитана Блонского, владевшего китайским языком.

По мере развития военной ситуации в Маньчжурии совершенствовалась деятельность российской тайной разведки против Японии. Эта деятельность осуществлялась силами разведывательного отделения штаба главнокомандующего, разведотделений штабов 1-й, 2-й, 3-й Маньчжурских армий, Приамурского военного округа и силами российского военного комиссара Мукденской провинции полковника Квецинского, штабами корпусов, отдельных отрядов и передовой конницей, а также штабом Заамурского округа пограничной стражи.

Привлечение китайского населения для ведения разведки. Отношение местного китайского населения к русским и японским войскам находилось под пристальным вниманием разведок обеих сторон. По оценкам разведывательного отделения штаба главнокомандующего, «китайцы относились к воюющим сторонам в общем безразлично, осторожно выжидая результатов борьбы и на чью сторону склонится успех, перед которым китайцы, как все азиаты, преклоняются беспрекословно. Так как в течение войны счастье неизменно оставалось за японским окружением, то большинство китайцев, в особенности чиновничество под давлением Пекина, а местное население скорее из страха, чем из-за симпатий, были на стороне японцев»^{430}.

Аналогичные оценки отношения местного китайского населения к русским и японским войскам содержатся в труде «Русско-японская война 1904—1905 гг». , опубликованном Военно-исторической комиссией по описанию русско-японской войны в 1910 году: «Отношения китайцев к русским людям, если и не носили на себе признаков открытой враждебности, зато не отличались и дружелюбием. Впрочем, деньги в Китае, как и всюду, являлись могучей силой, и ради них китаец готов был всегда оказать нам содействие, хотя бы последнее и противоречило его государственным и политическим стремлениям… В отношениях же китайцев к японцам чувство принадлежности к одной и той же расе и чувство общей неприязни к европейцам вообще, а к русским в частности, не играли, по-видимому, никакой особенной роли. Если китаец и помогал своему желтолицему соседу, то скорее всего из-за тех же денег или же из чувства страха перед жестоким и неумолимым японцем»^{431}.

Местное китайское население на протяжении всей войны активно вербовалось российской и японской разведками и привлекалось для выполнения различных специальных задач в тылу противника. Только китайцы-шпионы под видом местных жителей, торговцев или слуг могли проникать в расположения воинских частей, общаться с военнослужащими, следить за перемещениями войск. Именно поэтому хорошо подготовленный разведчик из числа китайцев был на вес золота. Успехи японской стороны в этой области по целому ряду причин на протяжении всей войны были значительно внушительнее российских. Огромным преимуществом японцев была внешняя этническая схожесть с китайцами, что позволяло им засылать в тыл русских войск своих офицеров, переодетых в китайское платье.

С началом русско-японской войны русская тайная разведка посредством привлечения китайцев не имела успеха. Причинами этого, как отмечается в отчете № 1 «О деятельности разведывательного отделения штаба Маньчжурской армии», являлся целый ряд моментов:

«1. Не было подготовленных заранее сведущих агентов.

2. Агенты из китайцев были исключительно временны и вовсе не заинтересованы в своем деле, да вдобавок их было весьма мало.

3. Вследствие постоянства успеха, сопровождавшего японское оружие, агенты-китайцы боялись предлагать нам свои услуги, тем более что японцы расправлялись с беспощадной жестокостью со всеми китайцами и их родственниками, которых подозревали в сношениях с русскими»^{432}.

О тех же проблемах, в частности, в рапорте на имя генерала Косаговского докладывал еще в июле 1904 года подполковник Панов:

«Доношу Вашему Превосходительству, что за отсутствием заблаговременно подготовленных китайцев-разведчиков, несмотря на предлагаемые вознаграждения, нанять таковых до сих пор, т.е. с 9 по 31 сего июля, не удалось… Дальнейшие попытки найти подходящих верных людей из китайцев в районе Ташичао, Хайчен, Ляоян, Инкоу, Нючжуан успехом не увенчались. Китайцы или совершенно отказываются служить даже на самых выгодных предложенных условиях, или же, согласившись, уходят при первых выстрелах или при первом даваемом поручении…

Таким образом, установить сеть шпионов-наблюдателей, имея таковых в оставленных нами или могущих быть оставленными селениях, не удалось, отчасти вследствие отсутствия преданных и заблаговременно подготовленных жителей-китайцев, отчасти вследствие боязни, а может быть, нежелания нам служить в ущерб японцам»^{433}.

Далее в своем рапорте подполковник Панов, пытаясь найти эффективные способы вербовки китайцев, предложил внедрить целую систему самых жестоких мер. Он отмечал: «Считаю долгом доложить, что, мне кажется, решительная, правда, довольно жестокая мера, которая, может быть, заставит китайцев-жителей помогать нам по части сбора сведений, заключается в том, чтобы в больших селениях брать в качестве заложников членов семьи, каких-либо двух-трех богатых или влиятельных на окружающее население фамилий. От глав этих фамилий потребовать, чтобы они сами за вознаграждение, которое будет выдаваться нами, высылали своих шпионов и доставляли нам необходимые сведения. Вместе с тем главам семейств заложников внушить, что неверные сведения будут считаться заведомо ложными и тяжко отражаться на заложниках. Напротив, верные и своевременные сведения сразу же избавят их от тяжелого положения. Мера эта жестока и несправедлива, быть может, но она должна дать самые хорошие результаты, так как китаец пойдет на все, лишь бы выручить семью»^{434}.

О возможности и высокой эффективности таких методов работы с агентурой из числа китайцев, по мнению подполковника Панова, свидетельствовали успехи японского военного командования, которое «прибегало именно к этой жестокой мере и, по видимым признакам, особой ненависти со стороны китайцев к себе не возбудило»^{435}. Однако, как отмечалось впоследствии в одном из отчетов о деятельности разведотделения штаба Главнокомандующего, «взятие заложников и крайняя суровость за обман до конца войны не имели у нас места. Японцы, насколько известно, широко применяли эти два средства, и с пользой»^{436}.

Положение с подбором (вербовкой) китайской агентуры для ведения тайной разведки в интересах российских войск еще более осложнилось в феврале 1905 года после поражения русской армии под Мукденом. В отчете № 2, озаглавленном «Деятельность разведывательного отделения управления генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем», отмечалось:

«Мукденские события настолько сильно повлияли на впечатлительные умы китайцев, что почти все старые разведчики разбежались, а новых нельзя было подыскать, так как китайцы даже за крупное вознаграждение не решались поступать на нашу службу тайными агентами из-за боязни японцев, беспощадно и жестоко расправлявшихся со всеми туземцами, подозреваемыми в каких-либо сношениях с русскими»^{437}.