К декабрю 1686 года Албазин продолжал упорно обороняться, хотя значительная часть его гарнизона за октябрь—ноябрь погибла. Более ста человек были убиты на вылазках и во время бомбардировок, более 500 человек умерли от цинги. В живых остались 150 человек{105}.
Продолжавшаяся почти полгода осада Албазина оказалась для маньчжурских войск безуспешной. Русский гарнизон, несмотря на трудности и лишения осады, ожесточенно оборонялся. В результате маньчжуры были вынуждены отказаться от силовых методов действий и пойти на переговоры. Трудности, с которыми столкнулось маньчжурское правительство в своих действиях в Приамурье, вынудили его пойти на установление дипломатических контактов с русским правительством.
Определенные шаги по политическому решению кризиса в Приамурье предпринимала и Россия. 28 декабря 1685 года был подписан указ о назначении стольника Ф.А. Головина великим и полномочным послом для ведения переговоров с маньчжурскими представителями на пограничном съезде.
26 января российский посол покинул Москву и 6 сентября 1686 года прибыл в Енисейск. Ф.А. Головину вменялось в обязанность отстоять русские рубежи в Восточной Сибири не только дипломатическим путем, но и «воинским промыслом». Для организации обороны ему передавалась власть над огромной территорией Иркутского, Нерчинско-го, Албазинского уездов.
Согласно указу от 10 декабря 1685 года, из Москвы, в Пекин были посланы гонцы — подьячие Посольского приказа Никифор Венюков и Иван Фаворов, посещавшие Китай еще с Н. Спафарием. В царской грамоте богдыхану указывалось на неожиданность начатых военных действий, на существовавшую возможность их предотвращения дипломатическим путем «без разлития крови и опустошения государств». Русское правительство извещало китайского императора о своем согласии начать мирные переговоры в Албазине и о выезде туда из Москвы послов при условии установления перемирия и отступления маньчжурской армии с российской территории. Н. Венюкову и И. Фаворову поручалось выяснить дальнейшие намерения маньчжурского двора и конкретизировать условия мира{106}.
Н. Венюков и И. Фаворов выехали из Москвы 20 декабря 1685 года. Долгое и трудное путешествие продолжалось до конца октября 1686 года. 31 октября Венюков и Фаворов прибыли в Пекин и вручили послание русского правительства «хановым ближним людям».
В ходе встреч с представителями Москвы маньчжурские чиновники пытались навязать ту же точку зрения на развитие обстановки в Приамурье, которую они излагали еще посольству Н. Спафария. Цинский двор отказывался считать себя в состоянии войны с Россией и объявлял, что военные действия вызваны прежде всего самовольством казаков, занявших берега Амура, а также отказом нерчин-ских властей в выдаче «перебежчика» Гантимура. Тем не менее они утверждали о готовности богдыхана сохранять «мир и дружбу» и немедленно снять осаду Албазина. Маньчжуры предлагали обменять Гантимура на русских пленных, а свои территориальные притязания ограничивали уже только Приамурьем.
В «отписке» Венюкова и Фаворова говорилось: «И слыша о том мирном постановлении, хан их, также и они, хановы ближние люди, чтоб кровопролитие на обе стороны перестало, радуяся для того, что у хана их ни с которым пограничным государем войны не бывало, и ныне войны с царским величеством потому и не желая… быта в дружбе и любви желает, и, жалея тех людей, которые сидят в Алба-зине, чтоб з голоду не померли, войскам своим от Албази-на отступить указал»{107}.
«Хановы ближние люди» предложили русским гонцам немедленно послать в Албазин двух человек с извещением о предстоящем приезде русского посла и о необходимости сохранения «статус-кво» под Албазином. Маньчжуры брали на себя обязательство прекратить военные действия, «никакого задору с албазинскими казаками не чинить». Одновременно от русского гарнизона цинские власти требовали «никакова задору, покамест совершенный мир учинитца, албазинские казаки не чинили б, и на Амур в судах не выходили б, и ясачных людей не побивали, и ясаку с них не брали б, и естли де от того престанут, и оттого учинитца совершенный мир»{108}.
Венюков и Фаворов отказались выполнить требования Цинского двора, сославшись на отсутствие полномочий, указав, что казаки «сидят в городе по указу царского величества, а не самовольством». В ответ «хановы ближние люди» пригрозили, что, если гонцы не будут посланы в Албазин, тогда судьба русских защитников будет плачевной: маньчжурское войско усилит осаду и казаки «помрут голодною смертью».{109} Это вынудило русских представителей в Пекине принять требования цинских властей. В Албазин с письмом на имя А. Толбузина были посланы «селенгинские казаки» Иван Шарапов и Павел Бушков. К тому времени воевода Толбузин уже погиб, об этом Венюкову и Фаворову сказали сами маньчжуры, однако русские представители не поверили этой информации.
Шарапов и Бушков в сопровождении маньчжурского отряда отбыли в Албазин из Пекина через Маньчжурию
5 ноября 1686 года. Накануне отъезда Шарапов получил приказ «едучи дорогою и будучи в войске китайском … о всем смотреть накрепко»{110}.
По прибытии в район Албазина 30 ноября Шарапов и Бушков были пропущены маньчжурами внутрь русской крепости, где они передали послание Венюкова и Фаворова начальнику гарнизона А. Бейтону. Для ведения переговоров с цинским командованием под Албазином от русского гарнизона были выделены казаки Михаил Чаплин и Яков Болтевский. Маньчжуры, выполняя волю своего императора, несколько ослабили режим осады русской крепости, пообещали, что «к Албазину приступать не станут», и даже разрешили небольшим группам казаков выходить из города за водой к реке. Однако эти послабления не распространялись на тех русских, кто осмеливался выходить из города для ловли рыбы, охоты или сбора хвороста и сосновой хвои (отвар сосновой хвои применялся для лечения цинги) в окрестных лесах. Осада продолжалась, и по-прежнему маньчжуры стремились взять русскую крепость измором.
Вместе с тем в ходе контактов с русским гарнизоном маньчжурское командование пообещало: «А только де чем в осаде будет скудно, и они б, осадные сидельцы, им, (маньчжурским) воеводам, говорили, и они де в том помочь учинить велят».
Осажденный русский гарнизон добился от маньчжуров и некоторых других «поблажек». Так, противник обещал пропускать из Албазина в Нерчинск и обратно небольшие группы русских численностью 20—30 человек с провиантом и скотом, «а больших де людей и со вьюки на верблюдах пропустить не хотели». Исключалось также и передвижение казаков в одиночку{111}.
После переговоров с представителями маньчжурского командования А. Бейтон выяснил, что отход неприятельской армии возможен только после вскрытия Амура, а до весны противник намеревался продолжать осаду.
В соответствии с договоренностями с маньчжурами А. Бейтон направил в Нерчинск группу своих посланцев, в которую вошли казаки Чаплин, Шарапов и Бушков. Маньчжуры пропустили эту группу беспрепятственно, даже снабдили казаков подводами и провизией на весь путь.
По приезде в Нерчинск М. Чаплин доложил воеводе И.Е. Власову о потерях албазинцев и состоянии обороны крепости: «А в осадное де время на выласках и на городе побито и от ран померло человек со 100. А собою де налицо в Албазинску служилых и всяких чинов людей … осталось человек с полтораста, и те де все перецынжали, а иные ранены, а в караулех де только человек с 30 да подросков человек с 15. А верховая де и полковые пушки все в целости, а пороху де пуд з 20, свинцу тож. А хлеба де в Албазине будет тем осадным людем июля до первых чисел»{112}.
