— Афродизиак, — снова поправила я. — Возбуждающее средство.

— Ой, какие мы грамотные! — огрызнулась она и удалилась.

Потом я услышала, как она рассказывает другим сестрам, будто я такая задавака, что со мной и разговаривать не стоит. С того дня они прозвали меня «мисс Величество». «Мисс Величеству нужен горшок». «Мисс Величеству пора пить таблетки».

Она, должно быть, ошиблась. Альберто не мог сюда приходить. Что за бред? Я внимательно рассмотрела свою руку в поисках следов его грязных потных прикосновений. Их не было. Тогда я убедила себя в том, что медсестра страдает галлюцинациями, и улеглась обратно на подушку. Синьора Доротея права: нужно отдохнуть.

На следующий день, несмотря на смертельную усталость, я решила ни в коем случае не спать. Если Альберто снова придет, уж я его не упущу. Когда наступило время посещений, я усилила бдительность и была начеку, вглядываясь в каждого, кто входил в палату, чтобы меня не обманули.

По коридору часто проходили мужчины, которых я видела в клубе. У некоторых были серьезные травмы: не хватало глаз, рук, ног, зубов, ушей; все тело покрыто ожогами; следы ног на головах; вытянутые туловища; искалеченные части тела.

Я узнала Сельмо д’Анджело, возложившего тубу на голову Дарио Мормиле. Сельмо и тромбонист Лабра Фини были связаны бинтами, как сиамские близнецы. Во время пожара их тела расплавились, а потом сплавились воедино. Вряд ли можно было рассчитывать на успешную операцию по их разъединению. Они пришли навестить подружку Лабры по имени Лола, которая чуть не задохнулась в дыму пожара, и горячо обсуждали вопрос о том, как им спать втроем, когда они выпишутся из больницы.

Наконец в коридоре появилась знакомая фигура. Пришел Сыщик. На сей раз наяву. Медсестры тут же стали вести себя, как школьницы. Они хихикали, краснели и говорили друг другу непристойности. За пару шагов Сыщик оказался возле моей кровати. В руках у него был букет вялых анемон. Я поставила цветы в стакан с водой. Соседка Валерия быстрым движением расправила смятое декольте, предварительно надушившись «Весной в Париже», от чего зачихала вся палата.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Сыщик.

В палате наступило гробовое молчание.

— Как будто это не совсем я, — прошептала я в ответ. — И все это происходит с кем-то другим.

— А как нога?

— Все еще зеленая, — ответила я и приподняла одеяло, чтобы показать.

По-моему, он был в праве это увидеть. В конце концов, именно он спас мне жизнь. Если Сыщик и пришел в ужас от моей ноги, то не подал виду. И я была ему благодарна. Мы замолчали, и вся палата тут же заговорила.

— Ты только представь себе, какой там размер! — услышала я голос одной из медсестер. Ее коллеги хрипло и непристойно засмеялись.

— Можете рассматривать мои ноги, когда захотите! — воскликнула Валерия, демонстрируя конечности, которые скорее подошли бы цыпленку.

Сыщик присел на клеенчатый стул рядом с моей тумбочкой. Стул громко пискнул, зашипел выдавленный из-под обивки воздух.

— Вы спасли мне жизнь, — произнесла я тоном героини плохого кино. Ничего не поделаешь, я должна была это сказать. Я действительно так думала. — Если бы не вы, я бы умерла.

Он нагнулся ко мне. Мое тело впитало его запах. Будь я посмелее, зарылась бы лицом в это тело и наплевать на зрителей.

— Фреда, — сказал он так тихо, что я еле его расслышала, — в тот вечер меня там не было. Понимаете? Это очень важно.

Вся палата напрягла слух, чтобы разобрать его слова. Чего не разобрали, то додумали.

Я кивнула. Я поняла. Я ничего не поняла.

Его лицо было так близко, что почти касалось моего. Губы сухие, мягкие, розовые, рот чуть приоткрыт. Дышал он размеренно. Не знаю, сколько мы так просидели, но время посещения закончились, и чары рассеялись. Задвигались стулья, раздались крики «До скорого!», а сестра Спада громко изрекла «Жаль, что сегодня не пришел ее муж».

— Они уверяют, что сюда приходил Альберто, — опомнилась я. — Этого ведь не может быть, правда?

Сыщик приоткрыл свой чарующий рот и сказал:

— Мы должны учитывать любую возможность.

Каждое слово, каждую частичку его дыхания я почувствовала на своем лице и сохранила их, как сокровище.

Сыщик неохотно поднялся и собрался уходить. Он стал таким большим и высоким, как будто развернули сложенную карту. Одарил меня взглядом, который я тут же добавила к его словам и дыханию, и натянуто улыбнулся. Мы одновременно посмотрели на анемоны. Они поникли, и головки, слишком тяжелые для тонких стеблей, перегнулись через край стакана.

Я смотрела, как удаляется мощная спина Сыщика. Мне было больно. В дверях он обернулся и стал взглядом искать меня среди одинаковых кроватей. Все женщины помахали ему на прощанье. Во всяком случае, все те, у кого было, чем помахать. Остальные подняли гипсовые культи, имевшиеся у них на этот случай. Даже медсестры послали ему воздушные поцелуи.

Он вышел за дверь и скрылся из виду.

— Просыпайтесь, синьора Капур, — сказала мне прямо в ухо сестра Спада. — Пора вставать. К вам пришел доктор Пикканте, наш психиатр.

Передо мной возникло розовое сияющее лицо, круглое, как яблоко. Над верхней губой усики, похожие на лишайник. Я вяло подумала: а куда подевался доктор Бонкоддо? Но спрашивать не стала. Зачем признаваться, что уже имела дело с психиатром?

Доктор Пикканте бросил взгляд на табличку с моим сценическим псевдонимом. Потом посмотрел на меня и улыбнулся.

— И давно у вас эти галлюцинации, синьора Капур?

Наверное, я была одного цвета с простынями, потому что он сказал:

— Эти эротические фантазии насчет детектива по фамилии… — Он заглянул в свои бумаги. — …ах, да, Бальбини. А еще о толстяке-коротышке в парике и с куклой чревовещателя. И о попугаях. О том, что вы пели в ночном клубе с сомнительной репутацией. Как его? «Пусси Кэт Лондж»? Ах, нет, «Береника». Жуткое место. Как-то раз мы всей больницей праздновали там Рождество. Туда я больше ни ногой. Еще у нас с вами хозяин клуба Дарио Мормиле. Змеи. Яды. Пожары. И прочая типичная ерунда. Список очень длинный, — продолжал он, поглядывая в бумаги.

— Но это не галлюцинации, — возразила я. — Это моя жизнь.

— Ох, синьора Капур, если бы вы только знали, сколько пациентов играли со мной в эту вечную игру. А теперь скажите мне, чем вы зарабатывали на жизнь, если не считать воображаемые выступления в кабаре?

— Я бальзамировщица.

Он восхищенно закивал.

— А теперь скажите, не перетрудились ли вы в последнее время? Трупов ведь хоть пруд пруди, да?

Наступила моя очередь согласно кивнуть. Наверно, он этого ждал, и не кивнуть было бы грубо.

— Я так и думал. Вы на взводе. Вам трудно собраться с мыслями. Понимаю. И стыдиться тут нечего. Абсолютно нечего. Выбросите из головы эти глупости. Кыш! Всё, их нет. Единственное, что вам требуется, синьора Капур… Вероника, если позволите… это праздник. Отдохните. Насладитесь солнцем. Извлеките из нафталина свое бикини. Никогда не думали о круизе по Средиземному морю? В сложившейся ситуации подействует весьма благотворно. Морской бриз, веселые матросы. Сами знаете, как это бывает…

Я чувствовала себя, как Спящая Красавица, вернувшаяся к жизни после ста лет сна. После выхода из комы меня преследовало непреодолимое ощущение срочности. Столько времени упущено! Я могу прожить целую жизнь, и пора начинать это делать. Нужно вернуться на работу. А еще мне нужен секс, и я его получу.

В тумбочке я нашла длинное синее платье и серебряные туфельки. Понятия не имею, чьи они, но пришлось их надеть. Я отодвинула занавески возле своей кровати и нос к носу столкнулась с Фьяммой. Она даже вздрогнула от неожиданности. Сестрица только что вернулась из поездки по африканским странам и вся была покусана москитами. Агенты секретной службы перекрыли вход в палату, чем вызвали небольшой переполох. Повсюду стояли квадратного вида люди в темных костюмах и темных же очках.